"Пх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'льех вгах'нагл фхтагн".

"В своем доме в Р'льехе мертвый Ктулху спит, ожидая своего часа".

В крохотную отрезанную от всего мира деревушку, спрятанную между темными гранитными скалами на берегу гигантского озера, вряд ли захотел бы заглянуть путешественник, имевший неосторожность очутиться в этих местах. Впрочем, многие из них ее бы попросту не заметили, как не видели ее пассажиры прогулочных теплоходов, со скуки разглядывающие проплывающий мимо берег. Самое большее, что они имели возможность лицезреть даже через стекла театральных биноклей – это скалы причудливых очертаний, местами поросшие мхом и низкими кривыми деревьями.

Население деревушки, название которой бессилен воспроизвести язык цивилизованного человека, было весьма примечательным. Большей частью оно состояло из представителей народа, обитавшего в этих землях на заре времен. Также прародителями многих из ныне живущих в этом затерянном месте был экипаж корабля викингов, разбившегося неподалеку во время одного из осенних штормов, а еще несколько находившихся на драккаре пленных, захваченных ими в дальнем походе.

Последние заслуживают особого упоминания. Вид их был настолько безобразен, что новые хозяева едва удерживались от желания прикончить омерзительные создания и выбросить их за борт, чтобы не оскверняли те своим видом честный корабль. Но после недавнего сражения, унесшего жизни едва ли не половины воинов, пустовало слишком много мест на скамейках гребцов. Тот же, кто взялся за весло, согласно древнему освященному богами обычаю, становился свободным.

Таким образом, уроженцы далекой страны, где всегда жаркое солнце, а боги милостивы к тем, кто исправно приносит жертвы, оказались жителями неприветливой северной земли.

Черты низкорослых людей, чья кожа была черней непроглядного мрака, а глаза подобны щелочкам, причудливо перемешались с чертами могучих викингов, волосы которых были цвета северного солнца и тех, чьи изображения и сейчас можно обнаружить на стенах пещер.

Странная противоестественная внешность и образ жизни, на котором прошедшие столетия не оставили никакого отпечатка, не были единственным, что отличало жителей деревни от всех прочих людей.

Ужасные и кровожадные обычаи, свойственные древнему культу, сохранившемуся нетронутым до наших дней, способны были повергнуть в глубочайший ужас тех немногих, кто оказывался тому свидетелем. Впрочем, рассказать об этом несчастные уже не могли, пополнив собой печальный список людей, пропавших при невыясненных обстоятельствах.

Вряд ли кто-нибудь рассказал бы чужакам, что гибель их послужила славе мертвого бога, пришедшего со звезд. Он спит в своем городе под толщей воды, ожидая того часа, когда звезды сложатся определенным образом. И уж, тем более, вряд ли кто-нибудь поведал бы, что ждать осталось совсем недолго…

Наши дни. Самозахваченное жилье

Людей искусства

– Вот блин, приснится же такая фигня! – воскликнул Аркадий, с грохотом упав с узенькой кушетки.

– Пить надо меньше! – ответили ему из-за картонной перегородки, представляющей собой задник панорамы к несостоявшемуся перфомансу «Пена дней».

– Вам бы такое, – простонал Аркадий, направляясь к импровизированному бару, располагавшемуся в корпусе от телевизора, водруженного на почти целый комод в стиле ампир.

– Нипочем не угадаете, – добавил он, торопливо заглотив остатки коньяка принесенного накануне догадливым заказчиком.

– Сейчас попробую, – раздалось из вентиляционного канала. – Телепередача «Мелодии и ритмы эстрады». Или нет: тебя приковали к стулу и заставили смотреть «Золушку из Канзас-Сити».

– Это еще ничего, там музыка клевая, а тут ужас до самых пяток пробирает… Хуже чем в детстве, когда всем классом водили к зубному.

– Эй, а погромче нельзя? – послышалось из-под пола. – Ни хрена не слышно.

