Неподалеку мальчишки играли в снежки и лепили снеговиков. Под звонкий смех маленьких негодников в мистера Клокворка врезался один из брошенных снежков.

Мимо, гудя в клаксоны, на трицикле с табличкой «Свенсон и Свенсон. Доставка подарков» проехал толстый мужчина. Котелок его был залихватски скошен набок, полосатый шарф развевался на ветру, за спиной громоздилась, опасно покачиваясь на каждом ухабе, пирамида коробок. Ловко маневрируя на своем тарахтящем транспортном средстве в потоке вяло ползущих экипажей, курьер громко, от души, хохотал.

«Наверное, он смеется надо мной, – подумал продавец шестеренок, – ведь среди всех его подарков ни одного не припасено для меня…»

Мистер Клокворк остановился под карнизом и, сорвав с головы цилиндр, принялся отряхивать его от снега.

– Дождаться не могу! – донесся до него голос дамы в пышной шали, стоявшей в очереди к кипятильщику грога. – Уже скоро!

– Я вот думаю, что именно мое письмо окажется счастливым! – ответила ей спутница – старушка, прижимавшая к груди крошечного гуся, завернутого в бумагу. – Я так надеюсь, что в газете напишут обо мне!

Мистер Клокворк знал, о чем речь. Само собой, дамы говорили об одной из городских новогодних традиций. В газете «Сплетня» скоро должны были напечатать «Праздничную передовицу». Все в Тремпл-Толл ждали ее, как настоящего чуда, ведь за последние несколько дней, вероятно, каждый из жителей Саквояжного района отправил в газету свое поздравление. Вскоре господин главный редактор случайным образом выберет одно из них, и счастливчик, его отправивший, получит в качестве подарка приглашение на новогодний ужин в богатом особняке в Сонн.

Мистер Клокворк тоже написал письмо с поздравлением, но на удачу особо не рассчитывал. Куда ему, с его привычкой притягивать напасти…

И все же как было бы здорово оказаться в этом особняке! Там точно будет печеный гусь и еще много чего вкусного. Там будет тепло и уютно, как… как…

– Здесь…

Мистер Клокворк вдруг поймал себя на том, что бесцеремонно пялится в чье-то окно. Но при этом он никак не мог оторваться от открывшегося ему зрелища.

В празднично убранной комнате за окном уютно теплились лампы, горел камин, а семья была занята последними хлопотами в этом году – родители и их маленькая дочь наряжали ёлку, крошечная юркая такса в твидовой бабочке прыгала и носилась по всей комнате как ужаленная.

Лицо мистера Клокворка вытянулось, губы печально опустились, а глаза наполнились тоской.

Тоска… Что может быть хуже тоски в праздник? Что может быть хуже тоски как раз из-за праздника, когда праздник у всех кругом, но только не у тебя и…

Мистер Клокворк вдруг подскочил на месте, будто ему за шиворот с карниза свалилась пригоршня снега. Тоска – словно не более чем записка на обрывке бумажки со словом «тоска» – отправилась в воображаемый камин и превратилась там в не менее воображаемую золу. Мысли зароились в голове мистера Клокворка, задвигались, как шестеренки, завертелись и взвели идею.

Мистер Клокворк достал из кармана клочок бумаги и карандашик, быстро перерисовал кое-что из того, что было в комнате, после чего сунул чемоданчик подмышку и решительным шагом направился вниз по улочке…

***

Улица Вишневая жила своей жизнью.

С одной ее стороны проходил ряд двух- и трехэтажных домов, с другой высилась стена из красного кирпича, за которой проглядывали очертания большого хмурого здания. Это было одно из самых жутких мест в Тремпл-Толл – лечебница для душевнобольных «Эрринхаус».

Печальная слава этого места между тем нисколько не отталкивала людей, спешивших по Вишневой улице в обоих направлениях. Никто лечебницу, вроде как, и не замечал, словно за стеной попросту ничего не было – будто там простирался голый пустырь. Помимо здания лечебницы, прохожие старательно не замечали и кое-кого еще.

Этого «кое-кого» звали Бикни. Просто Бикни. Без «мистер».

Бикни отдаленно напоминал конторского клерка – хитрющего клерка с нечесаной рыжей бородой и подкрученными усами. На носу у него сидели круглые очки, на голове – потертый котелок. Кутался Бикни от холода в кашлатое зеленое пальто без единой пуговицы, а в проглядывающей под ним полосатой зеленой кофте зияли дырки от моли.

