Фильянчик убрал трап, благополучно отчалил. Кержаевы остались на берегу в полном одиночестве, в ту минуту на набережную зарулил грузовик. В кузове два мужика, выправки наповид военной. С подножки кабины спрыгнул Мирон Головач в форменной гимнастёрке без видных знаков различия, на предплечье тужурка, на кожаном ремне кобура – Шунька сразу вцепился в неё глазами. Головач подошёл к Кержаевым:

– Заждались, Сан Милыч? Вот и мы…

– Так мы вас ожидаем, стало быть? Сказали, из военных, а имён не называли… Терь куковать три часа придётся…

– Обстоятельства сложились так, пришлось согласиться на транспортировку груза. На Бор пойдём на буксире, вот-вот должен подойти… Товарищи с пароходства уверили…

Головач успокоил попутчиков и, пожимая руку Кержаеву-отцу, кивком обратил внимание к юноше. Александр Милентиевич понял знак уполномоченного и упредил вопросы:

– Сын… Александр… Главный помощник на первые поры, пока плановая стадия подготовки. Потом решим, если останусь нужным до окончания работ – отправлю домой…

– Не положено, вообще-то…, – Головач подошёл ближе к уважительно привставшему Шуньке, подал руку, – Меня зовут товарищ Головач! Глухие леса не пугают, Сан Саныч?

– Я даже топких болот не боюсь…, – нашёлся парень.

– Находчив… это приветствуется…

К дебаркадеру подошла транспортная калоша, сбросили сходни. По команде Головача, мужики перетащили на дебаркадер длинные ящики защитного цвета с замазанными надписями. Мужики переговаривались мало, соблюдая субординацию, и всегда оставались при ящиках, исполняя наказ караулить.

– Товарищ Головач, груз до места назначения останется при нас? – спросил Кержаев.

– Товарищи проводят до Моховых, загрузят в багажный, по прибытии тоже будет кому встретить. Ненужные в дороге вещи можете сложить при ящиках в багажном вагоне… Ну, а наши места зафрахтованы в общем…

– Теодолит не сдам, побьют по незнанию… – озаботился Кержаев-старший, – С пристани до станции как?

– Машина будет ждать… Как куратор, и на данном этапе сопровождающий груза, обязан доставить в полной сохранности. Вас в том числе… Почуете неудобства – обращайтесь…

– Товарищ Головач, что вы лесом меня пугали? Предстоит пожить? – поинтересовался Кержаев-младший.

– Сан Саныч, отец за тебя ручается, и мне нужна уверенность. Вижу острый ум, не дерзкий язык, честный взгляд – меня удовлетворило. На постой встанете в избе на ближней деревеньке… а леса там, по рассказам, сказками не опишешь…

Разгрузка, доставка и погрузка в багажный вагон прошли быстро и, как отметил Головач – без сучка, без задоринки.

Деревянный дореволюционный вагон, отсеки на четыре лежака полны люда. Головач и Кержаевы разместились по лавке в отсеке посередине вагона. Напротив притиснули тётки с котомками, с краю подсел скромный мужичок невеликого роста с пустой корзинкой. Верхние лежаки заставлены тощими пустыми туесками, чемоданами и иными баулами.

Паровоз зашипел паром, испугал зевак гудком. За окном проплыл конечный полустанок с надписью «МОХОВЫЕ ГОРЫ». Едва отъехали, по вагону прокатилась волна оживления, шума и гама, потянуло пряным дымом самосада, стало душно.

Отсек с нашими героями не отличался ярко выраженным нижегородским оканьем от остальных:

– Нет торговли нонче, – выдохнула тётка, привлекая окружающих в разговор. Придвинула ногой корзинку, внутри которой лежал узелок с выпечкой. Распотрошив поклажу, предложила пироги соседям. Старшие отказались, но тётка не унялась и сунула пирожок Сан Санычу, – Кушай, молодо́к… не обрезгуйся…

Сан Саныч поблагодарил и с удовольствием принялся жевать…

– Скудна, скудна торговля. Раньше вон, что не продашь, скупщику несёшь. Задёша, а с дневной маржой чай всё одно не в убытке? – поддержала вторая, лузгая белые тыквенные семечки, – Семок надо-ть кому? Тебешные, печёные…

– Сейчас, девоньки, потребкооперация подмога…, – протянул ей руку мужик, – Четыре корзины с ложкой да посудой из липовой щепы сдал за раз… Раньше сидел бы дня три, конца торговле не увидел… Или тычнику отдал задарма…

– Чай научи… куда пойти и што сказать, мил человек? – тётка отсыпала ему пригоршню заедок.

