Она стала надевать ночную сорочку, когда услышала голос Найла:

— Сними ее. Сабрина замерла.

— Почему я должна ее снять? Я не хочу делить с тобой постель.

— Твои желания мало что для меня значат, мадам. Он подошел и положил руки ей на плечи.

— Я говорил, что тебе не удастся меня игнорировать, мышь.

Она знала, что его ласки не знак привязанности, просто он хочет показать, кто тут хозяин. Ей хотелось плакать и кричать, хотелось бить его кулаками.

Но в этой битве ей не суждено было победить. Стоило Найлу обнять ее, как она теряла над собой контроль.

Следующие две недели прошли под знаком постоянных мелочных ссор днем и лихорадочных совокуплений ночью. Сабрина пребывала в смятении. Отношения их стали напряженными до такой степени, что каждую минуту грозили взрывом. Сабрина стала замечать за собой невоздержанность в словах и поступках. Конфликт с Найлом сделал очевидными те стороны ее натуры, о которых ей лучше было бы не знать.

Соплеменники тоже ощущали их разлад и старались не попадаться Найлу под горячую руку. Число гостей в доме сократилось. Раскол наблюдался и в семьях — кто-то, в основном женщины, считал Сабрину чуть ли не святой за то, что она принесла мир, мужчины видели в ней предательницу. К несчастью, среди тех, кто не одобрял ее поступка, оказался и Джон.

В клане Дунканов наблюдалась та же картина. Джорди относился к ней терпимо, а Ангус вообще перестал с ней общаться.

До точки кипения ситуацию довело письмо из Эдинбурга. От Чарлза Камерона, вернее, от его клерка. Сабрина не сколько недель не получала вестей от отчима и уже начала беспокоиться.

Вначале, увидев конверт, Сабрина обрадовалась, но вскоре радость уступила место тревоге. Письмо написал клерк, только подпись была папы Чарлза, неразборчивая, выведенная слабеющей рукой.

«Моя дорогая доченька!

Я не писал тебе последнее время, потому что приболел. Не волнуйся, ничего серьезного. Легкое жжение в груди…»

Дальше он сообщал, что за пледы удалось выручить сорок три фунта, десять шиллингов и шесть пенсов — для здешних мест целое состояние.

Прочитав письмо, Сабрина упаковала саквояж и стала ждать возвращения мужа.

— Отчим заболел, — сообщила она ему, едва он появился на пороге. — Я еду в Эдинбург. Немедленно.

Найл нахмурился:

— Стоит ли так торопиться? Скоро стемнеет, я не разрешу тебе ехать на ночь глядя.

— Я не спрашиваю вашего разрешения, сэр. Я уезжаю, запрещаете вы мне это или нет.

— Я ничего не запрещаю. Я просто хотел понять, на сколько серьезно болен Чарлз, и обеспечить вам безопасный проезд.

Сабрина прикусила губу.

— Не знаю, насколько серьезно он болен. Но он действительно болен, не то что мой дед, — не могла не добавить она с некоторым сарказмом.

— Хорошо. Мне нужно несколько минут, чтобы уладить дела, и мы можем выехать.

— Нет, пожалуйста, тебе ни к чему меня сопровождать. Он молчал, пристально глядя на нее.

— Тогда я пошлю с тобой вооруженный эскорт.

— Я не нуждаюсь…

— Тем не менее тебе нужна охрана.

— Я хочу выехать без промедления. Он кивнул:

— Я найду Джона.

— Только не Джона. Нам будет неловко вместе. Мы даже не разговариваем друг с другом.

— Тогда Колм подойдет.

Найл резко повернулся и вышел из зала, а Сабрина поднялась в спальню, чтобы захватить плащ. Когда вошел Найл, она уже надевала капюшон.

— Колм готов выехать немедленно, с ним поедут еще четверо моих людей. Он отправился седлать коней.

— Спасибо, — тихо произнесла она.

— Как долго ты собираешься там пробыть? — Вопрос был задан самым обычным тоном, но Сабрина почувствовала в голосе Найла волнение.

— Не знаю. — Сабрина сделала глубокий вдох и встретилась с ним взглядом в зеркале. — Я последнее время думаю…

— Опасное занятие, — насмешливо сказал Найл.

— Я думала, — повторила Сабрина, — что могла бы на какое-то время остаться в Эдинбурге. Возможно, нам лучше жить отдельно.

