Тридцать лет была Наталья бабой и вдруг стала женщиной.

А случилось это так.

Пошел по деревне десятник Пахомыч на сходку скликать. Идет, палочкой по окнам постукивает, жиденьким голоском покрикивает:

— Эй, мужики, которы дома, на сходку!

Баб Пахомыч не зовет. Напрасно председатель сельсовета наказывает Пахомычу:

— Смотри, старый хрен, и баб зови, все чтоб были!

Кивнет Пахомыч кудлатой головой:

— Ладно, позову.

Хлопнул дверью и думать о бабах забыл.

— Еще не позвать, дожидайся! Ишь, выдумали — баб на сходку звать. Нешто бабье дело.

Идет от избы к избе, палочкой по окнам постукивает:

— Эй, мужики, которы дома!

Мимо избенки Натальи Мосевой Пахомыч проходит молча. А уж Наталья давно крик услыхала, у калитки стоит, поджидает.

— А баб чего не кричишь?

— Не вашего ума дело.

Пахомыч, сердито похрустывая пудовыми валенками, торопится мимо.

Наталья Мосева из бойких. Ни одной сходки не. пропустит. Стоит, речи мужицкие слушает. Иной раз и вмешается. Как будто и по делу баба скажет, а мужики все свое:

— Не лезь, не бабье дело!

Раз как-то не вытерпела:

— Много вы, мужики, кричите, а толку мало, Натальин шабер[1] сейчас же с оговоркой:

— Помалкивай, востра больно.

Обидно шабру, — совсем Наталья его бабу испортила, поперек мужнина нрава баба пошла, от рук отбилась.

У Натальи во всю щеку зарево:

— Не баба я, — женщина!

Сход так и грохнул:

— Хо-хо-хо! Женщина!

— Ах-ха-ха! Уморила!

— Ах, каянна баба, выдумат такое!

С тех пор и пошло — женщина да женщина, будто и Натальей никогда не звали. Наталья с ведрами на речку, а мальчишки гурьбой за ней:

— Женщина, женщина!

Наталья по делу куда, а бабы вдогонку:

— Вон, женщина наша пошла.

Словно прорвало с тех пор Наталью, что ни сходка, то речь, да, ведь, говорит-то, на вожжах не удержишь. За Натальей и другие бабы потянулись, иной раз их на сходке, как в церкви — полным полнехонько. Смеются мужики, а сами нет-нет да и сделают по Натальиному.

Везли раз из соседней волости голодающих детишек в город. Ни одежонки, ни обувки на детишках. Сходка как раз случилась. Председатель к сходу с речью:

— Так, мол, и так, товарищи-граждане, обуть — одеть детишек надо.

Мужики замялись, зачесали в затылках:

— Оно, конечно, надо бы.

— Кто говорит, знамо, надо, да вишь, сами пообносились до нельзя.

— У самих ребятишки голые, нашим кто даст?! Наталья в сторонке стоит, кумачом полыхает. Сейчас к председателю:

— Дозвольте слово.

И давай мужиков пробирать:

— Как не стыдно! Детишки мерзнут, а на вас которых по две шубы. Чужие что ль! Мы не оденем, кто оденет?

Теплую шаль с головы долой да к саням. Наклонилась над девчуркой, в шаль кутает. И потянулись все за Натальей, — одели, обули, накормили и с собой надавали.

Подковырнули раз Наталью на сходе. Опять же все свой человек — шабер.

— Наталью бы протокол подписать, учена больно стала.

В самое темя стукнуло Наталью, — знает шабер чем ударить, — безграмотна Наталья. С пяти лет у матери за няньку росла, шестерых выняньчила, время ль было о грамоте думать.

Как в воду опущенная, пошла со сходки Наталья. Верно, чего соваться мирские дела решать, когда глаза в глаза не смыслит. Знай уж, видно, свое бабье дело, а в мужичье не суйся. Шибко затужилась Наталья, как мимо своей избенки пролетела и не заметила. Дома уткнулась в постель да так до самого вечера и пролежала.

Вечером пошла к учительнице Настасье Петровне. Крепко затворила за собой дверь.

— Здравствуй, Настасья Петровна.

— Здравствуй, Натальюшка.

— Пошептаться с тобой, Петровна, надо.

Давно в их селе Настасья Петровна, привыкла, что со всякой докукой бабы к ней, как к своей.

— Ну-ну, Наталья, давай пошепчемся.

