Он дал деньги бесстрастно важной мороженщице с клюквенным румянцем на щеках, взял у нее два стаканчика и подал один Косте, а другой — Эдику.

— Кушайте на здоровье, браты-кролики!

Братцы-кролики помялись, хмыкнули и стали кушать на здоровье. Потом пошли гулять уже втроем. Новый знакомый оказался отличным парнем. В прошлом году окончил десятилетку, поступил на завод, работает токарем. И, кроме того, занимается лыжным спортом, имеет разряд. Зовут Сережей, как Полосатикова. Очень симпатичный. И так интересно рассказывает и про завод и про лыжные состязания!

Незаметно для себя друзья оказались у аттракциона «чертово колесо». И вдруг увидели… Кого бы вы думали? Полосатикова! Он сидел в корзине вращающегося колеса и визжал от наслаждения. Он визжал буквально на весь парк. Когда колесо, совершив круг, остановилось, Полосатиков вылез из корзины и сейчас же побежал за билетом на следующий сеанс. Конечно, ребята тут же рассказали своему новому другу про эту «ходячую загадку природы», которую они поклялись разгадать.

Когда Полосатиков, совершив еще одни рейс на «чертовом колесе», спустился вниз, на грешную землю, братцы-кролики и Сережа-большой подошли к «странному мальчику».

— Здорово, Полосатиков!

— Здорово!

— Ловко у тебя получается! Ты, наверное, летчиком хочешь быть, тренируешься на мертвую петлю, да?

Глаза у Сережи Полосатикова загорелись от этой похвалы, но тут к троице подошел стоявший поодаль молодой человек без шапки, с бледным, скучным, полным лицом, с копной длинных волос на голове — сзади, на шее, они сбивались в колечки, как шерсть у пуделя.

— Это мой старший брат! — с гордостью сказал Сережа Полосатиков.

Полосатиков-старший посмотрел на вежливо поклонившихся ему Костю и Эдика безразлично, словно перед ним были не мальчики, а забор, заклеенный старыми афишами, и молча выплюнул изо рта окурок сигареты прямо им под ноги.

— Очень интересное это колесо, правда? — сказал Костя Гаранин, обращаясь к Полосатикову-младшему.

Глаза у Полосатикова-младшего снова загорелись, но Полосатиков-старший, скривив рот, сказал:

— Чепуха!

И тогда Полосатиков-младший тоже скривил рот и с такой же презрительной миной процедил сквозь зубы:

— Чепуха!

— Идем, малявка! — приказал старший брат, и младший послушно пошел следом за старшим.

Когда они затерялись в толпе гуляющих, