Annotation
Ещё минуту назад Норман Гастингс наслаждался жизнью в доме своего приятеля в Беверли-Хиллз, и вдруг он странным образом оказывается в какой-то необычного вида комнате; на столе лежит конверт с его именем. Что всё это значит? В любом случае, жизнь Нормана после этого не останется прежней.
Фредерик Браун
Фредерик Браун
Бесконечная череда отражений [Зал зеркал]
С мгновение кажется: ты ослеп — такая вдруг внезапная тьма среди бела дня.
Конечно, ослеп, думаешь ты: не может же палящее солнце в момент погаснуть, оставив мир в темноте?
Затем нервные окончания доносят до тебя ощущение, что ты стоишь, хотя еще секунду назад удобно сидел, откинувшись в брезентовом кресле. В патио в доме приятеля в Беверли-Хиллз. Разговаривая с Барбарой, твоей невестой. Глядя на Барбару — Барбару в купальнике, — на ее прекрасную, загорелую, блестящую в солнечном свете кожу.
На тебе были плавки. Сейчас ты их не чувствуешь, не ощущаешь давления легкой облегающей эластичной ткани. Ты хочешь их нащупать руками. Бедра обнажены. Ну и дела!
Ты вытягиваешь перед собой руки. Они касаются гладкой поверхности, похожей на стену. Ты разводишь их в стороны, и обе руки упираются в углы. Ты медленно поворачиваешься. Вторая стена, потом третья, потом дверь. Ты в шкафу размером где-то в четыре квадратных фута.
Рука нащупывает дверную ручку. Ты поворачиваешь ее и толкаешь дверь.
Она приоткрывается в освещенную комнату… комнату, где прежде ты никогда не был.
Она невелика, но обставлена со вкусом — хотя стиль мебели тебе незнаком. Как человек воспитанный, ты медленно открываешь дверь полностью. В комнате никого нет.
Ты выходишь наружу и смотришь на оставленный шкаф. Это шкаф и все же не шкаф; размер и форма совпадают, но в нем нет ничего — ни крюка, ни стержня для вешалок, ни полок. Он пуст, с глухими стенами; пространство четыре на четыре фута, и все.
Ты закрываешь дверь в шкаф и оглядываешься. Комната размером примерно двенадцать на шестнадцать футов. Есть дверь, но она закрыта. Окна отсутствуют. Пять предметов мебели, четыре из них узнаваемы, более или менее. Один похож на сугубо функциональный письменный стол. Один — явно кресло… по виду удобное. Имеется еще один стол, хотя у него как бы несколько крышек, на разных уровнях. И наконец — постель или, скорее, тахта. На ней лежит что-то блестящее. Ты подходишь, поднимаешь это «что-то» и рассматриваешь. Это одежда.
Ты обнажен, поэтому надеваешь ее. Из-под кровати (или кушетки) торчат домашние туфли, и ты всовываешь в них ноги. Они точь-в-точь твоего размера и кажутся такими теплыми, такими удобными, как никакая другая обувь, которую тебе приходилось носить. Как будто бы из овечьей шерсти, но мягче.
Теперь ты одет. Ты смотришь на дверь — единственную в комнате, не считая дверцы шкафа (шкафа ли?), откуда ты вышел. Ты подходишь к двери и только хочешь взяться за ручку, как видишь над ней маленький листок с машинописным текстом следующего содержания:
«Замок этой двери снабжен таймером, который откроет ее через час. По причинам, которые вскоре станут вам понятны, вы не сможете покинуть комнату до этого времени. На письменном столе лежит для вас письмо. Пожалуйста, прочтите его».
Подписи нет. Ты смотришь на письменный стол и видишь лежащий на нем конверт.
Однако ты не подходишь к столу и не читаешь письмо.
Почему? Тебе страшно, вот почему.
Ты оглядываешься по сторонам. Источник света обнаружить не удается — свет исходит будто бы отовсюду. Освещение не отраженное; стены и потолок вообще не отражают света.
Там, откуда ты пришел, такого освещения не существует. Что это значит — «откуда ты пришел»?
