Незадолго до того времени один из сыновей Владимира Мономаха, Изяслав, выгнал из Мурома посадников Олега и завладел этим городом. Олег с Рязанцами пришел к Мурому, и под его стенами разбил Изяслава; последний пал в этой битве; а его ростовские и белозерские дружинники были взяты в плен и заключены в оковы. Не довольствуясь возвращением Муромского удела, Олег в свою очередь захватил соседние волости — Ростовскую и Суздальскую, наследственные в семье Мономаха, разместил там свцих посадников и начал собирать дани. Тогда против Олега выступил его крестник, старший сын Мономаха Мстислав, княживший в Новгороде Великом. Он явился в Суздальской области и выгнал оттуда Олеговых посадников. Скромный Мстислав после того предложил крестному отцу мир. «Я моложе тебя, — велел он сказать Олегу, — пересылайся с моим отцом, возврати захваченную дружину; а я во всем тебя послушаю».
К тому же времени, вероятно, относится сохраненное в летописи письмо Мономаха к Олегу. Несмотря на печаль о потере младшего сына, Владимир однако склоняется на миролюбивые убеждения Мстислава; он обращается к своему врагу со словами примирения и в трогательном послании к нему изливает свои чувства отца и христианина. Но коварный Олег желал переговорами только выиграть время, чтобы приготовить силы и напасть врасплох. Была первая неделя Великого поста. Мстислав в Суздале однажды сидел за обедом, когда к нему пришла весть, что Олег уже появился на Клязьме. Молодой князь успел собрать свою дружину, состоявшую из новгородцев, ростовцев и белозерцев, поспешил навстречу Олегу и разбил его на берегах речки Колокши, впадающей в Клязьму. Преследуя своего крестного отца и дядю в глубь Рязанской области, Мстислав велел ему сказать: «Не бегай, а пошли лучше к братьям с просьбою; они не /кишат тебя Русской земли (т. е. удела в Южной Руси); я также попрошу за тебя своего отца». Олег наконец последовал его совету, и на этот раз мирные переговоры повели к знаменитому Любецкому съезду, который прекратил жестокие междоусобия за Чернигов.
В 1097 году в Любече на берегах Днепра собрались старшие князья, внуки Ярослава Святополк, Владимир Мономах, Давид Игоревич и Олег с братом своим Давидом, кроме того, племянник их Василько Ростиславич. «Зачем мы губим Русскую землю своими ссорами, — говорили они друг другу, — а Половцы радуются нашим междоусобным браням и разносят нашу землю; будем отныне заодно, и пусть каждый владеет своею отчиною». Вследствие того порешили, чтобы Святополк по-прежнему держал Киев, а Владимир Мономах — земли Переяславскую и Ростовскую, Давид, Олег и Ярослав Святославичи — Черниговскую и Муромо-Рязанскую, Давид Игоревич — Владимиро-Волынскую; Ростиславичам оставлены города, которые назначены были еще Всеволодом, именно Володарю — Перемышль, а Васильку — Теребовль. Князья поцеловали крест, т. е. присягнули на этом решении, и обязались вооружиться всем на того, кто вздумает нарушить согласие. Затем они разъехались. Таким образом Чернигов был возвращен Святославичам.
Любецкий съезд имеет то значение в нашей истории, что на нем ясно высказалось стремление Руси к раздроблению на отдельные земли (отчины), т. е. к закреплению этих земель за известными ветвями Русского княжеского дома, а следовательно, к некоторому их обособлению. Постановление этого съезда легло в основу почти всех последующих междукняжеских отношений.
Но едва утихла междоусобная брань со стороны Чернигова, как она быстро и неожиданно возникла с другой стороны: за Черниговским выступил вопрос Волынский, сопровождаемый делами еще более кровавыми и драматическими. Прежде нежели перейти к дальнейшим событиям, необходимо упомянуть об одном случае, имеющем с ними тесную связь. Выше сказано, что в княжение Всеволода племянник его Ярополк Изяславич получил в удел Владимиро-Волынскую область и что с ним враждовали его соседи Ростиславичи: последние желали увеличить свои уделы на счет Волынской земли. Однажды Ярополк Изяславич ехал из Владимира в свой червенский Звенигород и лежал на возу. Вдруг один из дружинников, его сопровождавших, по имени Нерадец, улучив минуту, вонзил князю в бок свой меч и ускакал. Убийца бежал в Перемышль к старшему из Ростиславичей Рюрику; поэтому на них и пало подозрение в подговоре к злодеянию, которое, по-видимому осталось безнаказанным. После того удел Владимиро-Волынский достался Давиду Игоревичу.