— Вот грамоте бы обучиться как, Петровна, смерть хочется, а не знаю — можно ли?

И со страхом на Настасью Петровну во все глаза, — вдруг откажет.

А та с улыбкой такой хорошей да ясной:

— Можно, Натальюшка, отчего нельзя.

— А ну, как, думаю, стара уж я, не пойму, разум-то не молоденький.

— Поймешь, была бы охота, Давай-ка попробуем.

Целый вечер просидела Наталья. И потом каждый вечер часа по два у учительницы просиживала, а что там делала, и свои домашние не знали. Пробовали было допытываться, а Наталья все шуткой:

— Погодите. Придет срок, узнаете.

Два месяца не была Наталья на сходках, а как пришла, схватились мужики за бока:

— Хо-хо-хо. Женщина пришла!

— Дай ей протокол подписать!

Секретарь сельсовета — ничего себе парень — а тут будто белены объелся. Лезет к Наталье с бумагой:

— Подпишись!

Протолкалась Наталья вперед, взяла у секретаря протокол, обмакнула перо в чернила, нагнулась над бумагой.

— Смотри, смотри, пишет!

— Да ну?

— Право, ей-богу, пишет!

Сгрудились мужики у стола, через плечи друг другу заглядывают. На протоколе, пониже печати, прижимаясь друг к дружке, вытянулись рядком корявые твердые буквы:

— Наталья Мосева.

Ахнули мужики.

— Ай да Наталья!

— Действительно, женщина…

Холодно в школе. Дыхнешь, — пар струей. Окна снежным ковром на вершок запорошило.

Дует.

Настасья Петровна в нагольном полушубке, в валенках, большой теплой шалью закуталась. Ходит по классу ряженой медведицей, губами посинелыми книжку читает. Руки у ребятишек, как лапки гусиные. Хнычут ребятишки, жалуются.

— Холодно, Настасья Петровна.

— Вижу, что холодно, Да что ж я, ребятки, поделаю.

— Сходи к председателю. Замерзли, мол, ребятишки.

— Да уж сколько раз ходила. И председателю надоела, и заведующему наробразом надоела. Хоть сама поезжай в лес дрова рубить. Схожу еще раз.

После занятий пошла в совет.

— Товарищ председатель, я закрою школу. Нельзя заниматься, все ребятишки переболеют, кому отвечать за них — мне, ведь.

Председатель сердито швырнул лежавшую перед ним бумажку.

— Что ж я вам дрова рубить поеду? Мало у меня без вас работы!

— Знаю, что много, ну и мне никак ждать нельзя.

— А чего вам?

— Дайте наряд на подводы.

— Сто раз давал, толку-то что. Вишь, у всех ноне лошади-то скелеты.

Заметил, что Настасья Петровна затужилась, и сказал несколько мягче:

— Ладно, поговорю ужо с мужиками.

Вышла Настасья Петровна из исполкома, задумалась.

— Ну, куда теперь? Все равно ничего не выйдет. Сколько раз обещал, ему что, только бы отделаться, а у меня ребятишки мерзнут.

Вдруг вспомнила про Наталью.

— Вот куда, — обрадовалась Настасья Петровна, — коли с мужиками ничего не выходит, авось что бабы придумают.

Пошла в женотдел.

— Выручай, Наталья.

— В чем дело, Петровна?

— Хочу школу закрывать, терпенья никакого нет. В нетопленной школе занимаемся.

— В совете была?

— Везде была, все пороги обила, никакого Толку не добилась. Председатель к заведующему, заведующий к председателю. Так и хожу взад-вперед, сватаюсь. А в школе попрежнему только волков морозить.

Внимательно выслушала Наталья.

— Трудно, Петровна, с мужиками ладить, знаю сама, толку от них, как от козла молока. Ну да погоди, училище закрывать зачем, нельзя без ученья. Надо чего-нибудь придумать.

— Вот затем и пришла к тебе, может, думаю, Наталья что придумает.

Наталья задумалась.

— Вот что, Петровна, приходи-ка сегодня вечером, собранье созовем, да своим бабьим умом будем придумывать. А училище зачем закрывать?!

— Ну, спасибо тебе, Наталья, сразу легче на душе стало…

Вечером в женотделе будто ярмарка, — баб битком. Наталья за своим секретарским местом, рядом с ней Настасья Петровна. Постучала Наталья по чернильнице, подождала, пока угомонились бабы.

— Товарищи женщины! На повестке дня доклад товарища Зиминой по вопросу о школе.