– Обычно с правой стороны машин нет, и я…
– Вот оно как, – смеялась я. – Ерунда, дядя.
– Закрываю, закрываю, – дядя нажал на кнопку и стал махать рукой, чтобы развеять остатки дыма. – Еще на пальто попало, вытирай, вытирай хорошо.
Как только я въехала в квартиру, первым делом нужно было «встать на зарплату».Модельное агентство мне тоже предстояло отыскать: сделать портфолио, разослать и все такое, но пока что у меня не было денег даже на хорошую одежду, а это для модели – инструмент. Так что, сидя на туалете, я сразу стала рыскать по объявлениям. А в квартире понравилось: не так просторно, как в Самокино, но уютно. Отец дяди Сережи явно любил читать Чехова, – ну или кто-то из друзей любил дарить книги Чехова, потому что других не было.
На следующий день я уже пошла на собеседование «администратор в студию звукозаписи». Во-первых, я с шести лет – как только дядя положил плеер под елочку – любила слушать музыку. Правда, было только две кассеты: Битлз и Нирвана. Меняться в деревне было не с кем; чего дядя Петя привез, то и слушала. И я решила, что нужно быть ближе к тому, что нравится. Во-вторых, я страшно не хотела, чтобы бабушка оказалась права. «Смогу и буду счастлива», – такая установка, ее и буду придерживаться.
Что до Москвы, то не сказать, что я прям в шоке. До семи лет я жила пусть и не в столице, но в миллионнике. Впечатления были сильные, но не сильно. Ладно, давайте так: я была счастлива на семьдесят процентов из ста, где сто – это приз в миллион рублей, а 0 – жизнь в Самокино.
Люди ходили в разной одежде, нарядные, деловые – этого уже было достаточно, чтобы иметь хорошее настроение. Ориентироваться здесь после деревни, конечно, непросто. Но телефон был прилежным штурманом. Тринадцать станций без пересадок, отдавленные ноги, и я была на Соколе. Улица Шакирова, дом 28. Помещение в подвале.
Я кликнула звонок и невольно засмотрелась на небо, потому что оно было таким же, как и в деревне. Чистое голубое полотно, объединяющее весь мир под собой. На улице где-то плюс десять. Ветра почти нет, и я – в своих лучших туфлях и в малахитовом платке.
Я позвонила еще. Через пару минут дверь открылась, но никто не вышел.
– Здравствуйте! Катя! – сказала я сама себе.
Ни ответа, ни привета. Тот, кто открыл дверь, сразу же ушел. Может, ошиблась? Табличек не было, только маркером на стене накалякано «Лаборатория» – название из объявления. Неудивительно, что они ищут администратора.
Я задвинула щеколду – в чужих замках и черт рога сломает – и стала спускаться по лестнице, поглядывая на странные картины по бокам. Едва ли я смогу описать их; представьте что-нибудь безумное, а потом нарисуйте это с помощью кетчупа, майонеза и горчицы – вот как-то так. Ближе к последним ступенькам я услышала тяжелую музыку, мне не очень.
В прихожей было пусто и слышны только басы, которые пронизывали белые стены. На самом заметном месте стоял большой холодильник с прозрачной дверью – пустой. Слева от него – вешалки с одеждой, справа – кроссовки, ботинки и тапочки разных размеров. Интересно, чьи вон те? Коричневые кожаные туфли на кубинском каблуке, и нос потертый такой, мятый. Отпад.
На стенах висели фотографии старых заводов. Стояла пара кресел в черной коже. Все это, конечно, здорово, но что делать дальше? Бахметьев бы предложил побегать – «Столько места! Погнали побегаем!» Я на работу пришла устраиваться! Что ты несешь, Бахметьев!
Так, есть длинный коридор налево и дверь справа. Куда идти? И что обо мне подумают, если начну хозяйничать с порога? Вообще-то неплохая идея. «О, а вы уже здесь освоились! Ну точно администратор! Приняты! Деньги в шкафу, соцпакет на столе!»
Хорошо бы, если так. Но нужно ли разуваться? И какие тапочки брать? А вдруг чужие возьму? А если увидят без тапочек, скажут, что хамка пришла. Дела.
