Эту песню в пик ее популярности очень часто гоняли по радио, в ресторанах, в ночных клубах. Голос исполнительницы мне не очень нравился, но песня цепляла припевом. А, однажды я услышала ее в баре, где мы всем отделом отмечали сдачу очередного проекта.
И вот сейчас под звучание арфы я как будто вновь слышала красивый женский голос под аккомпанемент гитары:
«Грустно ли весело, не будем вместе мы, белым качну я крылом. Много ли, мало ли, о чём мечтали мы, смоет осенним дождём».
Странный выбор, разве что здесь просто не придумали такую же музыку, но с другими словами. Не верю я в такие совпадения.
«Мало ли, много ли, днями, тревогами я настою на своём. Вынесу, выстою, песню свою спою, но не с тобою вдвоём».
А выбор, возможно, правильный. Просто очень неожиданный для парня.
«Сильная, смелая, как лебедь белая, я становлюсь на крыло. Сложно ли, просто ли, зимами–вёснами всё, что болело – прошло».
Я потрясла головой, прогоняя грусть от вальса Шопена. Дом от меня никуда не денется. Если они обещали вернуть меня в момент исчезновения спустя три месяца, значит, смогут и спустя год… два… три!
Короче, я – сильная, смелая, но на голову…
– Леди, время ужинать! – Рикиши, как–то неожиданно оказался возле моего кресла и подал руку. Когда мои пальцы оказались на его ладони, меня вновь прошибло сначала разрядом, а потом…
«Вынесу, выстою, песню свою спою, но не с тобою вдвоём».
Жизнь – боль! Не хочу я с кем–то другим песни петь. Хочу конкретно этого и все тут. Сейчас прямо хочу! Вот здесь, на кресле… Дернуть на себя, завалить, стянуть с себя эту проклятую нижнюю юбку и панталошки с кружавчиками. Мне же каждую ночь снится это тело… без камзола и рубашки. А часто и без штанов. Иногда я просыпаюсь от свиста плетки в ушах, но обычно вижу перед собой его губы и глаза, в которых сверкает уверенность в своей неотразимости, но в глубине прячутся сомнения. Я видела, я знаю… Прячутся.
А вообще, я же даже не влюблена. Для этого надо знать человека, а мы, хотя и проводим вместе все время, по сути совершенно незнакомы. Так что… Завтра качну белым крылом и вперед, улечу в академию или в свой мир.
Главное, все эти мысли и желания промелькнули у меня в голове за секунды… За те секунды, что я, глядя в карие глаза, плавилась от жара внутри меня. Но мне вновь удалось успокоиться и прошествовать на ужин, подражая величественной походке пожилой леди.
– Кстати, а кто та дама, что осчастливила нас своим присутствием? – поинтересовалась я у Рикиши, отодвигая тарелку с салатом.
– Леди Августа, – произнес мой скрытный информатор и не добавил больше никаких подробностей.
Правда, учитывая наличие некоторого сходства, я решила, что это мать Марими. Было у этих леди нечто общее в осанке, в чертах лица, в движениях. Страшно подумать, сколько этой Августе, если она выглядит лет на шестьдесят–семьдесят. Когда еще более–менее можно себе позволить пободриться, но недолго. И морщинки на лице скрывать уже бесполезно – скорее они придают определенный шарм. То есть возраст, когда женщина смиряется с тем, что она бабушка, но еще не готова стать милой старушкой.
– Спокойной ночи, леди! Завтра мы не увидимся уже…
В голосе Рикиши звучит грусть, причем, как обычно, все искреннее, настолько, что хочется верить. И я верю. «Грустно ли весело, не будем вместе мы…»
– Откуда ты знаешь ту песню… последнюю?
– Ее часто напевала одна леди. Та, что жила здесь до вас.
Я замерла, пытаясь осознать только что услышанное.
– То есть… Вы уже не в первый раз проворачиваете подобное?!
– Второй, – Рикиши кинул быстрый взгляд на меня и уставился в угол комнаты.
– И ее тоже учил ты?
Вау! Судя по неконтролируемому гневу, я не просто ревную. Я в бешенстве. Учил, соблазнял, гулял с ней по городу, играл на своей арфороялине. Сейчас прольется чья–то кровь!
Выдыхаем, успокаиваемся, улыбаемся. Ты тоже не была девственницей до встречи с ним. И он тебе ничего не обещал. Просто…
– Нет, ту девушку учил другой.
