Мы взяли свои шляпы и пошли по улице, пока не дошли до Монтгомери-авеню, по которой вышли на Бродвей. Прибыв сюда, мы под руководством Холла прошли по одной стороне улицы два квартала, затем бесшумно спустились по другой стороне и остановились у небольшого узкого переулка, отходящего от улицы. Здесь Холл наклонил голову и прислушался. Затем он выпрямился и покачал головой. Затем он прошел на цыпочках несколько ярдов по переулку, подняв вверх руку в знак предупреждения, и наконец остановился и, опустившись на колени, устремил свой взгляд в сторону дома у земли. Простояв в таком положении около минуты, он поднял голову и позвал меня подойти к нему, что я немедленно сделал, как можно бесшумнее, и, подойдя к нему, заметил два отверстия от шнека среднего размера в той стороне дома, где он стоял на коленях. Он приложил глаз к одному из них, и я, следуя его примеру, опустился на колени и приложил глаз к другому. Я обнаружил, что смотрю вниз на внутреннюю часть подвала обычного здания размером примерно тридцать футов в длину и шестнадцать в ширину с точки, расположенной всего в нескольких дюймах от потолка. Беглый взгляд показал, что одна из сторон комнаты все еще занята столами для глажки белья, используемыми китайскими прачками, а в центре пола стоит небольшой переносной двигатель Бакстера мощностью около двух лошадиных сил, от шкива которого шел ремень к другому шкиву, соединенному шпонкой с валом, на котором висело большое колесо из толстого листового стекла диаметром около четырех футов. Периферия этого стеклянного колеса в одном месте проходила через шелковые прокладки или буферы, трение которых о стекло было, как я знал, обычным способом получения электричества. Боковая часть колеса вращалась в непосредственной близости от металлического цилиндра, который, как я знал, был обычным проводником или приемником тока, генератором которого являлось колесо. От цилиндрического проводника шел металлический стержень к другому механизму, который я должен описать подробно. По всем признакам это была огромная лейденская банка, но ее конструкция была оригинальной. На широком основании из воска стояла конструкция, напоминающая большой цилиндрический котел или чан, но состоящая из последовательных ярусов широких стеклянных колец, наложенных друг на друга таким образом, чтобы образовать непрерывный сосуд. Диаметр этого составного сосуда составлял около шести футов, а высота – столько же. Внутри и снаружи он был покрыт оловянной фольгой на расстоянии около фута от дна, его крышка или верхняя часть была просто круглой стеклянной крышкой, покрытой, как и бока, оловянной фольгой, а через отверстие в верхней части проходил железный стержень, заканчивающийся набалдашником на высоте около фута от верхней части крышки. На самом деле это была огромная лейденская банка емкостью, насколько я мог судить, от шестисот до восьмисот галлонов – грозный накопитель, когда заряжен. Прямо под ручкой, которая заканчивала стержень, висел поперечный стержень, работающий на шарнире, так что электрический ток мог подаваться в любую точку в пределах широкой области, центром которой была банка. В пределах этой зоны к полу и потолку были прикреплены прочные балки, укрепленные столь же прочными балками, соединяющими их, а к верхней балке был прикреплен блок, канат которого поднимался или опускался с помощью брашпиля и обычных зубчатых колес. Чуть ниже крюка на конце каната в грубом ящике, в котором его, очевидно, и привезли, лежала огромная глыба чистого белого кварца. Этот блок, по моим оценкам, весил не менее полутонны. Стол, стулья, небольшая печь, охапка дров, сундук, несколько предметов одежды, висевших на гвоздях в стене, несколько кастрюль, сковородок и провизии на одном из боковых столов, обычная походная кровать в одном из углов, покрытая одеялами, и на кровати человек – все это, хотя и потребовало значительного времени для передачи информации с помощью языка, все же было передано моему мозгу через глаза в одну секунду. Мое внимание сразу же сосредоточилось на фигуре, лежащей на кровати. Это был крупный, плотного телосложения мужчина в рубашке с засученными рукавами, он в данное время уже избавился от пиджака и жилета, с потрясающей головой, тяжелой челюстью, окладистой бородой и решительным выражением лица, очевидно, он был глубоко материалистичен и практичен, лишен воображения и во всех отношениях диаметрально противоположен человеку, который стоял на коленях и заглядывал в шнековое отверстие у меня под боком. Он курил деревянную трубку, но, казалось, не думал. Казалось, он просто ждал, и ждал только по делу.