Выражение лица Бикни можно было бы принять за милое-премилое, невесть какое добродушное, если бы в уголках улыбки не таилось коварство, а в глазах за выпуклыми стеклами очков не проглядывал алчный блеск.

Домой Бикни не торопился – у него была… кхм… работа.

С совершенно невинным и, вроде как, непричастным видом рыжий очкастый проныра незаметно извлек из кармана шедшего мимо важного старика конфету. Это было совсем не то, что он искал, но что поделать… Воришка поспешно развернул фантик и засунул конфету в рот, а собственную руку – в уже следующий карман.

Бикни играл роль идеального прохожего, который профессионально «торопится по делам» или не менее профессионально проверяет время на несуществующих жилетных часах, при этом никуда, собственно, не направляясь. Он считал себя очень ловким карманником, хотя на деле был крайне неудачливым карманником. Несмотря на то, что ловили на горячем Бикни редко, но столь же редко ему удавалось наудить хоть что-то ценное: предел его удачи – это фунтовая пуговица, а чаще всего ему попадался сплошь бессмысленный хлам, который люди забывают на дне своих карманов.

Вот и сейчас украденная конфета не оправдала ожиданий и оказалась горькой, как вдовья судьба.

Морщась и отплевываясь, Бикни в сердцах осудил тех, кто не считался с его кондитерскими предпочтениями, и едва ли не по локоть запустил руку в очередной карман.

И тут ветреная, как певичка из кабаре, удача споткнулась, наступив на развязавшийся шнурок, и Бикни вдруг схватили за его наглую руку.

Воришка поднял затравленный взгляд и наткнулся на широкую улыбку.

Вот Бикни и попался!

Со стороны могло показаться, что улыбающийся мистер сейчас прибьет Бикни, но все произошло совершенно иначе – они пожали руки. Дело в том, что воришка и тот, кого он пытался обокрасть, были закадычными друзьями.

– Что с тобой, Бикни? – спросил мистер Клокворк. – Ты же знаешь, что у меня нет никаких денег.

– Да просто задумался и не узнал тебя, Артур. Эй! – Бикни хлопнул приятеля по плечу. – Как жизнь? Как шестереночное дело?

– Крутится… – Поморщившись, мистер Клокворк потер плечо – Бикни задел то самое место, по которому недавно прогулялась трость несостоявшегося покупателя. – Я тут подумал, Бикни: все стало вдруг как-то слишком уж тоскливо и беспросветно.

– Верно-верно, – ответил Бикни. Воришка почти не слушал приятеля – его взгляд уже прыгал, словно блоха, с одного прохожего на другого, выискивая новую жертву, при этом пальцы Бикни нервно подергивались, а усы ходили ходуном.

– А между тем сейчас ведь Новый год! – продолжал мистер Клокворк. – У всех кругом праздник…

– Верно, треклятый праздник, – машинально ответил Бикни, выхватив что-то из кармана проходившего мимо джентльмена в шапокляке.

– Мы тоже заслуживаем праздник! – заметил мистер Клокворк.

– Да-да, треклятый праздник, Артур… Что? – Бикни вдруг встрепенулся. – Что за вздор?! У бедняков не бывает праздника!

– Но почему?

– Потому, что праздник требует денег, – пояснил воришка. – А у бедняков нет денег. Поэтому у бедняков и нет праздника, Артур.

– Ты очень печально мыслишь, Бикни, – сказал мистер Клокворк.

– А это и есть печально. Или ты думаешь, что у Глухой Мадлен с переулка у почты будет праздник? Или у дворника мистер Тоббса? Или у чудака мистера Морби? Или у чистильщика башмаков Щербатого Билли? Или хотя бы вот у этого увальня?

Бикни ткнул пальцем в стоявшую неподалеку огромную сосульку в темно-синем форменном пальто и высоком полицейском шлеме.

Мистер Гун мерз на своем посту у стены. За его спиной стояла покрытая снегом полицейская сигнальная тумба, но печурка в ней даже и не думала дымить – судя по всему, констебль уже давно истратил всю дневную норму растопки. Мистеру Гуну тоже было холодно и одиноко. Ему стоять здесь до вечера, а потом и всю Новогоднюю ночь. Его тоже нигде не ждали.