Никто и слова вслух не произнёс,

Ведь каждый пребывал в особом мире.

К обеду уже виделся итог

Того, что оба в действах совершили.

Работы были сказочны. В руках

У паренька был редкостный подарок.

Узор на ручке был замысловат

И дивен, хотя в цвете и не ярок.

Картина же раскрыла глубоко,

Как парень в дело вкладывает душу.

Красавец был как будто бы живой,

С холста готовый выбраться наружу.

Художник произнёс: «Ты выполнял

Работу, будто сердце твоё пело.

Отмечу, что при возрасте своём,

Ты делаешь всё быстро и умело.

И мне б теперь хотелось посмотреть,

Хоть краем глаза, для кого старался.

Уверен, в доме нету таковых.

Не им ты, творя ложку, улыбался.

Не думай ни о чём-либо плохом.

Мне просто почему-то стал вдруг важен

Ещё один задуманный портрет,

Пред тем, как я займусь здешним пейзажем».

А Серафим – открытая душа,

Пред гостем в этом и не укрывался,

И искренне и честно рассказал

О той, для коей в этот день старался,

Пообещав, что сможет показать

Красавицу, когда наступит вечер,

Когда придёт счастливая пора

Прогулок и дозволенные встречи.

На том и порешили. А пока

Задумал вдруг художник прогуляться.

Сегодня им как будто кто владел,

Чему он не хотел сопротивляться.

Он подошёл к колодцу. Рядом с ним

Бабулька очень ветхая стояла.

Ей было трудно приподнять ведро.

Рукам её сил явно не хватало.

И гостю захотелось ей помочь.

Ему сия работа была в радость.

Он лишь спросил: «Куда мне отнести,

Водицу, уважаемая „старость“?»

Старушка, видя эдакий порыв

Пришедшего в деревню, ободрилась.

Она такой открытой простоте

И щедрости душевной удивилась.

Отнёс художник бабушке ведро,

Затем запас воды надолго сделал.

Для этого, скажу вам, много раз

Он с вёдрами к колодцу быстро сбегал,

Хотя никто об этом не просил.

По свету путешествуя немало,

Творец невероятнейших картин,

Знал из чего в селе жизнь состояла.

И бабушка казалась непростой.

Взгляд у неё глубок и интересен.

Она смотрела с некой теплотой,

Хоть гость, что угождал, был неизвестен.

Конечно, не затеяв разговор,

Хозяйка пришлого не отпустила,

А в благодарность, усадив за стол,

Сначала чаем травным напоила,

Узнала для чего сюда пришёл,

В котором из домов остановился…

Тот тотчас же ответы изложил

И рассказал, что очень удивился

Растущему в деревне пареньку,

Как он умело вырезал подарок

Для девушки. Не ложку, а шедевр,

Хотя он однотонен и не ярок.

Художник посмеялся, что ему

Хотелось бы взглянуть, хоть краем глаза

На редкостную, видно, красоту,

Что он, возможно, не встречал ни разу.

Старушка уточнила: «Ты сказал,

Что Серафим строгал сегодня ложку?

Признаюсь, ты меня насторожил.

А ну-ка посмотри сейчас в окошко.

Вороны нет сидящей на плетне,

И не следит ли чёрная за нами?

Боюсь, в деревне снова быть беде,

Сплетённой невиновными руками.

Как видно тебя Бог сюда послал.

И если ты действительно художник —

Вручу тебе я чудотворный холст.

Надеюсь, ты крещён и не безбожник.

Тебе ещё придётся написать

Хотя б одну реальную картину.

Пусть девушка предстанет во весь рост.

Её нельзя казать наполовину.

Кого изобразить, я подскажу

И расскажу тихонько по секрету,

Что Серафим наш преданно влюблён,

И для него милее Ольги нету.

Все парни по ней сохнут. И понять,

Несложно, за что дарится вниманье.

Любому, даже если кто подслеп,

Приметится она на расстоянье.

Боюсь, что над красавицей теперь

Ненастье тучей чёрною нависло,

И нужно реагировать на зло

Немедленно и очень-очень быстро.

А потому исполни, что прошу,

И дальше занимайся чем захочешь.

Написанное только мне отдашь,

И сделаешь то под покровом ночи.

