По-прежнему я не находила ничего интересного в учебе, прилежно записывала лекции, не вникая особенно в суть.
Через год случилось знаменательное событие. Бабушка пришла из сберкассы сильно озадаченная и показала мне чек. Ежемесячную сумму урезали наполовину, очевидно, кто-то из моих родителей вспомнил, что их дочери исполняется восемнадцать лет и посчитал свой долг выполненным. Еще через некоторое время пришло поясняющее письмо от моего отца. Письмо было в иностранном конверте и адресовано бабушке. В нем коротко сообщалось, что отец нашел работу в Бостоне, собирается устроиться там надолго, начинает жизнь с нуля и денег больше присылать не сможет. И все, ни привета, ни поздравления и вообще никакого обращения к собственной дочери.
Впервые в жизни я вышла из себя. Мне захотелось заорать, порвать письмо на мелкие кусочки и растоптать их ногами. Но бабушка глядела так жалобно, и я вдруг заметила, какая она старенькая. Я обняла ее и пробормотала, что мы проживем, я найду работу.
До этого деньги приходили регулярно, и бабушке удалось кое-что отложить. Да еще пенсия и моя стипендия. Так что техникум я закончила, пришлось, правда, сократиться в расходах и подрабатывать по мелочи.
Бабушка к тому времени совсем сдала. Она стала часто задумываться или просто застывала на месте, уставившись в одну точку. Она стала отдыхать днем на диване, чего раньше никогда за ней не водилось. Она даже ходила по квартире в халате, и это насторожило меня больше всего, потому что бабушка всю жизнь ненавидела фланелевые халаты, дома одета была аккуратно, как будто ожидала гостей.
Уполовиненные деньги на счет приходили без учета инфляции, так что сумма становилась все меньше и меньше. Я училась в техникуме на бухгалтера, так что устроилась по специальности в крупную фирму. Бухгалтеров там было много, мне доверили только самые незначительные бумажки. Я как могла старалась работать аккуратно, чтобы все было в порядке. Денег платили немного, но нам с бабушкой хватало.
Бабушка протянула еще год и умерла быстро, ничем меня не обременяя. После похорон я долго собиралась с духом – нужно было все же написать в Бостон отцу, ведь умерла его мать. Однако того конверта в бумагах бабушки я не нашла, а адрес разумеется не запомнила. Как видно, она нарочно уничтожила письмо, чтобы я не вступала ни в какие сношения с ее сыном. Я посчитала, что так тому и быть, и выбросила все из головы. Тем более что не нашла в бумагах никакого напоминания о родителях, даже фотографий не было.
С Володькой мы встретились случайно – он налетел на меня в банке, ударил по руке, так что рассыпались все бумаги. Пока мы вместе их собирали, он заглянул мне в глаза и, по его собственному выражению, понял, что сражен наповал. Помню, что тогда сильно удивилась – не то чтобы я некрасива, наоборот, с внешностью все обстоит неплохо, не хуже, чем у людей, как говорила бабушка, однако в силу семейных обстоятельств я личность малообщительная, замкнутая, не люблю шумные сборища, громкую музыку и многолюдные вечеринки. Толпу тоже не люблю, я в ней теряюсь.
Тем не менее я села в Володькину машину и разрешила подвезти себя до работы. На следующий день он встречал меня вечером.
Вы не поверите, но период ухаживания у нас затянулся на целых три месяца. Не то чтобы я несовременная и не знаю основного постулата каждой уважающей себя девушки: на первом свидании можно согласиться только на завтрак, на втором – на обед и только на третьем – на ужин. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако в случае с Володькой, моим будущим мужем, я неосознанно была осторожной. То есть я вовсе не рассматривала его как подходящую кандидатуру, я вообще в то время не собиралась замуж. И это совершенно верно, перед собой я не стану хитрить. В то время я пыталась научиться жить самостоятельно.
Странное дело: казалось бы, в жизни моей не было любящих заботливых родителей, готовых подставить свои руки и плечи в любой ситуации, готовых преодолеть вместе со мной любые трудности, жизнь не баловала меня праздниками, однако и горьких дней не выпало. Я росла как во сне, вернее не во сне, а в полудреме. И первым серьезным потрясением, первой утратой была смерть бабушки. Если бы мы с Володькой встретились хотя бы на год позже, думаю, ничего бы не случилось. Я бы вежливо отшила его еще в банке. Или повстречались бы немного и быстро охладели друг к другу.
