В гуманитарном классе все так или иначе умеют писать сочинение, напомнила себе я. И вряд ли люди, которые успешно сдали экзамены для поступления, напишут «здесь» через «с». Это было любимое словечко Лины – в каждом сочинении или изложении я исправляла по три-пять «здесь».

Я бросила взгляд на свою соседку по парте, с которой на тот момент общалась, пожалуй, теснее всего… если только это можно было назвать общением. Маша была настолько ленива, что на длительную беседу ее никогда не хватало: она не заканчивала толком ни одной фразы – ни композиционно, ни тонально. К концу каждого предложения ее голос становился тише и будто умирал. Сначала я думала, что она неуютно чувствует себя в новой школе и от этого кажется замкнутой, но быстро убедилась, что такой стиль разговора – ее характерная особенность.

Я довольно легко смирилась с тем, что долгих увлекательных обсуждений личных переживаний у нас с ней не будет. Меня многое в ней устраивало: Маша была спокойной, не обременяла, не раздражала. А кроме того, как и я, избегала тактильных контактов, то есть не пыталась хватать меня за руку и куда-то тянуть, не заключала в объятия и даже не целовала в щечку при встрече (почему-то в новом классе у девочек с первого же дня сложилась не очень приятная для меня традиция так здороваться друг с другом).

Со мной учились девятнадцать девчонок и только шесть мальчиков, среди которых точно не было ни одного парня моей мечты… возможно, все кандидаты на эту роль притаились в физмате? Увы и ах – нет, мне нравился только один парень, и он учился в «простом» классе… упс, лирическое отступление затянулось.

Итак, не знаю уж, чем я понравилась Маше, но она сразу села со мной. Мы вместе ходили в буфет и гуляли по школьным коридорам на переменах – словом, в моем понимании вели себя как неразлучные подруги, хотя очень мало общались вне школы. Во время наших неспешных проходов по этажам я нередко сталкивалась с Линой, неизменно окруженной стайкой подружек. Подружки всегда встречали меня приветливо, она же ограничивалась кивком и никогда не смотрела мне в глаза. В такие моменты я радовалась присутствию Маши: пусть Лина видит, что я уже не одна.

Конечно, Маша не очень подходила под вымечтанный мной образ Лучшей Подруги, но, может, это было и неплохо: после предательства Лины мне непросто было бы сразу сблизиться с кем-то еще.

– А у тебя как движется? – спросила я Машу.

– Нормально, – отозвалась та.

– Про нужный объем помнишь? – спросила я, просто поддерживая разговор.

– Да, два.

– Точно – два листа. Что-то есть хочется, а тебе?

– На перерыве в буфет можно.

– Я бы взяла булочку с маком… или с повидлом…

– Лучше повидло.

– Я сейчас подумала: какое странное слово – «повидло». Неприятное какое-то, да?

– Хм.

– Плотникова и Свиридова, не разговаривайте! – прервала нашу увлекательнейшую беседу учительница.

– Простите, – сказала я и уткнулась в сочинение – для романа все равно не было вдохновения.

На перемене, после которой предстоял еще один урок русского, мы как-то очень быстро отстояли очередь в буфете и сжевали свои булочки – когда вернулись в класс, до звонка было достаточно времени. Почти все, устав от сочинения, вышли проветриться, поэтому в кабинете сидели только две девчонки. Рассевшись прямо на парте (учительницы не было), они болтали ногами и увлеченно обсуждали прошедшее лето. Одна из них ездила с родителями на море и закрутила там курортный роман, а вторая провела несколько дней со старшей сестрой в Италии и «оторвалась там по полной».

Не знаю, насколько сильно может в принципе отличаться мировоззрение у школьницы в двенадцать и в тринадцать лет, но во всяком случае в прошлом году со мной учились милые малышки, не так давно бросившие играть в куклы, а в этом – красящие губы и волосы и пахнущие тяжелыми духами девушки. «Из каких только школ их понабрали? – по-старушечьи подумала я. – Вот где Лине было бы свободнее. Впрочем, наверное, в ее классе творится то же самое».

– А ты как лето провела? – вполголоса спросила я Машу, от нечего делать пролистывавшую свою тетрадь.