– Вы что, озверели вконец?! – возопил кто-то с другой стороны двора-колодца. – Между прочим, три часа ночи! У меня процесс в самом разгаре.

Молодой человек, чье лицо украшали усы и бородка а ля Д Артаньян, вышел на лестничную площадку. Вскоре к нему присоединились и те, кто проявил живейший интерес к его сну. За ними последовали и остальные соседи по Сквот-тауну.

Так называлось здание, стоящее неподалеку от центральной улицы города. Будучи расселенным, оно пустовало совсем недолго. Сперва одну из квартир обжили бездомные бродяги, лишившиеся вместе с жильем и документами и права называться достойными членами общества. Почти сразу после этого художники, которым было отказано в благоволении властей, а также, что особенно неприятно, в праве пользоваться предоставленной мэрией мастерской, как обычным жилищем, самовольно заняли выселенный дом.

Попытки выставить их с помощью полиции обернулись настоящими военными действиями. За ними с интересом наблюдали как жители города, так и организации, к помощи которых успели прибегнуть расторопные приверженцы неформального искусства. И симпатии общественности были вовсе не на стороне властей.

После того как мэрия оказалась заваленной всевозможными посланиями, а сотрудники ее оглохли от криков тех, кто пришел выразить свое отношение к происходящему, было решено пойти на попятный. Мэр самолично объявил, что город дарит это здание молодым талантам. Само здание становится одной из достопримечательностей со всеми вытекающими. А половина этажей будет зарезервирована для тех, кто с точки зрения властей, достоин здесь находиться …

В память о тех славных днях, обиталище художников сохранило название Сквот-таун, проигнорировав предложенные мэрией «Храм искусства» и «Художественный Олимп». Жителей его отличало свободомыслие и широкий взгляд на множество предметов, в корне отличающийся от мнения благонамеренных обывателей. Бродяги же из страха быть выселенными, усердно занялись изобразительным искусством, что в большинстве случаев увенчалось значительным успехом.

– Так что, ты говорил, тебе приснилось? – переспросил Фабрицио – толстый весельчак, называющий себя «гражданином вселенной».

– А я так и не ложился, – гордо сообщил с подоконника Юлий, не отрываясь от своего занятия. Он вырезал из глянцевого журнала очередную фигурку, чтобы присоединить ее к прочим, составляющим грандиозный коллаж в семи частях «Портрет эпохи».

Дверь соседней мастерской распахнулась и на пороге появилась девушка в кислотно- желтых брюках и футболке, украшенной разноцветными пятнами. В руке ее подобно весам Фемиды покачивался загипсованный лифчик на вешалке, оклеенной ярко-синим скотчем.

– Так чего стряслось-то? – поинтересовалась она. – Нас опять выселяют или дебаты об искусстве?

– Хотите верьте, хотите нет, – начал Аркадий. – Третью ночь уже такое снится, будто клип; только вспомню, до сих пор поджилки трясутся. Значит, так: сперва в джунглях дикари пляшут вокруг столба, а к нему привязан…

– Директор нашей галереи! – перебили его. – Хотя его даже жрать будет противно.

– А потом на передний план из контражура выдвигается такая дрянь… нет, я лучше нарисую, сами увидите.

Пошарив в кармане, Аркадий извлек огрызок желтого воскового мелка и вскоре на стене возникла более чем устрашающая фигура. Существо ростом с крупного мужчину с туловищем, покрытым чешуей, полураскрытыми кожаными крыльями и мощными задними лапами. Когти на них более всего походили на букет среднего размера мастихинов, которые кому-то понадобилось заточить до остроты бритвенного лезвия и немного согнуть. Но самое омерзительное впечатление производила голова, представляющая собой комок щупальцев, покрытых слизью. Они полностью скрывали лицо или что там еще было у кошмарного существа. От этого нарисованная фигура казалась еще более неприятной.