За Давидом утверждена Волынь и на Любецком съезде, исключая некоторой ее части, прилежцвшей к Червенским городам и отданной двум Ростиславичам, Васильку и Володарю (старший их брат Рюрик уже умер). Коварный, завистливый Давид тяготился соседством Ростиславичей. Неизвестно, хотелось ли ему владеть всею Волынскою землею безраздельно, или он не считал себя безопасным с их стороны; но дело в том, что он послушал некоторых злых советников и решился погубить Василька; а для этого воспользовался старым, темным делом о смерти Ярополка Изяславича. Из Любеча Волынский князь прибыл в Киев вместе с Святополком и начал внушать ему, будто Владимир Мономах и Василько Ростиславич сговорились действовать заодно: первый хочет завладеть Киевом, а второй — Владимиром. Обстоятельства как бы подтверждали его наветы: Василько действительно собирал силы, звал к себе берендеев и торков и готовился к войне. Великий князь сначала выражал недоверие к словам Давида; но последний напомнил ему об участи его старшего брата Ярополка, прямо утверждая, что тот погиб от Ростиславичей. Напоминание это подействовало на слабодушного Святополка; он сделался доступен внушениям Давида, который твердил: «Пока не схватим Василька, ни тебе не княжить в Киеве, ни мне во Владимире».
Между тем Василько, возвращаясь из Любеча, также прибыл к Киеву, 4-го ноября он переправился с своим обозом через Днепр у Выдубецкого монастыря; вечером ужинал в монастыре и потом ночевал в своем лагере. Поутру Святополк-Михаил прислал просить, чтобы он погостил в Киеве до именин его, великого князя, т. е. до 8-го ноября. Василько отказывался, говоря, что нужно спешить домой, что ему грозит рать от Поляков. Новый повод для злых внушений Давида Святополку: «Смотри, он совсем не почитает тебя за старейшего, и вот увидишь, как вернется домой, так и захватит твои волости Туров и Пинск, и Берестье». Святополк послал сказать Васильку, чтобы тот побывал к нему хотя на короткое время. Василько сел на коня и с некоторыми слугами поехал в Киев. По словам летописи, какой-то отрок, т. е. из младших дружинников, предупреждал его об опасности, но тщетно; князь не поверил, вспоминая недавнее крестное целование в Любече, и сказал: «Воля Господня да будет». В гриднице у Святополка он встретился с Давидом; между тем как хозяин разговаривал с гостем, Давид сидел молча, потупив взоры. Святополк вышел под предлогом распорядиться о завтраке; вслед за ним ушел и Давид. На Василько тотчас напали воины и заключили его в оковы. Дело было очень важное; поэтому Святополк на другой день собрал своих бояр вместе с киевскими старейшинами с Владимиром Мономахом убить великого князя и завладеть его городами. Бояре и старцы недоумевали, верить этому или не верить, и дали ответ уклончивый: «Ты, князь, должен беречь свою голову, и, если обвинение справедливо, Василько подлежит наказанию; но если Давид молвил неправду, то пусть отвечает за нее перед Богом». Узнав о том, игумены монастырей поспешили ходатайствовать за Василька перед великим князем. Тогда Давид удвоил свои усилия запугать последнего и склонить его на ослепление узника; Святополк после некоторого колебания согласился.
В ту же ночь Ростиславича привезли в Звенигород, местечко верстах в десяти от Киева, и остановились с ним в одной избе. Тут Василько увидал княжего пастуха, родом торчина, точившего нож; он догадался, что его хотят ослепить и горько заплакал. Действительно, вошли два конюха, один Святополков, другой Давидов, разостлали ковер и хотели повалить князя; последний, хотя и связанный, отчаянно оборонялся; позвали еще двоих. Василька повалили, положили ему на грудь доски и сели на них все четверо; кости несчастного захрустели. Тогда Торчин с зверскою жестокостью совершил ослепление. Замертво положили князя на телегу и повезли во Владимир Волынский. Когда проводники остановились обедать в местечке Здвиженье, они сняли с Василька сорочку и отдали вымыть попадье. Вымыв ее и надев опять на князя, попадья начала плакать по нем как по мертвом. От этого плача князь очнулся, выпил свежей воды и, ощупав грудь, сказал: «Зачем в ней и вместе с нею предстал пред Богом». Во Владимире Давид посадил пленника под стражу и приставил к нему 30 воинов с. двумя княжими отроками, Уланом и Колчею. Сидя в заключении, Василько, в минуту смирения, говорил, что Бог, конечно, наказал его за гордость. Не было у него и помышления на Святополка или Давида; но были у него обширные замыслы. Он собирал войско и призывал берендеев и торков с печенегами, чтобы идти на ляхов. Он думал сказать Давиду и брату своему Володарю: «Дайте мне младшую свою дружину, а сами пейте и веселитесь; я же пойду в землю Ляшскую, возьму ее и отомщу за землю Русскую». Потом он хотел захватить какую-то часть Дунайских Болгар и поселить их у себя; а после того намерен был проситься у Святополка и Владимира на половцев и там или добыть себе славы, или сложить свою голову за Русскую землю. «Я уже возвеселился душою, слыша, что ко мне идут Берендичи; но Бог низложил меня за мое высокоумие», — заключил узник.
