— Работаем… — уклончиво ответила Варя.
Перед отъездом замполит сказал Алексею:
— Идете вровень с передовой бригадой.
— Надолго ли? — усомнился старший механик. — В последней декаде августа обязательно отстанут: молодежь, выдержки не хватит!
Варя хорошо видела, что начальство разыгрывает Алексея, но тот, кажется, ничего не заметил и промолчал. А вечером, во время пересменки, Алексей объявил общий сбор: не митинг, не собрание и даже не пятиминутка, а так, какие-то посиделки.
Бригадная эта самодеятельность Варю разочаровала: не было произнесено ни одной яркой речи. Все выступающие больше всего боялись, кажется, чтобы их не посчитали записными ораторами, и убедительно доказали, что говорить они не умеют. И Алексей говорил вяло, как бы по обязанности. Варе даже почудилось, что ему просто совестно: все сидят молча, а он торчит на виду у всех и т о л к а е т р е ч у г у. В сущности, он лишь повторил слова замполита, а от себя добавил, что бригада в общем-то имеет все возможности выйти на первое место в лесозащитной станции и завоевать переходящее знамя.
«В общем-то!» — передразнила Варя и вдруг прямо перед собой увидела крупную мохнатую звезду. Любопытная звезда стояла на цыпочках над самым гребнем палатки и глядела на Варю в упор. И Варе стало как-то не по себе, будто небесная эта плошка высветила ее всю насквозь — со всеми ее тайнами, надеждами и сомнениями. На малую секунду Варя как бы поменялась местами со звездой и с ее выси глянула на их полевой стан, утонувший в степном раздолье.
И ни с того ни с сего Варя вдруг подумала: может, зря она так уж навалилась со своей критикой на бригадира? Ведь заговори сейчас Алексей по всем правилам ораторского искусства, и здесь, под звездами, на пятачке полевого стана, это было бы совсем неуместно и даже смешно. Варя живо представила, как, взгромоздившись на шаткую каланчу трибуны, размахивает Алексей руками, кричит в гулкий микрофон и запивает цитаты водой из казенного графина, и сама первая фыркнула в кулак.
Вот поэтому, чтобы не смешить людей, Алексей так нескладно и говорит. Что-то уж больно она к нему сегодня добрая…
— Пусть каждый хорошенько присмотрится к своей работе и поищет резервы времени, — посоветовал Алексей напоследок и с явным облегчением уселся за стол, радуясь, что довел-таки горемычную свою «речугу» до конца.
«Резерв времени, тоже мне оратор!» — снова ожесточилась Варя против бригадира — в отместку за недавнюю свою беспричинную доброту к нему. А вслух выпалила:
— Есть резерв времени! Зачем все тракторы разом идут на заправку и только друг дружке мешают? Пусть приходят поодиночке. А вообще-то давно пора заправляться в борозде и зря не гонять тракторы по степи!
— Дельное предложение! — крикнул Степа Головин, а Пшеницын с невольным почтением покосился на Варю, дивясь, что такая простая мысль пришла в голову не ему, а какому-то салажонку.
А бригадир ничего не ответил, лишь посмотрел на Варю так, будто хотел сказать: «Ты-то чего шумишь?» Ей вдруг показалось, что все это он знал и без нее. Знал, да вот позабыл. Что ж, она негордая, может и напомнить.
…Пищу для бригады готовила болтливая старуха Федосья. Кухарка считалась глуховатой, но Митя полагал, что она только прикидывается тугой на ухо, чтобы меньше отвечать на чужие вопросы, а больше говорить самой. Федосья уверяла, что лучше ее нету стряпухи во всем укрупненном колхозе: огородная бригада будто бы из-за нее навечно рассорилась с полеводческой, и, чтобы никому не потакать, изворотливый председатель направил образцовую кухарку к трактористам ЛЗС. Судя по вкусу ее стряпни, Варя на месте огородников и полеводов не стала бы ругаться из-за Федосьи: каша у нее постоянно пригорала, а картошка в борще почему-то всегда была твердая.
Варя пригрозила Федосье, что пожалуется председателю колхоза, если она не улучшит качества своей продукции. Кухарка обещала исправиться, и действительно каша у нее перестала пригорать, хотя картошка в борще по-прежнему не доваривалась. Но хитрая Федосья отыскала выход: совсем перестала варить борщ и перешла на лапшу.
