Глава 1

– В среду я устраиваю званый вечер. Бэтти, не вздумай прятаться наверху, – сказала миссис Такер с улыбкой и той строгостью в голосе, которая каждому давала понять, что в его власти теперь только подчиниться.

– Да, мама, – протянула Элизабет, покачиваясь на стуле. Худые пальцы играли с вилкой.

– Дорогая, я же сказал, что мы не можем себе этого позволить, – оторвался от своей газеты мистер Такер. Круглое лицо с седыми волосами и проплешиной скривилось, когда взгляд упал на перепачканные в чернилах пальцы. – Почему Газ не высушил газету? – с раздражением спросил он.

Джерри, лакей, открыл рот, но Элизабет опередила:

– Мы уволили его на прошлой неделе. Разве ты не помнишь, папа?

Мистер Такер поморщился и вернулся к своей газете.

– Я уверена, что это временные трудности, – сказала мама, имея в виду затруднительное финансовое положение, и поправила старое платье. – В этом году будет хороший урожай. Всё наладится, и будет как прежде.

Элизабет хлебнула кофе, пытаясь скрыть за резким движением скептический настрой. Ничего уже никогда не будет, как прежде. Это понятно любому, кто слушает радио.

– Не будем о деньгах. Лучше поговорим об ужине. Бетти, ты выбрала, какое платье наденешь? К мистеру Паркосу приехал племянник, адвокат.

Элизабет поджала губы и закатила глаза. Мама точно ничего не понимает. Миссис Такер родила дочь в неприличном, по её словам, для леди возрасте сорока пяти лет. В это время старший брат Элизабет, Джеймс, как раз ждал первенца. Наверное, из-за этого Элизабет иногда казалось, что родители ей скорее бабушка с дедушкой, живущие по своим правилам в том далёком мире, к которому она имела опосредованное отношение. И одно из самых важных правил: женщина должна выйти замуж. Все разговоры о том, что сейчас всё иначе, приводили к скандалам и долгим нравоучениям, поэтому Элизабет сдалась. На дворе шестидесятые, но их семья словно застряла в начале двадцатого века.

– Я надену лиловое, а сейчас мне надо сходить в деревню и проведать викария, – вскочив с места, протараторила Элизабет и, не дав родителям и слова вымолвить, вылетела из столовой.

Это было промозглое утро. Туман стелился по саду, но она хорошо знала каждую тропинку. Пройдя между старыми яблонями, под персиком, Элизабет вышла через калитку. Как хорошо было бы путешествовать по всему миру, как американцы, о которых писали в газетах, а не только ходит в Норволк, ближайшую деревню. Даже чтобы отправиться в Ситфил, небольшой город чуть севернее, родители требовали брать с собой служанку. А так как у них осталась одна горничная, Элизабет с прошлой осени никуда не выбиралась.

Вздохнув и закутавшись посильнее в шаль, она хлюпала по мокрой земле тяжёлыми ботинками. Элизабет внешностью пошла в мать, которую даже в цветущей юности только из вежливости могли назвать «хорошенькой», а характером отца. Он, если бы не оптимизм, улыбчивость и приветливость жены, давно бы жил бы отшельником, перессорившимся со всеми соседями. Наверное, из-за этого, а может, и нет, Элизабет предпочитала проводить время в одиночестве, а какое место подойдёт для этого лучше в будний день, если не кладбище?

Она зашла в церковь, посидела немного в тишине каменных стен и вышла на усыпанную могильными камнями землю. Она знала многих из здесь лежавших, так как священник, отец Лисл взамен на небольшую помощь разрешал ей смотреть церковные книги, так что можно сказать, что среди мёртвых у неё было больше знакомых, чем среди живых . Сделав свой обычный обход вокруг церкви, Элизабет пошла к северной стене кладбища. Она была намного выше трёх других, снизу доверху оплетена темно-зелёным плющом. Там сохранилась маленькая калитка, ведущая в укромное место, неосвящённую землю. До неё оставалось два шага, когда Элизабет услышала голос.

– Ты… Ты… Ненавижу! Предатель! – это очень напоминало голос Джейн Гарби.