Уф-ф! Я сдулась, как воздушный шарик. Расслабила сжатые кулаки. Заметила, что ногти, оказывается, впивались в кожу.
Тут я вспомнила про упоминаемых Марими конкурентках. Нет, учить моих он точно не мог. Просто физически.
– А у той девушки тоже были соперницы, как у меня?
Поместье огромное, здесь даже жилых домов пять штук, так что можно хоть пансионат на десяток учениц открывать и пересекаться друг с другом девицы не будут.
– Да, леди, – в углу комнаты явно прячется что–то интересное, иначе, как еще объяснить тот факт, что Рикиши взгляда от этого места не отводит?
– И у каждой – свой учитель?
– Да, – парень, наконец–то, рискнул посмотреть мне в глаза: – Леди…
– Да?!
– Все будет хорошо! Вы справитесь!
– Спасибо, – я благодарно, но устало улыбнулась. Эмоциональные перегрузки порой выматывают сильнее, чем физические.
Наверное, надо было попрощаться с Рикиши, обнять его, что ли… Он ведь намекнул, что мы больше не увидимся. Хотя, судя по его взгляду, от меня ожидается нечто большее, чем объятия.
Но я стояла и просто молча смотрела на него, запоминала…
В конце концов, он ведь никуда не денется?! А если я завтра буду победительницей, значит, спокойно могу потребовать своего учителя и побыть с ним сколько захочу. Просто… Сейчас я хочу побыть одна. Очень.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, леди.
Когда за парнем закрылась дверь, я упала на кровать лицом в подушку и разрыдалась. Плакала я долго, сначала навзрыд, потом тихо… и не заметила, как уснула.
Разбудила меня Сонола, непривычно рано, еще до рассвета.
– Одевайся и спускайся ко мне, – и, уже от двери, обернулась чтобы ехидно уточнить: – Найдешь, надеюсь?
Я презрительно фыркнула. Комнату, где пороли Рикиши, я найду с закрытыми глазами. Хотя шла из нее злющая и думающая о чем угодно, только не о том, чтобы запомнить дорогу. Но, может, поэтому она и записалась у меня на подкорке.
Так что, надев свое самое любимое платье – фисташковое с черными вставками, идеально гармонирующими с черной лентой в волосах и черными туфельками, я побежала вниз. В голове было пусто, никаких мыслей. В душе – никаких эмоций. Ровно до того момента, как за мной захлопнулась дверь, и я застыла, глядя на распятого у стены Рикиши.
– Пожалуйста, не делайте этого… За что?! – успела я услышать надрывный умоляющий шепот, обращенный к Соноле.
Она стояла ко мне спиной и рисовала на висящем перед ней обнаженном теле острыми ногтями. Очень острыми – я видела стекающие капельки крови. Подойдя ближе, я поняла, что это не ногти, а специальные насадки на пальцы. Левое плечо и часть груди Рикиши уже были изрисованы волнистыми загадочными завитушками.
Тонкие красные линии на белой коже. Закушенная нижняя губа и капли пота над верхней. Застывший, ушедший внутрь себя взгляд. Странно, почему Рикиши так плохо? Человек, который смог вытерпеть несколько десятков ударов плеткой еле удерживается на грани сознания от неглубоких царапин?
– Хочешь, я подарю его тебе? – спокойно поинтересовалась Сонола, продолжая вырисовывать следующий завиток.
Я замерла, пытаясь понять, как мне реагировать на такое роскошное предложение. Судя по лицу Рикиши, тот против смены хозяек. Не зря же он с мольбой смотрит то на бывшую, то на будущую?
Но сказать «не хочу», у меня язык не поворачивался, ведь это же будет ложь, откровенная и небезопасная. Потому что в другой раз могут уже не предложить.
– На каких условиях? – придется торговаться, тянуть время, наблюдать и размышлять.
Жаль, я не знаю, во сколько у меня экзамен – может, это такой хитрый способ отвлечь меня? А потом засчитают пропуск или опоздание как несдачу. Обидно будет.
– Совершенно безо всяких условий, – хмыкнула Сонола и улыбнулась. Чувствуется, что ей действительно весело, и это пугает. – Сдаешь все на отлично, подписываешь документы о поступлении в академию и мальчишка твой.
