– Хорошо. Я приеду.

Сбрасываю вызов и тру руками лицо. Меньше всего хочется посвящать родителей в нашу с мужем ситуацию. Понимаю, что просто не смогу. Не готова. Особенно учитывая угрозы Калугина пустить меня и моего отца по миру. Пока не выясню, насколько они реальны, лучше не совершать резких движений.

Хотя делать вид, будто у нас с Володей всё по-прежнему, всё отлично и хорошо, тоже не слишком-то хочется. Может, прикинуться завтра больной и никуда не ехать?

Это было бы самым лучшим решением.

Но я терпеть не могу врать. Особенно родителям. Просто язык не поворачивается перезвонить и придумать отмазку. С детства такая черта характера, как честность, играла со мной злую шутку. И Арсений наверняка любил бы меня чуть сильнее, не будь я такой правильной. И не сдавай я папе все его похождения. Исключительно из-за переживаний за задницу старшего братца.

Про учёбу в университете и говорить нечего. Сколько бы я ни готовила шпаргалок, ни одной так и не воспользовалась – не позволяла совесть.

Вот и сейчас практически ничего не изменилось. Я даже не могу взять больничный, как делают все мои коллеги, под благовидным предлогом выдуманной хвори.

Удивительно, как можно быть такой? Катюшка вон в глаза заглядывала, восхищаясь моей замечательной жизнью, и ничего её не мучило при этом. А я невинную ложь вслух произнести не могу.

Утром в субботу нечеловеческими усилиями воли соскребаю себя с постели. Заставляю принять душ. Сделать макияж. И натянуть улыбку на лицо. Сегодня мне придётся делать вид, будто в моей жизни всё по-прежнему прекрасно. Интересно, насколько сильны мои актёрские способности? Подозреваю, что они отсутствуют.

Долго разглядываю своё отражение в зеркале. Вроде бы ничего. Вчера не плакала, и красные прожилки на белках глаз уже не вызывают ассоциации со сценами из зомби-апокалипсиса.

Как-нибудь продержусь денёк.

Надеваю любимое шерстяное платье, в котором тепло и уютно даже в самую нелётную погоду. Распускаю по плечам волосы. На губы блеск. Побольше блеска. Отступаю на шаг от зеркала и оцениваю результат. А я ведь ничего. Очень даже ничего. Но… юная Катюшка, наверное, всё-таки лучше.

Бросаю косметичку на комод, ощущая, как разливается горечь в груди.

Выезжаю пораньше, чтобы не застрять в пробках. Дорога до дачи моих родителей занимает пару часов. И то лишь потому, что светофоры показывали зелёный свет. Она находится за пределами столицы, в деревеньке, где каждый сосед друг друга знает.

И вот я уже вдыхаю ароматы свежеприготовленной еды, которые источает родительская кухня, и обнимаю маму.

– Сеня, красавица моя, проходи! – сжимает она меня в ответ.

Из гостиной появляется отец. Целует в щеку, помогает снять пальто.

– Ох, Есения, не вовремя твой Володька, конечно, в свою командировку уехал, я ему такие сигары купил. И, главное, хоть бы позвонил, в известность поставил, что планы изменились.

– Наверное, он заработался и забыл, папа, – краснея от необходимости лгать, говорю я.

И силюсь изобразить улыбку. Выходит жалко. Впрочем, папа не замечает.

Мне хочется спросить у него, правда ли, что Калугин занимал ему деньги? Десять миллионов. Это ведь очень большая сумма. Зачем они могли понадобиться отцу? Неужели у него проблемы в бизнесе?

Но просто так спросить об этом я не могу, зная папин характер. Подобный вопрос будет воспринят как личное оскорбление. Отец слишком горд, чтобы обсуждать свои проблемы с дочерью. Поэтому я так и не решаюсь, трусливо отложив этот разговор на потом. Время ведь ещё есть.

Иду с мамой на кухню, помогаю оформить блюда. Односложно отвечаю на вопросы о наших с Володей делах. Но мама сильно не мучает, быстро переключается на своё, рассказывает, как чуть не испортила пирог, перепутав сахар с солью, смеёмся.

На душе сразу становится легче. Я дома. Мои родители здоровы. Всё хорошо.

Потом она уходит в гостиную сервировать стол, а я остаюсь навести порядок после готовки и составить использованные чашки в посудомоечную машину.

Слышу трель домофона и чуть позже – голоса в холле, обрывки фраз. Самые громкие –мамы и папы.