– На базаре Боровской слободки, во бывшем купеческом ряду устроена контора – потребительска кооперация. Артельный, ремесленный приём, человека поставили на ягоду и прочий лесной сбор. Можно узнать на товар, кой в прикупке, сговориться на день и поштучность. Деньгу на руки дают…

– Ай ба, на-коть вам, и как же прознать-то измудрился? Мы вот в неведении…

– Научили добры люди, а я вас понаучаю… Кустарен продукт по предмету ценют, большу объёму и железну ковань на склад велят свозить, – продолжал мужик, закидывая заедки в рот, а шелуху сплёвывая в кулак и складывая в карман.

– Мать честна, богородица лесна… хоросве́нно как! Эвдак удобства вполонь? – восклицает тётка с семечками.

– Кованью сопчински, и графински, и на Красна Рамени заняты. Весовы да масляны заводишки имеют. Люди де́нюжно, поди, живут? А у нас что – лесной сбор, щепа да посуда цветна – мелка монета? – веет пессимизмом тётка с пирогом.

– Не сиди без дела – будешь при товаре, а на товар купец отыщется, и прибыток добудется…, – отмёл мужик.

– А вы, милы люди, по службе али как путь держите? Далёко путствуете, коротенько ль? Шобона при вас мало-мала? – перевела разговор первая тётка, глядя на кобуру Головача.

– Нам до конечной…, – прикрыв кобуру, за всех ответил Головач, – Шобона не требуется много, завтра на месте будем.

– Далече, верно? – пролепетала вторая, откинувшись, – А я дальше́е Светлояра-озера и Красных Баков не езживала…

Кержаев-младший слушал разговоры, смотрел в окно, за ним бежал нескончаемый лес. Поезд останавливался, ускорялся, большим временем шёл неспешно. Старшего Кержаева дорога сморила, уснул, Головача тоже прихватила дрёма.

На станции СЕМЁНОВ из вагона сошло много народа. Хлебосольная тётка тоже поднялась, торопливо собрала пожитки, как опомнившись, обернулась и подала Сан Санычу узелок:

– Возьми, милок, а то жамкашь как щабу́нька. Вам ешшо долищу сопутствовать, а мне сопешиться в самый раз…

– Спасибо, тёть… мы запаслись…, – замялся Сан Саныч.

– Бог спасёт, бери не чурайся…, – тётка насильно сунула Сан Санычу узелок в руки и пошла.

В отсеке остались трое. Головач очнулся, вскочил как по тревоге. Огляделся, растолкал Кержаева. Шуньке велел залезть на верхний лежак, взрослые растянулись на нижних.

– Сан Саныч, спать хочешь? – приподнялся Головач.

– Нет… и пока не тянет… надо что-нето?

– Раз не спится, следи за вещами, по тревоге бей набат…, – Головач снова откинулся, натянул на глаза фуражку. Сан Саныч достал книжку и погрузился в чтение.

Уткнувшись в книжку, Сан Саныч пропал во времени. В проходе замерцали плафоны, старшие мирно сопели, изредка всхрапывая. Поезд остановился, за окном табличка КЕРЖЕНЕЦ. С остановкой поезда зажглись фонари, осветив вытоптанный перрон и вокзал в виде рубленного терема.

Народ из соседних отсеков сменился вошедшими. В отсек наших героев никто не подсел. Поезд тронулся, Сан Саныч закрыл книгу, достал из вещмешка ржаную ковригу и колёсико коммерческой красной колбасы. Отломил закусить. Проснулся отец, увидел припасения сына, присел и потянулся:

– Обожди, Шуня, не всухомятку. Пойду по вагонам, кипяточка или даже чаю может добуду?

– Кипяточек с меня, – встрял Головач, проснувшийся от шушуканий Кержаевых, – В следующем вагоне туалетная есть и кандея начальника поезда… найду, на чём воды согреть?..

Головач присел с вытянутыми вперёд руками, размял ноги и ушёл, прихватив котомку. Кержаев-младший спрыгнул с лежака, отец простелил столик газетой, достал банку тушёной говядины, нож и ковригу. Сын развязал тёткин узелок:

– Бать, оставь… Тут пирожки, яйца и пара луковиц…

– Хлеб и так не пропадёт, хотел к тушёнке. Узелок тётка оставила, добрая душа?..