Я закусила губу и стала тренькать ногтями – «треньк, треньк», – как вдруг дверь распахнулась. Люди повалили толпой. Они смеялись и обсуждали каждый свое. Не меньше десяти человек, и все как с обложки «молодые и дерзкие». Никто не обращал на меня внимания. Словно стадо лошадей, они без отклонений прошли из комнаты в коридор вместе с запахом жвачки и спирта.
К счастью, дверь осталась открытой. Я решила заглянуть внутрь, но тут же столкнулась о свитер крупной вязки, под которым, кажется, была груда камней. На две головы выше меня, с острыми кудрями и острым носом, он стоял и смотрел словно сквозь; его бледно голубые глаза, казалось, вот-вот подожгут меня – линзы? За мужчиной прошли еще трое – все они заметно отличались от тех, что вышли ранее. Накаченные, лет по сорок, с шикарными осанками и вещами типа Gucci, Prada и Louis Vuitton. Уж в логотипах я разбираюсь. Однако из всех остановился только вот этот кучерявый шатен. Не знаю, сколько мы смотрели друг на друга, но по мне – прошла вечность.
Вдруг его пальцы щелкнули над ухом и указали на меня, будто на какой-нибудь старый подсвечник.
– Сань, найди другое, – ляпнул он и пошел за остальными.
Это он меня даже женским родом не удосужился обозначить, не лучшее начало для собеседования.
– В смысле? – мужчина в татуировках побежал следом.
– Не подходит, – послышалось издалека.
Сердце стучало на перебой музыке, что громыхала в комнате. Я ничего не поняла. У меня на лице написано, что из деревни? А даже если и так, то что с того? Меня словно облили помоями, а потом попросили выбросить, чтобы не воняла. И этот взгляд? Я пришла устраиваться к вам на работу, проехала почти час рядом с полным ведром рыбы и, соответственно, рыбаком, ее наловившей. Можно хотя бы поздороваться? Тапочки предложить? Чаю, может, даже что-то какого-то.
– Ты чего натворила? – посыльный вернулся. Руки, шея и часть нижней челюсти были покрыты татуировками – не спрашивайте какими, я сама не поняла.
Я помотала головой, не сумев родить даже крохотного слова.
– Беда, блядь. Чо делать-то?
По голосу я поняла, что именно с ним разговаривала по телефону. У него были длинные волосы сливочного цвета с черными корнями, худощавые руки и куртка как у американских рокеров из восьмидесятых. Не знаю почему, но он располагал к себе, хоть и выглядел диковато и матерился через каждое слово.
– Скажи уже что-то, ну, – он пялился на мою грудь.
– Мы то-только… – я обнаружила у себя способность заикаться. – Мы то-только столкнулись, и он… Я не-не знаю, я ничего не-не делала.
– Ладно, спокуха, ебать, – он достал из поясной сумки принадлежности и стал сооружать на весу самокрутку. – Работать у нас хочешь?
Тут в прихожую залетает на спущенных бровях тот же мужчина, в которого врезалась. Меня тупо парализовало. Самоуничтожение через 3… 2…
– Кто опять закрыл дверь на щеколду? – голос был таким резким и низким, что я словила аритмию. Это ж я и закрыла.
Мужчина галопом пронесся мимо нас на лестницу и мельком посмотрел тем же злобным взглядом на меня. Странно, что только посмотрел. Я была готова получать по щам после такой встречи.
Интересно, что на этот раз пахло не жвачкой, а жженным ДВП или вроде. Они что, костер там жгут, что ли?
– Да не парься так, – сказал крашеный. – Почему хочешь к нам? Эй.
– Му… музыку люблю.
– Это заебись, тут все любят, – он постучал самокруткой о ладонь, чтобы плотнее забить табак. – Так… работать нужно каждый день, короче, кроме воскресенья. А, ебать! Кофе, любишь, кстати?
– Не знаю, – на автомате сказала я. – А денег сколько платите?
Мысли были совсем уже не о работе. Почему тот мужчина так смотрел? Что я сделала? Я не могла взять в толк, что кто-то вообще может так злобно смотреть на человека, которого видит впервые. Тем более на меня, я же милая как котенок. Не понимаю! Не понимаю!
– Бля, ну пятьдесят штук в месяц платим, – он вставил самокрутку в зубы, но не подкурил. – Если поладим, то будет больше, ебать.
– А как же… – я замолчала, когда услышала шаги с лестницы.
Мужчина вернулся в компании двух молодых людей. Они, не здороваясь и не разуваясь, ушли по коридору.
