К этой-то эпохе относится первое, известное в истории, появление наших предков под стенами Константинополя. Михаил III, пожелавший вдруг отличиться военными подвигами, в сопровождении своих любимцев и приближенных отправился в Малую Азию, в поход против Сарацин, куда увел с собою византийские легионы; а начальство в столице поручил патрицию Никите, прозванием Орифа. Последний носил еще звание друнгария флота, и хотя до того времени не отличился какими-либо особыми заслугами на военном или гражданском поприще, но, по-видимому, был человек не без достоинств.
Последующее событие происходило приблизительно в мае 860 года.
День склонялся к вечеру, когда в Царьград явились беглецы из селений, расположенных по берегам Фракийского Боспора, и принесли страшную весть: многочисленные корабли варварского народа Рось вошли в Боспор и плывут прямо к столице. Эта неожиданная весть поразила жителей цареградских, которые дотоле беспечно предавались своим занятиям и своим удовольствиям. Вмиг брошены все мелкие заботы и попечения, все забавы и суетные помышления; повсюду распространились ужас и смятение.
Варвары, очевидно, имели верные сведения об отсутствии императора с легионами и почти беззащитном положении столицы. Дело в том, что за несколько времени греческое правительство нарушило свои торговые договоры с Русским народом и допустило избить многих русских торговцев, проживавших в Византии; ссора с ними возникла из-за какого-то незначительного долга: Тщетно Русь требовала удовлетворения за обиду. Византийцы не обращали внимания на эти требования, и вот теперь, когда они ничего не ожидали, варвары воспользовались удобным временем и внезапно нагрянули на Византию, прежде нежели корсунские или синопские Греки могли известить столицу об их походе. Они, конечно, надеялись не только отомстить за смерть товарищей, но и обогатиться несметною добычею, которую сулило взятие такого богатого и великого города, каков был Константинополь.
Впечатлительные Византийцы легко переходили из одной крайности в другую; их высокомерие и презрение к варварам тотчас сменились робостью и страхом близкой смерти или жестокого плена. Между тем Орифа и его помощники, по всем признакам, приняли зависящие от них меры: они заперли городские ворота, расставили по башням находившуюся в их распоряжении стражу и поспешили отправить гонцов к императору.
Наступившая ночь, мрачная и бурная, еще усиливала тревогу и смятение в городе. Наиболее робким умам ежеминутно представлялось, что враги уже перелезли стены, завладели городом, — и настал всему конец. Но вот мрак рассеялся, ветер утих, морские волны улеглись, и тогда жители Византии увидали вереницу судов, которые обступали Константинополь со стороны Боспора и Пропонтиды. Варвары, держа в руках обнаженные мечи свои, грозили ими городу и испускали дикие крики. Это были большею частию статные люди с светло-русыми волосами и серыми, острыми глазами. Наиболее знатные между ними отличались бритыми подбородками и длинными усами; остроконечные шлемы покрывали их чубатые подстриженные кругом головы; сверх кольчуги на них наброшены были плащи, углы которых застегивались пряжкою на правом плече. Вооружение этого народа составляли стрелы, копья, секиры и мечи с широким, обоюдоострым лезвием; а щиты, суживающиеся книзу, были так длинны, что закрывали почти все тело.
Окружив город со стороны моря, Руссы высадились на берег, и по обычаю своему начали насыпать вал вдоль стен, защищавших город с суши, чтобы тем легче завладеть ими. В то же время часть их рассеялась по беззащитным предместьям и окрестностям Константинополя; они с большою свирепостью принялись опустошать селения и монастыри, истребляя огнем и мечом нивы, жилища, людей и скот, не щадя при этом ни младенцев, ни стариков, не смягчаясь никакими воплями и мольбами. Между прочим, они захватили островок Теревинф с его монастырем, в который был сослан патриарх Игнатий, лишенный своего престола. Варвары разграбили здесь церковные сосуды и всю утварь; патриарх как-то спасся; но они схватили двадцать два человека из его монахов и слуг и всех изрубили топорами на корме ладьи.