Я буду ждать. Теперь же уходи.

Не вздумай обронить хотя б полслова

Про наш с тобою тайный уговор».

При этом она глянула сурово.

К лицу её подобный взгляд не шёл,

Но видимо старушка показала,

Ответственность за тайные дела.

Она вручила то, что обещала.

Напившись чая, спрятав дивный холст,

Отправился художник к Серафиму,

Чтоб краски взять и всё что в этот день

Сумеет стать ему необходимым.

Там встретил он девицу, что к себе

Лукавостью в лице не привлекала.

Она подарок дивный забрала,

И вот её уже как небывало.

Гость юношу, конечно же, спросил:

«Неужто, ложка ей предназначалась?

Я не могу судить, но мне она

Достойною её не показалась.

Не думай, внешний вид тут ни при чём.

Я насмотрелся всякого на свете

И чувствую, который человек

Душой красив и, будто солнце, светел.

Неясно, почему ты не вручил

Подарок сам? Отдал бы его в руки

Желанной. Та дарует нежный взгляд,

Как благодарность за труды и муки.

Иль всё же вещь сготовлена была

Для той, что сейчас в гости заходила?

Тогда прости. Возможно жизнь тебя,

Людей иначе видеть научила.

Ты тоже мастер, спорить не решусь.

Никто мне не давал такого права.

Могу сказать, любая принять дар,

Что сделан был тобою, будет рада».

А Серафим ответил: «То не та.

Пришедшая лишь Ольгина подруга.

Что нравится – заносчиво-горда,

Мы всей деревней ходим при ней в „слугах“.

Обещано, её я покажу.

А ложка была, видимо, секретом.

И чтобы изготовил её я,

Она лишь намекнуть могла об этом,

Решив, что будет лучше попросить,

Желанье передав через подругу.

Поверь, мне любо было угодить

И оказать подобную услугу.

Надеюсь, когда все пойдут гулять,

Голубушка позволит быть с ней рядом.

Я для неё на большее готов…

В ней счастье и другого мне не надо.

Пойдём. Ты поглядишь издалека

На, в самом деле, редкостное чудо.

Захочешь – можешь Ольгу написать,

Я ревновать к тебе её не буду.

Мне хочется иметь её портрет.

Такой, чтоб находился возле сердца.

Я сделаю сегодня медальон,

В котором раскрываться будет дверца,

Где будет место тайное внутри,

Невидимое для чужого глаза.

Прошу тебя всем сердцем – услужи,

Я не просил других людей ни разу

Исполнить это. Ты по нраву мне.

Лишь потому открыто доверяюсь.

Ты первый, кто узнал, что я влюблён,

При ком признаться в этом не стесняюсь».

Смекнул художник, что ему теперь

Исполнить нужно будет два портрета.

И для второго, малого клочка,

Что плотным был, к несчастью пока нету.

И он решил, что будет рисовать

Красавицу уже на деревяшке.

А Серафим, как мастер, сможет сам

Оформить её в виде круглой бляшки.

Теперь осталось только лишь успеть

Предмет мечтаний молодцев увидеть.

Причём не только дивное лицо,

А во весь рост – ни лёжа и не сидя.

Дом Серафим, конечно указал,

Но сам войти в хоромы постеснялся,

Ведь Ольга и подумать не должна,

Что он за благодарностью являлся.

Он позже встретит девушку итак.

Чрез несколько часов пойдут гулянья,

И любая ему, уже сама

Признательность окажет и вниманье.

И юноша ушёл. Художник же

Сначала стукнул до трёх раз в окошко,

Когда увидел в нём лик старика,

В душе забеспокоился немножко.

Но было то напрасно. Вскоре дверь

Открылась, и приветливые люди

Его впустили внутрь. Он знать не мог,

Что дальше за порогом крепким будет.

А там он за работой увидал,

Невиданной красы чудо-девицу…

Чернёные ресницы, чистота

«Озёрных» глаз… Не девушку-царицу.

Он должен был запомнить дивный лик,

Но позабыть такой никто не сможет.

Осталось её только приподнять,

Что сделает художник чуть попозже.

Он произнёс: «Я попросился к вам,

Как гость, буквально только на минуту.

Мне очень захотелось посмотреть

На ту, что трудно в мире с кем-то спутать.