Выпустила на волю нечто, способное обречь на гибель нашу расу?

— Фэллон, ради святого Котла, что ты здесь делаешь?

Я поворачиваюсь к двери.

Высокая и худая фигура бабушки подсвечена со спины, но от меня не укрываются морщинки, пересекающие её лицо, и направление взгляда. Она смотрит на перевернутый стул, открытый шкаф, смятые простыни и опрокинутую вазу с пионами, из которой течёт вода.

— Ты решила… сделать перестановку?

Я фыркаю и стираю влагу со своих ресниц.

— Капелька, что случилось?

— Ты когда-нибудь совершала глупости из-за любви, нонна?

— Я вышла замуж за твоего деда.

— Ты… ты его любила?

— Когда-то давно. А что?

Я пристально смотрю на звёзды, рассыпанные по иссиня-чёрному небу. Меня переполняет сильное желание признаться бабушке.

— Что ты такое сделала?

Она, должно быть, подошла ближе, потому что её цветочный запах окутывает меня, хотя она меня даже не обнимает.

И она наверняка никогда больше этого не сделает, узнав о моей доверчивости и о том, что я сделала.

Именно страх того, что она перестанет смотреть на меня как на своё сокровище, заставляет меня прикусить язык и подавляет желание облегчить себе ношу.

Поскольку она ожидает, что я что-то скажу, я бормочу:

— Данте хочет взять небольшой отпуск на следующей неделе.

Брови бабушки приподнимаются, когда она осматривает меня, а затем мою комнату. Она определенно озадачена и не понимает связи между отпуском Данте и беспорядком в моей комнате.

— Он попросил меня провести его с ним. Мы будем только вдвоём.

Я облизываю губы.

— Я согласилась.

Никогда в жизни я не могла бы даже представить, что поделюсь чем-то подобным с бабушкой, но лучше так, чем раскрыть ей истинную причину моего волнения.

— Я не прошу тебя о благословении, потому что знаю, что ты его никогда не дашь, но я хотела, чтобы ты знала.

Я так хочу, чтобы она погладила меня по руке и сказала, что я должна слушать своё сердце. Произнесла бы сладкую ложь, как в детстве, когда она пыталась защитить меня от жестокой реальности. Но бабушка давно уже мне не врёт.

Она вздыхает.

— Капелька, принц никогда на тебе не женится, как бы часто ты к нему не ездила.

Я резко вздыхаю, словно она воткнула в меня те шипы из обсидиана.

— Ты ничего не знаешь о Данте. Он совсем не похож на Марко!

Бабушка сжимает губы в тонкую линию.

— Ты такая испорченная, нонна. Такая… такая…

Мои глаза начинает покалывать, и её строгое лицо расплывается.

— Я тебя ненавижу.

Она даже не вздрагивает. Либо ей всё равно, либо она не считает, что я это всерьёз.

— Я докажу, что ты не права.

Я иду к двери, но затем возвращаюсь, поднимаю матрас и хватаю золотую монету.

— Вот. Убедись в том, чтобы маркиз её получил.

— Где ты…

— Мне её дали.

— Кто? От кого ты взяла деньги?

— Я их не брала. Мне их дали.

— Кто?

— Человек, который не считает меня глупой из-за моей любви к принцу, и который не верит, что я ничего не стою, только потому что у меня ничего нет за душой.

Ветерок сдувает прядку волос мне на глаза, которые всё ещё слезятся. Я убираю её с лица.

«Пусть ветра отнесут тебя домой».

Неожиданно, мне в голову приходит мысль, что таким образом мама пыталась сказать, что этот старый голубой дом мне больше не дом. Что мне надо расправить крылья, как ворон, и полететь в сторону моего настоящего дома — Исолакуори — через Ракс и Монтелюс.

«Уходи. Фэллон».

Я смотрю на пустынный чёрный берег и яркую зелень на горизонте. Я готова, мама. Я уйду сегодня ночью и соберу пять этих воронов.

Представляю выражение лица бабушки, когда она увидит меня сидящей на троне Люса.

Представив себя с короной на голове, я воодушевляюсь и покидаю свою клетку и женщину, которая держала меня там последние двадцать два года.