– В городе. В выходные – дача, – как всегда отрывочно информировала она.

– Я по той же программе. Только в июле мы с родителями съездили на турбазу на десять дней… и то я не уверена, что «оторвалась по полной»… разве что если иметь в виду долгий сон после обеда.

Маша продолжала перелистывать тетрадь – по сложившемуся за пять недель такого общения опыту я знала, что она меня слушает. Но если ее и рассмешила моя крайне остроумная шутка, она ничем себя не выдала. Возможно, ей просто лень было улыбаться.

– В целом здорово, но как-то однообразно, – продолжала я. – Молодежи мало, по вечерам делать нечего… купание – единственное, по сути, развлечение. И книги, но это уже моя заслуга – библиотеки там не было, я с собой из города кучу книг понабрала. Родители остались довольны – уже тем, что им удалось отдохнуть от работы. Им многого не надо. Может, это и верный подход?

Маша мерно закивала, по-прежнему не произнося ни слова, и мне стало неудобно за свои до жути законченные сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, да и вообще за то, что я так болтлива. А заодно и за то, что не насладилась каникулами вдоволь.

С ощущением, что кругом неправа, я возобновила работу над сочинением. До звонка оставалась всего минута, поэтому класс стал заполняться людьми, а те две девчонки слезли с парты и продолжили свое обсуждение уже сидя на стульях. Я украдкой бросила на них взгляд. «Интересно, у них сейчас есть парни? Они выглядят такими… взрослыми… наверное, да… любопытно, каково это – с кем-то встречаться? Наверное, тогда и мыслить, и поступать начинаешь по-другому, мир окрашивается иными красками… хотела бы я это ощутить».

***

– Может, в раздевалку?.. А то еще мячом… У меня уже так было.

– Да хватит тебе, давай посмотрим на игру.

– Смысл?

– Мне нравится.

На уроке физкультуры наш класс играл с общеобразовательным – участвовали только сильные в футболе ученики, в основном парни, поэтому мы с Машей, профаны, могли спокойно отдохнуть на скамейке. Возможность легально не заниматься несказанно радовала меня – я с первых классов ненавидела физкультуру.

Большинство девчонок из нашего класса остались в раздевалке, а кто-то и вовсе умудрился сбежать домой, хотя впереди был еще один урок. Я настояла на том, чтобы «болеть за наших» в спортзале, и Маша нехотя повиновалась. Я убеждала себя и ее, что мне очень важна победа нашей команды, но подсознание мое прекрасно знала, что я попросту нашла повод полюбоваться Колей Гусевым.

За лето он возмужал и стал больше, чем раньше, похож на романтического героя: уверенная походка, стройная фигура, красиво выгоревшие на солнце волосы. Еще сохранившийся после лета загар очень ему шел – мне даже казалось, что он похож на суперзвезду.

Вероятно, на уроке математики он все так же жался и мялся у доски и выглядел глупо – это вряд ли добавляло ему привлекательности. Но спорт всегда был его стихией, и здесь-то он мог показать себя во всей красе. Я невольно восхищалась тем, как хорошо он играет: как быстро бегает, как ловко отбивает мяч, как яростно бросается в атаку – и поделом нашему гуманитарному! – и как увлечен происходящим. Глаза горят, взгляд напряженно-восторженный (вовсе не глупый!), лицо раскраснелось…

Хотя возможно, я была необъективна, потому что Маша с отвращением пробормотала:

– Свиньи.

– Ты о том, что «простой» класс обыгрывает наш? – переспросила я.

– Да плевать. Я говорю – парни. Бегают, орут…

– Они поглощены игрой, – возразила я.

– Нашли чем. Я вообще таких – не-е-е, бр-р.

– Не любишь тех, кто спортом увлекается?

– Ага.

– Ну, не все они тупицы…

– Да все.

– Ладно, – не зная, что возразить, довольно резко сказала я, и тут раздался громкий свисток и физкультурник крикнул:

– Все, звонок!

– Нет, ну подождите! – завопили мальчики из нашего класса (у всех – одинаково бешеные глаза, всклокоченные волосы, прилипшие к телу майки – да, зрелище то еще… может, Маша и права).