О записной книжке Варя вспоминала редко. В первой половине, предназначенной для деловых заметок, стояло только:
«Трактор Пшеницына поставить на техуход 29 августа. Не забыть».
Вторая половина, отведенная для личных записей, была представлена богаче:
«Преобразование природы и проще и сложней, чем я думала. Это хозяйство, хозяйство и еще раз хозяйство… Дорогу к сердцу бригады я не нашла… Прочитать о Тунгусском метеорите… После собрания Пшеницын начал, кажется, меня уважать… Бригадир — ?».
5
Бригадира Варя не понимала. Работал он много, не считаясь со временем: часто помогал трактористам в поле, ездил в город за лемехами и запасными частями, не спал, случалось, по двое суток.
Участок у бригады был трудный — сухая вековая залежь. Пахать сразу на глубину тридцать сантиметров не удавалось: сопротивление почвы было таким большим, что или плуг выпрыгивал из борозды, или ломались лемеха. Приходилось довольствоваться сначала глубиной в двадцать сантиметров, а потом доуглублять пахоту до нормы.
Новую учетчицу бригадир как будто совсем не замечал: горючим снабжает, и ладно. Митя передавал, что бригадир считает Варю гордой. Тот же Митя уверял, что тракторы слушаются Алексея «как миленькие», да Варя и сама видела: не было такой поломки или задержки в работе, которая поставила бы бригадира в тупик.
И все же Алексею не хватало многих качеств, совершенно необходимых, по мнению Вари, бригадиру лесозащитной станции. Прежде всего он был слишком спокоен, очень уж легко мирился со многими неполадками, и Варя считала его человеком, равнодушным к святому делу преобразования природы. Он пахал землю, и неплохо пахал, но ведь совсем не в одной пахоте тут было дело.
Изо дня в день бригада выполняла привычную трудную работу. За этой повседневностью как-то невольно забывался большой сокровенный смысл их труда, и он становился будничным, даже скучноватым. Может быть, поэтому Пшеницын наяву и во сне видел себя моряком, а Степа Головин мечтал о межпланетных путешествиях.
Варе было обидно, что она со всей своей работой, как там ни крути, всего лишь обслуживает бригаду. А уж заикаться о преобразовании природы ей и вовсе было стыдно. Если трактористы еще как-то тормошили матушку-природу, то она в заветном этом деле седьмая вода на киселе. Тайком от всех Варя стала изучать трактор, и прицепщик Митя ходил у нее в ученых консультантах. Уж очень ей хотелось во всем сравняться с бригадиром и трактористами и поскорей избавиться от обидной своей неравноценности.
Как-то раз, когда Варя играла в шахматы с выспавшимся после ночной работы Митей, к ним подошел Алексей, глянул на доску и сказал равнодушно:
— Играю с победителем.
Митя научился играть в шахматы недавно; прежде чем ступить конем, каждый раз находил сначала на доске пальцем нужную клетку, и Варя легко выигрывала у него. Расставляя фигуры для новой партии, она поймала себя на том, что ей очень хочется одержать верх и над бригадиром, чтобы тот много о себе не думал и знал свое настоящее место. Но как Варя ни старалась, а все же Алексею проиграла. Начали вторую партию. Положение на доске опять стало складываться не в ее пользу, но тут вдруг Алексей прозевал ферзя. Сперва Варя обрадовалась, а потом решила, что бригадир проигрывает нарочно, чтобы доставить ей удовольствие. Только этой благотворительности ей еще не хватало! Она закусила губу, смешала фигуры и ушла к себе в палатку.
…Когда Варя сказала Пшеницыну, что завтра его трактор не будет работать, а должен пройти плановый технический уход, все уважение тракториста, которое тот стал было питать к новой учетчице после митинга, разом улетучилось.
— Да ты понимаешь, что делаешь?! — загремел будущий моряк. — Кончится месяц — тогда и ставь трактор на техуход, а сейчас не только день — час один дорог!..
Привлеченный шумом, к ним подошел Алексей, на ходу вытирая руки паклей.
