Без промедленья начал речь другой:

«Моя монета с головой оленя.

Имея знак подобный при себе

Ты обретёшь великое терпенье,

А также осторожность, острый слух,

Умение вершить дела не наспех,

Как говорится „медленно спешить“,

Без неуместной, показной огласки.

Тебе вручить монету мне не жаль.

За щедрость – соответственная плата.

Дать большего, увы, я не могу.

И в том моя судьбина виновата…»

Когда легла монета на ладонь,

Тотчас же говорить стал призрак третий:

«Моя монета скрашена орлом.

Подобных птиц, ты в жизни много встретил,

Но тот, что здесь на злате закреплён,

Одарит тебя нужным вдохновеньем,

Даст сил, вселит отвагу перед врагом,

Послужит возвышеньем и спасеньем».

Он более ничто не произнёс.

Лишь отдал золотой и встал поодаль.

Лицо его светилось добротой

И счастьем от того, что злато отдал.

Четвёртый произнёс: «Ты на пути

С монетою моей повсюду следуй.

Пусть во спасенье суженой, дела

Окончатся великою победой

Над злом. А сокол, что изображён

Паря на небе плавно и высоко

Заранее тебя предупредит

О том, что будет, кажется далёко,

Но очень важно… Вот и весь мой сказ».

И этот дал монету улыбаясь,

А пятый прошептал: «Пусть мой журавль,

Средь прочих птиц гуляет не стесняясь.

Волшебно он бессмертье принесёт.

Жизнь так хрупка… Победа и удача

Важны бесспорно, но продлить их миг

Не менее весомая задача».

Итог всему стал подводить шестой.

Он говорил уже не с Серафимом,

А с тем, кто поделился «простотой»,

Но денежкой для них необходимой.

Её назад как раз он не отдал, а произнёс:

«Пятак твой много значит…

Ты денежку свою не пожалел,

Чем закрепил наличие удачи.

То пропуск в тот далёкий дивный мир.

Я вижу далеко и знаю точно,

Что ты идти парнишку сговорил,

И дружба ваша станет очень прочной.

Да… Без тебя он в общем-то птенец.

В пути нелёгком, парень возмужает,

Но истинно людскую красоту

Сей мастер без тебя ведь не познает.

Я одарю тебя наличьем сил,

Теплом в душе… добавил бы и света,

Но пребываю так давно во тьме,

Что не владею тем, чего здесь нету».

И говорящий выпучил глаза,

Которые тотчас позеленели,

Потом сверкнули вспышкой неземной

И тут же, как и раньше потускнели.

Художника пробила даже дрожь.

Чего уж говорить про Серафима?

Он, как и друг, теперь уж не сидел

И чувствовал, что кровь внутри застыла.

Но продолженья не было словам.

Виденья, растворяясь, исчезали,

И ровно чрез минуту гости мест

Уже одни под деревом стояли.

И ждать было нельзя. Тому был знак.

Трава вокруг при ветре «зашумела»,

И тропы вроде б начала казать,

Открыв и застилая то и дело.

Поток воздушный причесал траву,

И уложил её в подобье круга,

Указывая, как нужно идти,

Чтоб те могли покинуть место луга.

Настало время сотворить обход.

Пять раз вокруг пройтись было несложно.

Художник, видя тропочку в конце,

Почуял, что количество пять – ложно.

Он вдруг припомнил, что он не учёл

Стук старика при первом появленье.

А этот позабытый им удар

Имел, как видно, важное значенье.

Шестой проход вкруг дуба показал,

Что было верным то предположенье.

Открылась широчайшая тропа

Доступная для лёгкого движенья.

Событье это птицы вознесли

В теряющее тьму ночное небо.

И Серафим с художником пошли,

Не пожалев для пташек крошек хлеба.

Немало Серафим ходил с отцом

И изучал доступную окрестность,

Но та, где он теперь ступал ногой,

Указывала на иную местность.

Казалось, что открылся вдруг проход

Короткий в неизведанные страны.

Пред ними показался вскоре порт

Откуда отбывали в океаны.

Послышался крик чаек, всплески волн,

Лицо обдул приятный тёплый ветер,

Почувствовался запах морских вод,

Что не сравним с другим на белом свете.