ГЛАВА 37

Несмотря на то, что я незамедлительно хочу отправиться в Ракс, для начала я иду в таверну. Как и сказал король, я ответственная и не поставлю семью Амари в затруднительное положение только потому, что бабушка уязвила мою гордость.

К тому же, я хочу забрать свою зарплату, чтобы у меня были деньги для путешествия по диким местам Люса. Я также хочу сообщить о своем отъезде лучшей подруге, чтобы она не волновалась.

Когда я захожу в «Кубышку», в таверне полно народа, и обе сестры выглядят так, словно они поразили самих себя своей воздушной магией. Их волосы встали дыбом, а ключицы блестят от пота.

— Наконец-то! — Сиб проносится мимо меня с подносом, полным напитков, и ставит его на стол. — Тысяча королевств, где ты была?

Червячок вины начинает шевелиться в моей груди, когда я понимаю, что должна их покинуть.

Они меня заменят.

Я заменимая.

Тоненький голосок, который побуждал меня к импульсивным поступкам в прошлом, заставляет меня держаться намеченного плана. Ведь не могу же я вернуться домой? Не после того, как я сбежала сегодня оттуда.

Я оборачиваюсь, так же, как я сделала это, когда захлопнула дверь своего дома, ожидая увидеть бабушку, идущую за мной следом. Но единственный человек, который на меня смотрит, это бородатый рыбак, который драит палубу своей лодки.

Моя бабушка такая же гордая, как и я. Ожидать, что она побежит за мной — это всё равно, что ждать снегопада в разгар лета.

Сглотнув комок, застрявший в горле, я закатываю рукава и приступаю к работе. Она не требует размышлений, и это позволяет мне продумать мои следующие шаги. В глубине души я предполагаю, что Бронвен будет ждать меня с конём, но что если её там не будет? Тогда мне придётся отправиться в путь без лошади?

И только тут до меня доходит, что одежда, в которую я одета, совершенно не практичная. Хоть мне и не нравятся мои сапоги и застиранное платье, я не могу пересечь Марелюс в шёлковых туфлях и платье таком же тонком, как крылья бабочки.

В Раксе одежду шьют для того, чтобы выживать. Я с кем-нибудь поменяюсь. Уверена, у меня не будет проблем с тем, чтобы найти хозяина для такого красивого наряда.

Сибилла врезается в меня плечом.

— Во-первых, где ты достала это платье? Шикарное. И, во-вторых, что тебя гложет?

— Я одолжила его у сестры Фибуса.

Веки Сиб взмывают вверх.

— Флавия «Я-ненавижу-полуросликов» Аколти одолжила тебе платье?

— Его одолжил мне Фибус.

— И у него дома валялось одно из платьев его сестры, потому что?.. О.

Не знаю, к какому он пришла заключению, но я решаю не разубеждать её. Может быть, Фибус расскажет ей потом про наше утро, но я не стану этого делать. Особенно в таком месте, где полно любопытных ушей.

— А гложет меня то… Я переспала с Данте.

И хотя потеря девственности занимает мои мысли не в первую очередь, я хочу, чтобы Сибилла услышала об этом от меня, а не от какого-нибудь посетителя таверны.

Медный кувшин, который она наполняет, выскальзывает из её пальцев и с грохотом ударяется о барную стойку, что привлекает внимание около десяти человек, которые до этого сидели, склонившись над своими напитками и деревянными тарелками с вяленым мясом и сыром.

— О. Боги.

Она уводит меня за локоть в тёмный угол таверны, её рот всё ещё открыт.

— И?

— И ты могла бы меня предупредить, что это больно.

Боль уже притупилась, но всё ещё напоминает о себе редкими приступами.

— Не могу поверить, что ты переспала с Данте.

Честно говоря, я сама едва ли могу в это поверить. Сегодняшний день кажется мне таким нереальным.

— Я знаю.

— Это всё, о чём ты мечтала или даже лучше?

Я задумываюсь, потому что, нет, я мечтала не об этом. Как же мне хочется признаться Сиб в том, что мы с Данте когда-нибудь поженимся. А жаловаться на умения своего мужа в постели — дурной тон. К тому же, у нас было мало времени; со временем должно стать лучше.

— Я уезжаю.