В ответ послышался бубнёжь . Элизабет встала на цыпочки и осторожно подобралась ближе. Очень уж ей хотелось знать, кто сумел растопить сердце «Неприступной Джейн». Да, Элизабет знала, что подглядывать нехорошо и, если она не бросит эту «мерзкую привычку, то скоро станешь сплетницей, как миссис Бредри», – говорила мама. Но это же так интересно!

Однако, когда Элизабет заглянула за калитку, там никого не было. От разочарования, она поджала губы и решила, что сегодня же посетит Джейн и обо всём разузнает. Неосвящённая земля сильно отличалась от остального кладбища. Летом здесь была высокая, по колено, трава, а зимой заваливал снег. Здесь никогда не убирали, а когда шёл ремонт церкви, лет пять назад, строители, не мудрствуя лукаво, сложили сюда мусор.

Элизабет прошла по небольшому участку и замерла: на самой дальней могиле лежал букет пышных, бардовых роз. Элизабет приблизилась и стёрла с надгробного камня грязь. «Селдрик Фрит. 1865—1893. Любимый сын и муж. Да упокоится твой дух». Могиле почти семьдесят лет. Кто же мог принести цветы на такую старую могилу? Внук или престарелый сын? Элизабет встала и вновь обошла кладбище. Здесь было ещё несколько могил с фамилией Фрит и даже склеп из белого камня, позади церкви, но все они были много старше Селдрика. Значит он последний из этой семьи похороненный в деревне?

Элизабет ощутила сладкое предвкушение, пока ещё еле уловимое, словно тонкий аромат корицы, когда пирог с яблоками только подрумянивается. Она, шлёпая по грязи, побежала к домику отца Лисла. Это было небольшое строение, сложенное из грубого камня с маленькими окошками и маленькой дверью. Элизабет несколько раз дёрнула за шнурок колокольчика. Изнутри не доносилось ни звука. Она уже развернулась, чтобы уйти, когда дверь распахнулась. Лицо священника пылало. Рыжие волосы стояли дыбом, а толстые губы были сильно сжаты. Увидев её, отец резко вздохнул и улыбнулся.

– Мисс Такер! Как приятно вас видеть! Что привело вас сегодня ко мне? Заходите скорее! Погода такая ужасная! Давайте! Давайте!

Его словоохотливость и живость как всегда сбили Элизабет с ног. Она вошла в тесную прихожую, а затем в маленькую гостиную с розовыми обоями, кружевными салфетками на креслах и развешанными по стенам тарелочками. Отец так и не сделал ремонт, хотя почти год рассказывал всей деревне, что собирается обновить дом и «убрать эти безвкусные тарелки».

Святой отец Патрик Лисл стал приходским священником четыре года назад, сразу после окончания семинарии. Отец Нот как раз внезапно решил, что дела прихода ему уже непосильны, за месяц подготовил нового пастора и уехал к детям в Шотландию.

– Вас что-то расстроило? – спросила Элизабет, остановившись посреди гостиной. Садиться ей не хотелось, иначе отец Лисл может решить, что она пришла, чтобы узнать, как идут дела, например, с починкой церковной крыши, и уболтает её до смерти.

– Так небольшие пустяки. Вы знаете, такие мелочи, которые отравляют жизнь каждому благочестивому человеку.

– Из-за пустяков так не злятся, – Элизабет хотела сказать «бесятся», но всё же воспитание не позволило.

Отец Лисл расхохотался. Элизабет с первого дня знакомства спрашивала себя, он действительно принимает её прямоту за шутку или просто скрывает за этим громогласным смехом неловкость?

– Так что привело вас ко мне? Хотите помочь с подготовкой к завтрашней мессе? Я думал украсить церковь осенними листьями, но этот дождь…

– Можно мне посмотреть старые приходские книги? Потом я пойду и поищу, чем можно облагородить зал.

– Правда? – отец Лисл почти бегом бросился к узкой двери кабинета. – Сейчас я всё принесу.

Через пару минут священник появился с пятью толстыми книгами в кожаных обложках. В них была вся история деревни: рождения, свадьбы, смерти. Множество жизней, которые исчезали по мере того, как выцветали чернила.

– Вы нашли новую интересную могилу?

– Да.

Элизабет уверенно взяла одну из самых старых книг и открыла. Последняя запись за двадцать лет до даты на могиле, а первая за пять. Значит не то.