В отчаянии своем жители Византии обратились к тому, о чем они легко забывали в дни мира и веселия, т. е. к молитве, посту и покаянию. Духовенство совершало постоянные молебны и всенощные бдения; отверстые храмы были наполнены молящимся народом, причем наиболее кающиеся стояли на коленях, били себя в грудь, плакали и стенали. Особенно густая толпа стекалась в соборный храм св. Софии. Патриарх Фотий в эту торжественную минуту явился вполне достойным своего сана и обнаружил замечательную силу слова. С Софийской кафедры он яркими красками изображал варварское нашествие как кару, ниспосланную Господом за тяжкие грехи, в которых погрязло население. При этом, смотря по течению своих мыслей, он то называл варваров грозными и неодолимыми и иногда выражался словами Библии. Например: «Народ сей двинулся с севера с тем, чтобы дойти до второго Иерусалима, и люд сей устремился с конца земли, неся с собой стрелы и копья; он грозен и не милует; голос его как шум моря», и т. д. То отзывался о них с презрением, чтобы ярче выставить унижение и стыд, которым подверглась Византия. «О град, царь едва не всей вселенной! — восклицал он. — Какое воинство ругается над тобою, как над рабою: необученное и набранное из рабов! О град, украшенный добычею многих народов, что за народ вздумал взять тебя в добычу! Слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость руки своей и хочет нажить себе славное имя». «Поход этих варваров, — замечает он, — схитрен был так, что и молва не успела оповестить, и мы услыхали о них уже тогда, когда увидели их, хотя и разделяли нас столькие страны и народоначальства, судоходные реки и пристанищные моря».
Патриарх призывал к покаянию, но не наружному только, а глубокому и искреннему. «Не вопите и не шумите. Перестаньте плакать, молитесь спокойно, будьте мужественны», — повторял он и обещал заступление Божие, если грешники имеют твердое намерение исправиться от своих беззаконий и поступать согласно с заповедями Господними. «Было что посмотреть тогда!» — говорил после тот же Фотий. «Гордые смирились; сластолюбцы постились; у весельчаков и игроков слезы ручьями текли по щекам; ростовщики, копившие деньги, раздавали их бедным; жестокосердый стал милостив; преданный пьянству обещал не пить во всю жизнь; преданный чувственности добровольно дал обет целомудрия, и вообще каждый всеми силами давал знать, что он будет служить образцом добродетели, и обещался вперед исполнять все обеты чистосердечно и неуклонно». Каялись жители Византии также и в нарушении договоров с варварами и в обиде, им причиненной.
Между тем осада продолжалась; вал, насыпаемый неприятелями, постепенно возрастал, и близился час, когда они с этого вала могли перелезть на стены и ворваться в город. «Наконец, возлюбленные, — проповедовал Фотий, — настало время прибегнуть к Матери Слова, к Ней, единой надежде нашей и прибежищу. К Ней возопием: Досточтимая, спаси град твой, как ведаешь, Госпоже! Ее поставим ходатайницею перед сыном и Богом нашим. Ее сделаем свидетельницею и сподручницею обетов наших».
Главные византийские храмы изобиловали священными, предметами; особым поклонением пользовались, конечно, те предметы, которые в народном веровании были связаны с земною жизнию Спасителя и Богородицы. Например, в Софийском соборе показывали верующим пелены младенца Христа, золотые сосуды, принесенные ему в дар волхвами, копье, которым он был прободен, и т. д. Во Влахернском храме хранились пояс Богоматери и ее риза, т. е. какая-либо часть одежды. Эта святыня чтилась в особенности как надежная защита во время опасности, и вообще жители Царьграда почитали Богородицу главною заступницею и покровительницею своего города. Патриарх взял ее ризу и с молитвенными песнопениями обнес ее вдоль стен вокруг города. Вслед затем неприятели поспешно сняли осаду, сели на свои корабли и покинули Боспор, обогащенные награбленною на его берегах добычею. Источники не дают нам ближайших объяснений этого поспешного отступления Руссов. Без сомнения, в это именно время достигло до них известие о приближении византийских легионов и кораблей; ибо Михаил III тотчас повернул назад, как только услыхал о нападении Руси на его столицу.
