Нырнув во второй раз, Хусейн достал несколько мелких губок и недовольно покачал головой.

Потом они много раз меняли место лова, но всё неудачно. За мелкие губки, которые лежали в лодке, господин Ренар не заплатит почти ничего.

Наступил полдень. Хусейн всё нырял и нырял, а маленькая кучка губок на дне лодки не увеличивалась.

Наконец, тяжело дыша от усталости, он влез в лодку.

— Поедим, а потом пойдём вот туда, — Хусейн показал в сторону далеко уходящей в море косы. — Там глубже, будет труднее, но…

Али достал из-под сиденья испечённые на кизяке ячменные лепёшки, завёрнутые в тряпочку маслины и сделанный из выдолбленной тыквы кувшин с водой.

— Хусейн, там очень глубоко! Останемся здесь, и я буду тоже нырять. Ведь ты знаешь, мало кто плавает лучше меня! — жуя сухую лепёшку, начал уговаривать брата Али.

— Ты плаваешь как рыба, но, для того чтобы нырять на такую глубину, ты ещё молод, лёгкие не выдержат. А потом… — вдруг рассердился Хусейн, — мы же договорились: ты никогда не будешь искателем губок, никогда, понимаешь!

Али, перестав есть, угрюмо рассматривал лезвие своего ножа.

— Я подарил тебе нож только с этим условием! — смягчился Хусейн. — Вот заработаем денег, продадим лодку — и домой!.. А теперь нам надо достать побольше хороших губок, — улыбнулся он.

Глубина защищённого косой залива не превышала двенадцати метров. Дно было песчаное, и осьминоги тут не водились. А ядовитых медуз братья не боялись — прикосновение к ним не было смертельным.

А там, куда направлялась теперь лодка, было намного глубже. В каменистых расщелинах прибрежной косы жили осьминоги. Сюда заплывали и акулы. Они двигались вслед ‘за проходившими невдалеке пароходами в надежде поживиться отбросами. Но зато там должны были быть никем не тронутые заросли губок.

Хусейн остановил лодку, достал из-под сиденья мешочек, вынул из него расщеплённую с одной стороны палочку, зажал ею себе нос, заложил в уши воск и, держа у живота камень, исчез под водой.

Али отпускал верёвку, считая развёртывающиеся круги. Так он определял глубину, на которой находился брат: двенадцать, тринадцать метров… восемнадцать, девятнадцать… Верёвка медленнее, но всё ещё опускалась в воду. Но вот два условных рывка — и Али начал вытягивать камень. Когда Али подогнал лодку к вынырнувшему довольно далеко Хусейну и тот уцепился за борт, мальчику показалось, что брат сразу состарился, — такой у него был измученный вид.

Но зато какой улов! Мешок был наполнен большими, прекрасными губками.

Хусейн не стал подниматься в лодку. Передохнув, снова нырнул — и на этот раз улов оказался не хуже.

Солнце уже клонилось к закату, когда Хусейн с трудом переполз через борт лодки и растянулся в ней. Он тяжело дышал раскрытым ртом, словно выброшенная из воды рыба. Из ушей и носа у него текла кровь.

Али смотрел на лежавшего с раскинутыми руками Хусейна, и ему захотелось приласкать брата. Но он не посмел, зная, что мужчинам не подобает этого'делать.

Прошло много времени, пока Хусейн отдышался и сел, тяжело опустив на грудь голову. На его широких, бронзового цвета плечах, словно гранатовые зёрнышки, блестели капельки крови. Али взялся за вёсла.

— Подожди, — не поднимая головы, глухо произнёс Хусейн.

— Довольно, Хусейн, довольно! — со слезами в голосе просил Али.

Хусейн поднял на него покрасневшие глаза, и Али понял, что спорить с ним бесполезно.

— Нырну ещё раза два, и всё! — Хусейн зажал ладонями уши и застыл не двигаясь, словно заснул.

…Когда, по расчетам Али, камень достиг дна и остановился, а сигнала не последовало, он начал волноваться. Привстав в лодке, Али оглянулся по сторонам. Внезапно метрах в тридцати от лодки вынырнул Хусейн. Вместо того чтобы плыть, он почему-то поворачивался то в одну сторону, то в другую. Потом широкими сажёнками поплыл к лодке.