Маленький двигатель – котел и двигатель в одном, с цилиндром на вершине котла – был, как я мог видеть, уже заведен. Вскоре мужчина встал, подошел к двигателю, проверил манометры, потом потянулся к охапке дров и положил в топку еще пару поленьев, повернулся и осмотрел стеклянное колесо, шелковые прокладки, ремень, огромный составной сосуд, и наконец, подойдя к месту, где кварц покоился в ящике, ощупал все рукой, а затем накинул кольца четырех веревок, прикрепленных к углам ящика, на крюк на конце шкива. Повернувшись к двигателю, он постепенно пустил пар, и по мере вращения кривошипа огромное стеклянное колесо медленно заскользило между шелковыми буферами. Затем он повернул вентиль котла еще немного, и колесо пошло быстрее. Мужчина посмотрел на часы, набил трубку, пошел и снова лег на кровать. Я посмотрел на часы – было пять минут одиннадцатого. Я посмотрел на своего спутника, он сильно дрожал, но все еще не сводил глаз со шнекового отверстия. Я продолжил наблюдение, но ничего больше не происходило. В этой сцене не было ничего, кроме "натюрморта" неподвижной фигуры, курящей на кровати, и оживления бесшумного мотора и бесшумного механизма, которому он давал жизнь. Жизнь? Меня поразила мысль: что он делал? Здесь был паровой двигатель, работающий на полную, очевидно, он работал явно на пределе возможного. Он быстро вращал стеклянное колесо между шелковистых подушечек. Очевидно, это было приложением его силы, затрат его энергии. Но что, спрашивал я себя, было смыслом и финалом всего этого? Я знал, что тепло, выделяемое при сгорании древесины в топке двигателя, превращается в движение под действием кривошипа, но во что в конечном счете превращается это движение, тормозимое трением? Я смотрел на стеклянное колесо, трущееся о свои буферы, я смотрел на цилиндрический проводник, я смотрел на колоссальный сосуд. Прозрачная у основания, свинцового цвета на вершине, он стояла молча, неподвижно, отказываясь выдать секрет, который ему доверили паровая машина и стеклянное колесо. Прошло пять минут, десять; все еще двигатель продолжал свое устойчивое, механическое движение, неумолимое, как машина судьбы, все еще вращалось колесо, и все еще сосуд, огромный резервуар, в который вливался этот поток энергии, стоял неизменным и бесстрастным, как Сфинкс. Мой спутник тоже не отрывался от картины, по-прежнему стоя на коленях возле меня и приковав взгляд к отверстию от шнека. Пока я смотрел, казалось, прошли века. Все было таким неизменным, таким спокойным, таким механическим, что это становилось невыносимым. Я поднялся на ноги. Я посмотрел на звезды. Они тоже были спокойными, механическими, медленно вращающимися. Все, сверху и снизу, казалось, было связано, чтобы действовать в унисон, чтобы удержать эту идею в моей голове. Я снова опустился к отверстию. Ах! Там произошла перемена. Мужчина встал. Он снова посмотрел на часы, подбросил еще немного дров в двигатель, а затем подошел к брашпилю. Он начал вращать колесо. Медленно, линия за линией, дюйм за дюймом, ящик с массой кварца поднимался все ближе к блоку над ним, пока не достиг высоты около трех футов над полом. Здесь его оставили в покое, мужчина внимательно осмотрел его, посмотрел на часы и снова лег на кровать. Я тоже посмотрел на время – было только двадцать минут одиннадцатого. Но эта небольшая фаза действия принесла мне облегчение. Теперь я занялся математикой. Я начал вычислять: если паровая машина мощностью в две лошадиные силы будет работать на полную мощность, как это, очевидно, и происходило, в течение получаса, и если сила, которую она развивает, будет накапливаться, а не расходоваться, то какова будет совокупная энергия? Время, пространство и вес, являющиеся коррелятами в механике. Я подсчитал, что это было бы эквивалентно поднятию шестнадцати с половиной тонн на один фут за одну секунду. Но зная, что эта механическая энергия должна была превратиться в мгновенную силу, природа которой была мне неизвестна, я не мог рассчитать динамические эффекты удара тока. То, что вся эта накопленная сила должна была быть мгновенно применена в виде электричества, я знал со слов моего спутника, но не мог представить, каков будет результат. Я посмотрел на своего спутника, и на этот раз. он поднял голову и встретил мой взгляд. Его лицо было бледным, губы сжаты, а тело сильно дрожало.