В то время на поляне, где рос дуб,

Высокой густотой трава поднялась,

Сокрыв все-все возможные пути.

Она теперь нетронутой казалась.

И утром спохватившись, паренька

Родные не нашли. Они искали

Его довольно долго. Им пришлось

Прожить немало времени в печали.

Но мы вернёмся к водным берегам.

То было беспокойнейшее место.

И путникам, что прибыли сюда

Оно, конечно, было неизвестно.

Стоял вопрос, с чего же начинать?

Рассказ был скуден… Где пойдёт ученье?

Где дерево найти, что воплотит

В себе возможность Ольги исцеленье?

Художник так же, как и Серафим,

На краткий миг лишь только растерялся,

Ведь он по свету много лет бродил

И потому общаться не стеснялся

С доныне неизвестными людьми.

Ему осталось только приглядеться

И оценить, где можно отдохнуть,

Поесть, попить, немного обогреться.

Он опытом огромным обладал.

Но было, как мне кажется, важнее

Что он владел десятком языков.

И знаний этих не было ценнее.

Творец «багаж» не сразу раскрывал,

Ведь знал, что лучше выглядеть порою

Глупцом, слепым, а может и глухим,

Чтоб люди не хитрили пред тобою.

Харчевню отыскать было легко.

Манящий запах жаренного мяса

Другие почему-то затмевал,

А шумный дом был этим опоясан.

Художник накормил там паренька

И спать, как и положено, отправил.

Бессонной ночь и страшною была…

Сам мастер расслабляться был не вправе.

Внизу, стараясь быть среди людей,

То там, то тут, подсаживаясь, слушал,

Стараясь разузнать о кораблях,

Про дивные места и где та суша,

Куда направят вскоре паруса,

Передохнув у берега в дальнейшем…

Художник много баек услыхал.

Путь каждого не виделся скучнейшим.

И лишь один с ухмылкой на лице,

Оборванный и с виду очень жалкий,

В отсутствии монет, спросил попить,

Не хвастаясь пред всеми жизнью яркой.

К нему хозяин красок и холстов

Подсел и для начала разговора,

Хмельным питьём изрядно угостил,

Чтоб развязать язык мужчины скоро,

Едой его простою накормил.

И было то недорого, но сытно,

Потом в беседу нужную вступил,

Желая знать, что под усмешкой скрыто.

И тут, по виду жалкий мужичок

Раскрылся, наконец, для разговора:

«Спасибо за внимание ко мне,

Жизнь в чуждых мне краях течёт сурово,

Но я, как видишь, в общем, не ропщу,

И вынужденно долго ожидаю

Неведомое взрослое дитя.

Я по мечте его тотчас узнаю.

Заметил я, что ты был удивлён —

Все говорят, а я лишь улыбаюсь…

Я просто знаю больше, чем они,

Но хвастовством средь них не возвышаюсь.

Тебя я здесь не видел до сих пор.

Ты молчалив, умеешь долго слушать,

Напрасно не встреваешь в разговор,

Не лезешь, не имея права в душу…

Однако, меня выбрав среди всех,

Ты угостил меня ведь специально

Приятно тело греющим вином.

И для тебя, наверное, нормально

Вести беседу с пьяным мужиком.

Так можно раскрывать чужие тайны.

Качни в знак подтвержденья головой,

Коль те преподношенья не случайны».

Художник это знаком подтвердил,

И более того, ему ответил:

«Сюда с собой привёл я паренька,

Он мало что познал на белом свете.

Отправились мы с ним в далёкий путь,

Желая, чтоб прошёл он обученье

И стал великим мастером в резьбе.

Он должен это сделать во спасенье

Своей любимой… И условье есть,

Что девушку спасти сумеет древо,

Которое у нас не отыскать.

Мы только что пришли. И ты стал первым,

Кого бы мне хотелось расспросить

О где-то поднимающейся роще

Деревьев, что коричнево-красны

Внутри и как добраться туда проще?»

Мужчина вновь прищурился слегка,

По-доброму привычно ухмыльнулся,

И только лишь потом вслух произнёс:

«А ты, дружок во мне не обманулся.

Да только, продолжать сей разговор

Я должен буду вовсе не с тобою.

Ты должен показать мне паренька,

С кем встреча мне назначена судьбою.