О наступлении утра оповестил знакомый дребезжащий голос муэдзина. Шаукату хотелось спать, тем более что из соседней комнаты доносилось мирное похрапывание Фуада. Но все же пришлось Шаукату вставать да еще стаскивать с приятеля одеяло.

Поднявшись, Фуад натянул на себя свитер приятеля и выглядел в нем совсем неплохо. Оба чувствовали себя бодрыми, отдохнувшими. До старого хабса было недалеко. Путешествие заняло всего несколько минут.

— Обратно мы поедем иначе. — Фуад, сидевший за рулем, лукаво усмехнулся. — Во время свадьбы, хоть до дома жениха рукой подать, кортеж движется окольным путем, правда?

Шаукат искоса глянул на приятеля и промолчал.

Фуад остановил машину не у самых тюремных ворот, а в переулке. Еще не было восьми утра, но друзья неплохо знали тюремные порядки: того, кто выходит на волю, выталкивают за ворота до завтрака, чтобы сэкономить на узнике.

Фуад, выйдя из машины, завернул за угол и остановился возле лавки жестянщика. Он стоял, не сводя глаз с тюремных ворот, обвитых массивной железной цепью. Из-за высокой глинобитной стены виднелись только крыша тюрьмы и облупившийся карниз. Ожидание было томительным. Прохожие, спешившие на рынок, толкали Фуада, задевали корзинами, мешками.

Он вздрогнул, услышав лязг цепи. Ворота слегка приоткрылись, в образовавшуюся щель шмыгнула щуплая фигурка. Она сделала несколько шагов и остановилась. Снова лязгнули цепи, ворота закрылись. Женщина оглядёлась. Прямо пойдешь — попадешь в центр города, пойдешь направо — выйдешь на самую оживленную улицу, по которой непрерывным потоком люди идут на рынок. Фарида, видимо, решила затеряться в толпе и повернула направо.

— Фарида!

Девушка обмерла. Она подумала, что ее окликнул надзиратель, уж не выпустили ли ее ради шутки, и теперь придется возвращаться в камеру. Она кинулась было бежать, но ноги от страха не слушались.

— Фарида! Это я.

— Ой! — Фарида бросилась к Фуаду.

— Пошли! Быстро! — Фуад настороженно смотрел по сторонам, опасаясь слежки.

— Куда?

— За углом машина.

Навстречу им уже бежал Шаукат, обгоняя прохожих.

— Палестинка! — Это слово вызвало в душе девушки радостные воспоминания. Никто, кроме Шауката, не называл ее так. Ей хотелось обнять Шауката, поплакать у него на плече… Но как можно, чужой мужчина!.. Фарида сдержалась. — Поздравляю! — взволнованно говорил Шаукат. — Ты теперь свободна. Ты рада? Ты рада, да?

— Ой, не верится. Пойдемте скорей отсюда.

— Ты ждала нас? Что ты подумала, когда узнала, что тебя освобождают?

— Не верится, не верится. Милый Шаукат! — Какое это было счастье произносить его имя! Худенькие плечи Фариды затряслись. Она поднесла к глазам узелок, чтобы скрыть слезы.

Прохожие оглядывались на них. Фарида понимала, что здесь не надо плакать, но никак не могла совладать с собой.

— Пошли. Там поплачем вместе. Мне тоже хочется плакать. — Шаукат пытался шутить, но губы его дрожали. Он взял Фариду за руку, потянул за собой, но девушка не могла идти.

Фуад сразу сообразил, что надо делать.

— Стойте. Я подгоню машину сюда. Дай ключи. — Он еще раз осмотрелся.

Шаукат стоял перед Фаридой. Таким он представлялся ей все эти дни: ласковым, взволнованным встречей, растерянным. Из оцепенения их вывел шорох шин — Фуад лихо подвел к тротуару роскошный, к тому же вымытый по случаю счастливого события «мерседес». Словно заправский таксист, он выскочил из машины, открыл дверцу и гостеприимным жестом пригласил пассажиров садиться. Потом сам уселся за руль.

Машина, как натренированный скакун, послушно взяла с места. Нужен был первоклассный водитель, чтобы лавировать среди велосипедов, повозок, огромных, доверху груженных двухколесных тачек. Фуад внимательно смотрел перед собой, не забывая и о боковых зеркалах. Машина замирала как вкопанная, едва впереди неожиданно возникало препятствие. Шаукату нравилось, когда автомобиль резко кренился в сторону, — в эти мгновения Фарида невольно прижималась к нему.