В правой руке брата Али заметил нож. Хусейн снова остановился. Али изо всех сил начал грести к нему, но внезапно что-то задержало лодку. Размотавшаяся до конца верёвка, привязанная к лодке, и камень, словно якорь, опущенный на дно, остановили её.

Одним ударом ножа Али перерезал верёвку. Но драгоценные секунды были потеряны.

Теперь Хусейн не плыл, а словно стоял в воде, чего-то ожидая. Али посмотрел в ту сторону, куда было обращено лицо Хусейна: почти у самой поверхности воды, как тень, промелькнула тёмная спина акулы, чёрный спинной плавник разрезал воду. Затем акула стала переворачиваться на спину, собираясь схватить Хусейна.

Но Хусейн был не лёгкой добычей. Выступая из воды по самые плечи, он зорко следил за приближающейся акулой. В самый последний момент он ловко увернулся, выставив вперёд нож. Акула прошла мимо, оставляя за собой расходящиеся треугольником волны. Огромный хвост с силой хлестнул по воде, и хищница скрылась в глубине.

Али был совсем близко, почти рядом с Хусейном, который, повернувшись к лодке спиной, с ножом в руке всматривался в ту сторону, куда скрылась акула.

Внезапно плавник акулы мелькнул с другой стороны, позади Хусейна. Хищница уже перевернулась на спину. Али закричал, предупреждая брата, но Хусейн ничего не слышал. Акула была уже у самой лодки. Али увидел совсем близко острую морду с открытой громадной пастью.

С ножом в вытянутой руке мальчик бросился в воду, целясь в отвратительное белое брюхо, и в тот момент, когда нож вошёл во что-то мягкое, Али заметил, как пасть рыбы прошла мимо брата. Руку Али дёрнуло и потянуло куда-то вглубь. Но он не выпустил ножа. Скоро рука стала свободной, и Али медленно поднялся на поверхность.

Вынырнув, Али увидел, как вдали, поднимая снопы брызг, билась акула.

«Хвала аллаху, Хусейн невредим! — подумал Али. — Но почему он не поднимается в лодку?»

Заложив нож в ножны, Али подплыл к брату.

— Хусейн! — крикнул он почти в самое ухо.

Брат не отвечал. Он был без сознания, но каким-то чудом держался на воде.

Схватив Хусейна за волосы, Али подтянул его к лодке, но никак не мог заставить хотя бы ухватиться за борт. Хусейн просто не понимал, что ему твердил Али. Не выпуская из руки курчавых волос брата, мальчик кое-как поднялся в лодку и стал втягивать в неё Хусейна. И вдруг от ужаса чуть не разжал пальцы. Левое плечо, рука и грудь Хусейна были разорваны до костей.

В тот момент, когда Али вонзил в акулу нож, она задела Хусейна своей шершавой и твёрдой, как напильник, кожей и сорвала с него мясо и мускулы.

С трудом втащив брата в лодку, Али уложил его на губки. Надо было как можно скорее доставить Хусейна на берег. Али грёб, напрягаясь до потери сознания. Неужели никто не придёт на помощь? Али встал и осмотрелся. Солнце освещало совершенно пустынный залив.

«Отсюда до берега больше двух часов хода!» — с ужасом подумал Али. Пот заливал ему глаза. Пальцы судорожно сжимали вёсла.

— Али, брат мой! — Хусейн приоткрыл глаза. — Какой ты молодец!

— Болит? — спросил Али, не переставая грести, и слёзы, перемешанные с потом, закапали ему на колени.

— Али, подожди, я хочу тебе сказать!

— Говори, говори!

— Подожди, ох! — застонал Хусейн. — Остановись, а то не успею сказать. (Али подчинился.) Ты теперь заменишь меня, как я заменил отца, Али. А мать… мать!.. Ты ей не говори!.. Скажи, что я нанялся матросом… и не скоро вернусь. Ренар мне ещё должен за старое… Воды!.. Воды!..

Али поднёс к его губам тыквенный кувшин, но Хусейн не мог пить. Губки под ним были залиты кровью.

— Фатима, Брагим… совсем маленькие… мать больна… ты должен, ты… — И, глубоко вздохнув, Хусейн умолк.

Али снова взялся за вёсла.