А так мы гуляли по городу, ездили в Пушкин и Павловск, ходили смотреть на вновь народившихся жирафят в зоопарке, кормили лебедей в Летнем саду. И по прошествии трех месяцев страстно предавались любви в моей нищенской квартирке на продавленном диване. У него встречаться было нельзя, потому что возлюбленный жил с мачехой, и она мало выходила из дома. По его словам, мать его умерла давно, отец женился вторично, и мачеха, Альбина, полюбила пасынка и растила его как сына, даже своего ребенка не завела. Отец умер, но между ними ничего не изменилось, по-прежнему они очень трепетно относятся друг к другу.
Я была сильно увлечена Володькой, и розовые очки намертво приросли к носу. В то время простой звук его голоса будил во мне бурю чувств, один взгляд на его широкие плечи заставлял сладко биться мое глупое сердце, и вид трех волосков над губой, которые он вечно забывал сбрить, вызывал слезы умиления.
До сих пор не пойму, как меня не уволили с работы, ведь я стала все путать и забывать. Однако начальница только пожимала плечами – она-то сразу поняла, что с меня в смысле бухгалтерии взятки гладки, долго я у них не удержусь.
Вы не поверите, но каждый вечер мы допоздна разговаривали по телефону. О чем? Да какая разница. Мне Володька казался ужасно умным и эрудированным человеком, я внимала ему, как оракулу, и по любому вопросу признавала его мнение решающим. Он же признался мне позже, что по телефону просто слушал мой голос, казавшийся ему очень сексуальным.
Поскольку я была влюблена в своего будущего мужа как полоумная, мне нравилось в нем все – то, как он ходит – уверенно, чуть вразвалку, как садится в машину, солидно крякая, нравился даже его едва намечающийся животик и небольшие залысины надо лбом – я находила это признаком мужественности. Он был старше меня на пять лет, и это мне тоже нравилось.
Нет ничего странного в том, что я заранее полюбила Альбину. Володька звал ее так, да и все окружающие тоже. Я готова была считать ее едва ли не родной матерью, и первое впечатление не обмануло. Немного покоробило меня то, что она слишком много обо мне знала. Знала от Володьки, он рассказал ей в подробностях, кто я такая, где живу и работаю, и всю историю с родителями. Оказывается, я много успела наболтать ему, а когда – и не помню…
Странно, но в изложении Альбины мое происхождение выглядело как-то несолидно, как будто меня нашли в квашеной капусте или принес сомнительный аист – не лощеный красавчик с галстуком «бабочкой», как рисуют на поздравительных открытках, а развеселый выпивоха в расхристанной рубахе навыпуск.
Странно, что я раньше никак не задумывалась об этом. Отчего мне нужно было стыдиться? Я ни в чем не виновата…
Немного расстроило то, что Альбина узнала все не от меня самой, а стало быть, Володька тоже все понял неправильно.
Вы думаете, я извлекла из инцидента какой-то урок? Дескать, поменьше болтай, а если уж хочешь рассказать про себя человеку что-то, то сделай это сама, с глазу на глаз. А мужчинам лучше вообще ничего не говорить про себя, поскольку рано или поздно это все обернется против тебя же.
Так оно и оказалось, но не сразу, а по прошествии шести лет. Ровно столько я прожила замужем. Но в то время я была полна радужных надежд, мне безумно хотелось иметь настоящую семью, чтобы все было как у всех – родители, дети…
В монастыре Святого Марка во Флоренции в этот день, как ни странно, было мало посетителей. Служительница, худощавая женщина средних лет, клевала носом. Время от времени она вздрагивала и протирала глаза: старший менеджер синьор Луиджи неоднократно предупреждал персонал, что спать на работе категорически запрещается. Ведь они охраняют великие произведения искусства, культурное наследие всего человечества – фрески бесподобного фра Беато Анжелико! Они должны понимать, какое важное дело им доверено, и относиться к своей работе с высочайшей ответственностью!