Фуад ехал хитрыми путями, чтобы в случае слежки полицейских запутать следы. Поглядывая в зеркало, Фуад постепенно убедился, что «на хвосте» у них никого нет, и поехал спокойней. Он думал: «Меня увидела — ничего, а как только показался Шаукат — заплакала навзрыд. Значит, любит». Впрочем, он и раньше догадывался, что эти два сердца тянутся друг к другу. Прежде между ними стояла преграда — глухая тюремная стена. А как будет дальше? Фарида, видимо, скорее руки на себя наложит, чем вернется к законному мужу…

Шаукат тоже размышлял: куда везти девушку? Фуад уже третий раз объезжал центр города. От мечети из розового камня с голубым куполом и минаретом улицы лучами расходились в разные стороны. Мало-помалу Фарида успокоилась, к ней вернулся дар речи. Ей уже хотелось смеяться, радоваться своему счастью. Она рассказала друзьям, как пряталась в таком же вот минарете в деревне в ту ночь, когда сбежала с собственной свадьбы. Минарет казался ей чем-то близким, связанным с ее судьбой.

— Фуад, хватит кружить. Ты не буйвол, «мерседес» не сакия. Вези нас в ресторан.

— Прямо из тюрьмы? Не надо. Я не хочу, — решительно возразила Фарида.

— Отметим твое освобождение. Ты что, боишься встретить Зуфри?

— Нет, нет, не боюсь я никого, но должна же я привести себя в порядок. Из хабса в ресторан… Разве так можно?

— Тогда ко мне. — Шаукат посмотрел на Фариду — как девушка отнесется к его дерзкому предложению? Но Фарида понимала, что другого выбора нет. — Фуад, поворачивай. Я не предлагал своей квартиры, боялся отказа.

— А я, видишь, согласилась. — Улыбка Фариды была полна доверия, благодарности и сердечного тепла.

Фарида не знает, что он живет один, и, вероятно, думает, что о ней позаботятся его родственницы. В конце концов Шаукат решил сказать ей все как есть.

— У меня всего две комнаты, но зато уютные. Тебе будет хорошо. А я сегодня как раз дежурю по номеру. Вернусь поздно. — Шаукат украдкой глянул на Фариду, заметил, что она огорчилась, но не понял отчего: оттого ли, что он надолго уйдет из дому, или оттого, что вернется ночевать. Шаукат поспешно добавил: — Возможно, я пробуду в редакции до утра. Мало ли что может произойти. Пока не будет отпечатана последняя полоса, нельзя покидать дежурство.

— Выходит, пришла чужая собака и выгнала домашнюю со двора? — Фарида залилась смехом.

Фуад тоже расхохотался.

— Но так совпало, — смущенно оправдывался Шаукат. — Джагфар уехал. А Фуад, между прочим, тоже завтра уезжает…

У Фуада истекал срок проката автомобиля, но уезжал он не по этой причине. Фуад решил съездить в аэропорт, пока «мерседес» был еще в его распоряжении, и попробовать устроиться на прежнюю работу…

— Да, придется ехать, истек срок проката, надо вернуть машину, иначе — сам знаешь — плати тройную цену…

«Мерседес» остановился перед небольшим двухэтажным строением с четырьмя балконами. Один балкон принадлежал Шаукату. Хозяин имел несколько доходных домов в разных городах, даже в разных странах. Плату с квартиросъемщиков он собирал не чаще двух раз в году, поэтому пребывание Шауката в тюрьме, слава богу, прошло незамеченным: за это время хозяин не появлялся ни разу. Шаукат снова посмотрел по сторонам — вроде никто за ними не наблюдает — и повел Фариду с Фуадом в дом. Фарида изумилась чистоте и порядку в комнатах. Цветы в глиняном кувшине придавали квартире нарядный вид. Фарида даже подумала, что сейчас ей навстречу выйдет служанка…

— Проходи, Фарида. Нравится?

Фарида села, огляделась. Она, пожалуй, никогда не видела такой красивой квартиры. Дом Саиды сейчас показался ей бедным, неуютным, в деревне было еще хуже.

— После ада, в котором мы жили, — весело заговорил Фуад, — здесь истинный рай… Даже гурия есть.

— О, не напоминай мне, ради всего святого, о хабсе.

— Сейчас принесу кофе и сладости. Фуад, помогай. — Шаукату хотелось оставить Фариду одну, чтобы она освоилась в квартире. Друзья вышли на кухню, мололи кофе, разжигали плиту, приглушенно переговариваясь, позвякивали тарелками. Фарида чувствовала себя воробышком, вырвавшимся из цепких кошачьих лап. С какой радостью полетела бы она в деревню к матери — та, наверное, все глаза выплакала от горя. Где сейчас добрейшая Саида? Сегодня же Фарида узнает о ней все что можно. Фариде так хотелось отвлечься от всего пережитого! Теперь она уже не будет так наивна и опрометчива и в каменный мешок не даст себя упрятать. Вот бы только отплатить ночной «ведьме»…