– Здравствуй, сын!..

– Арсюшка!..

Ага, вот и братец пожаловал.

Интересно, с очередной из своих бесконечных девиц или один? Арсений у нас, в отличие от некоторых, никогда не стремился быть слишком правильным. Делал то, что ему нравится, и порой выводил всех своими поступками, даже я злилась на него. Но сейчас мне кажется, что я ему просто завидовала. Ведь брату не было нужды лезть из шкуры вон, чтобы считаться хорошим в глазах отца, его и так любили.

Голоса родных из холла плавно перемещаются по дому в сторону гостиной. Я не тороплюсь присоединиться к семье. Продолжаю убирать посуду и протираю рабочую поверхность кухонного гарнитура. Медленно. Не спеша. Глупо, но пытаюсь максимально оттянуть момент.

– Вот ты где, Истомина.

Резко оборачиваюсь, вздрогнув. И весь воздух вышибает из лёгких.

Глеб.

Стоит в дверном проёме, опираясь плечом на косяк. Скользит по мне цепким взглядом, ухмыляется.

Глава 9

Что он здесь делает?!

Уж кого-кого, но его я точно не рассчитывала увидеть сегодня! Только не на семейных посиделках у родителей, это какой-то бред.

– П..привет, – кое-как отвечаю я, стараясь незаметно подобрать с пола свою свалившуюся туда челюсть.

Глеб небрежно отталкивается от косяка и делает несколько шагов ко мне, замирая в паре метров. Вызывая странные ощущения. Меня всю охватывает каким-то дурацким трепетом.

– Твой брательник умолял меня спасти его от скуки на вашем традиционном семейном застолье, пришлось согласиться, – произносит Глеб с лёгкой улыбкой на губах.

Хлопаю глазами, зависая на широких мужских плечах и рельефном прессе, без труда угадывающемся под тонкой черной тканью. В джинсах и облегающей водолазке Старовойтов слишком сексуален.

– А-а-а… – Пытаюсь сформулировать вопрос, но способность складывать слова в предложения куда-то меня покинула.

Но моему собеседнику будто и не требуются никакие слова, чтобы понять, о чём я хочу спросить. Он словно читает мои мысли.

– Про тот случай я ему ничего не говорил.

Я киваю, заставляя себя перестать пялиться. Отвожу глаза.

– Спасибо. И не говори, ладно? Пожалуйста.

– Ну не знаю, не знаю… Если ты ещё сотку сверху накинешь, я подумаю, так уж и быть, – доносится до меня насмешливое.

Я возвращаю взгляд на Глеба, хлопая ресницами, как одна из моих пластмассовых кукол, которыми забит родительский чердак. Не сразу соображая, что Старовойтов подтрунивает надо мной. Похоже, мозг рядом с ним совсем обмяк.

– Да пошутил я, Еся, – мягко смеётся мой собеседник, так и не дождавшись от меня никакой адекватной реакции. – Конечно, я ему не скажу, не переживай.

Меня никак не отпускает. Растягиваю губы, пытаясь изобразить нормальную человеческую реакцию на шутку. Глеб тоже демонстрирует идеальный ряд своих белых зубов. Улыбается мне. Или потешается. Не пойму.

– Ты как вообще? – спрашивает он, вдруг становясь серьёзным.

– Прекрасно, – чувствую, как фальшивая улыбка трещит по швам. Привычка держать лицо не отпускает. У Истоминой, а потом и Калугиной всё всегда по плану. Всё ок.

Глеб недоверчиво выгибает бровь. Но ничего сказать больше не успевает.

В кухню заходит брат.

– О, Сенька, привет. – Он бесцеремонно вклинивается между нами и целует меня в щеку. – Как жизнь? О чем шушукаетесь?

– Привет, Арсений, – выдыхаю, наконец, я. – Всё замечательно, как всегда. А ты как поживаешь? – Беру со стола вазу с фруктами и сую ему в руки. – На вот, отнеси в гостиную.

Брат слегка прищуривается, сканируя меня внимательным взглядом.

– Точно всё хорошо у тебя?

– Точно, точно. Идёмте уже к родителям.

Мама, как обычно, наготовила, словно на целую роту солдат. Мы подходим к столу, Глеб оказывается рядом со мной. Выдвигает для меня стул, помогая сесть, как истинный джентльмен. И занимает соседнее место, где обычно сидел Володя.