Она посмотрела ему в лицо, однако оно было непроницаемым. И она решила пойти напролом:

— Вряд ли ты стал бы возражать против того, чтобы я задержалась в Эдинбурге. У нас ведь не настоящий брак. Нас обоих заманили в ловушку. Ты сам назвал его «проклятым союзом».

Найл стиснул зубы.

— Возможно. Но сейчас мы женаты, и от этого не уйти.

— Однако нам ни к чему терпеть общество друг друга. Найл ничего не ответил.

— Мой отъезд развяжет тебе руки. Ведь я для тебя помеха.

— Ты недооцениваешь себя, мышь.

— В самом деле? Будь я для тебя желанной, ты не искал бы других женщин.

— Других?

— Я видела тебя с Евой Грэм в саду. Не смей этого отрицать.

Он долго смотрел на нее, лицо его пошло пятнами.

— Сожалею, что ты это видела.

Сабрина отвернулась, ругая себя за невоздержанность. Она не хотела ставить Найлу в упрек его проступок, и в то же время его реакция ранила ее. Она отчаянно надеялась, что он станет оправдываться, но этого не случилось.

— Я слишком расчувствовалась, — сказала она как можно спокойнее.

— Думаю, ты делаешь далеко идущие выводы из того, что видела.

— Разве? Как это пошло — требовать от мужа верности!

Он поднял брови:

— А что ты скажешь о Кейте Бьюкенене? Ведь у тебя с ним было то же самое, что у меня с Евой?

— Я не занималась с ним любовью! И не целовалась. Найл мрачно смотрел на нее, Сабрина судорожно сглотнула.

— Напрасно я так расстроилась. Я же знала, что ты распутник.

— А разве я притворялся другим?

— Нет. Я тоже не притворялась, что страдаю. Я много раз говорила тебе, что ты свободен утолять свою похоть с кем хочешь.

Он небрежно облокотился о косяк, скрестив на груди руки.

— Мне не требуется твое разрешение, мышь.

— В самом деле, на что оно тебе? Сомневаюсь, что ты станешь по мне скучать. Вдова Грэм с удовольствием предложит тебе утешение в мое отсутствие.

— Вполне вероятно.

— Даю ей мое благословение! — выпалила Сабрина. — Впрочем, тебе ни к чему ограничивать себя ее обществом. Пока меня не будет, ты можешь спать со всеми девками подряд.

— Может, этим я и займусь.

Она не станет плакать. Его черствость била по сердцу, как паровой молот, но она не доставит ему удовольствия упиваться ее болью.

Собрав в кулак все свое достоинство, Сабрина повернулась к нему:

— Раз нам нечего больше сказать друг другу, я могу ехать?

Найл молча смотрел на нее. Он знал, что это он виновен в той боли, что сверкала в ее глазах, в том, что они влажны от слез.

В этот момент в дверь постучала миссис Петерсон, что бы сказать, что Колм готов.

Найл не стал провожать ее. Даже не посмотрел в окно, когда она, взяв собаку, уехала прочь.

Он стоял, прислонившись к стене, и чувствовал, как она уходит. Уходит из его жизни.

Мрачное настроение не покинуло Найла и с отъездом Сабрины. Колм вернулся в Крегтурик, доложив о том, что благополучно доставил леди Макларен в Эдинбург, и хотя Найл поклялся себе после отъезда Сабрины зажить по-прежнему, это у него не получалось. Он не переставал думать о ней. Ему не хватало ее не только в постели. Он скучал по их ссорам, по ее упрямству, по ее нежности, по ее остроумию.

Все напоминало ему о ней. Не было ни одного уголка, где он мог бы забыться. У него стал портиться характер. Как-то, фехтуя с Джоном, он, парировав удар, сделал выпад, словно забыв о том, что бой тренировочный. Джон вскрикнул и схватился за руку, по которой потекла кровь.

Найл выругался и шагнул к другу, чтобы осмотреть рану, но Джон отмахнулся от него:

— Тебе надо найти девчонку посговорчивее, чтобы успокоила тебя. Ты похож на дикого кота, которому вожжа под хвост попала. И покуда не уймешься, ко мне не подходи. Надоело мне быть для тебя мальчиком для битья.

Джон ушел, а Найл остался, проклиная себя. Вернувшись домой, Найл налил себе виски и плюхнулся в кресло. Черт бы его побрал, но ему действительно нужна женщина. Однако не просто женщина, а та самая, которая послала его ко всем чертям.