Ты закрываешь глаза и говоришь себе: «Я Норман Гастингс, адъюнкт-профессор математики Южнокалифорнийского университета. Мне двадцать пять лет, и сейчас 1954-й год».
Ты открываешь глаза и снова оглядываешься.
Это не тот стиль мебели, который распространен в Лос-Анджелесе — или любом другом известном тебе городе — в 1954 году. Вот та вещь в углу — ты даже не состоянии предположить, что это такое. Наверно, точно с таким ощущением твой дед в твоем сегодняшнем возрасте разглядывал телевизор.
Ты осматриваешь себя, этот блестящий наряд, который лежал тут, поджидая тебя. Зажав ткань между большим и указательным пальцами, пробуешь ощутить текстуру.
Ничего подобного касаться тебе никогда не приходилось.
«Я Норман Гастингс. Сейчас 1954 год».
Внезапно возникает желание разобраться во всем, немедленно.
Ты подходишь к письменному столу и берешь конверт. На нем напечатано твое имя: «Норману Гастингсу».
Твои руки слегка дрожат, когда ты открываешь конверт.
«Дорогой Норман», — так начинается письмо.
Ты быстро переводишь взгляд в конец, чтобы прочесть подпись. Ее нет.
Ты возвращаешься к началу и продолжаешь читать.
«Ты уже догадываешься, что попал в будущее. Этот вывод ты сделал из осмотра одежды и комнаты. Все так и было задумано во избежание внезапного шока — чтобы ты сам осознал истину, имея в своем распоряжении несколько минут, а не прочел в письме, которое сейчас держишь в руках — скорее всего, не веря тому, что в нем сказано.
„Шкаф“, из которого ты вышел, представляет собой, как ты сейчас наверняка понимаешь, машину времени. Из него ты шагнул прямо в 2004 год, 7 апреля, — прошло ровно пятьдесят лет с последнего момента, который тебе запомнился.
Возвращение невозможно.
Я сделал с тобой то, за что, может быть, ты меня возненавидишь. Так ли это? Не знаю. Решай сам, хотя вообще-то это не имеет значения. А что имеет значение — и не для тебя одного, — это еще одно решение, которое ты должен принять. Я его принять оказался не способен.
Кто автор письма? Пока не скажу, но к тому времени, когда ты кончишь читать, необходимость в этом отпадет, хотя письмо и не подписано (я знаю, прежде всего ты заглянул в конец в поисках подписи). Ты сам поймешь.
Мне семьдесят пять. Тридцать последних лет своей жизни я отдал изучению „времени“. Я построил первую в мире машину времени, и ее конструкция, даже сам факт ее существования, — мой секрет.
Ты принимаешь участие в первом серьезном эксперименте. Твой долг решить, будут ли проводиться новые эксперименты с моей машиной, следует ли отдать ее миру или уничтожить и никогда больше не использовать».
На этом первая страница письма заканчивается. Ты замираешь на мгновение, не решаясь переходить к следующей. Ты уже догадываешься, что тебя ждет.
И переворачиваешь страницу.
«Я завершил создание первой машины времени неделю назад. По моим расчетам, она должна была работать, но я не знал точно как. Я надеялся, что смогу пересылать объект во времени — только назад, не вперед — физически неизмененным и целым.
Первые же эксперименты показали мою ошибку. Я поместил металлический кубик в машину — миниатюрную по сравнению с той, из которой ты только что вышел, — и настроил ее таким образом, чтобы послать его на десять лет в прошлое. Повернул рукоятку и открыл дверцу, ожидая, что кубик исчез, но вместо этого обнаружил, что он рассыпался в прах.
Я положил второй кубик и послал его на два года назад. Второй вернулся без изменений, если не считать, что он выглядел более новым, более блестящим.
Это дало мне разгадку. Я ожидал, что кубики переместятся назад во времени, и так оно и происходило, но не в том смысле, как я это себе представлял. Эти металлические кубики были изготовлены три года назад. Первый кубик я послал в то время, когда он еще не существовал в своей нынешней форме. Десять лет назад он был рудой. Машина и вернула его в этом состоянии.
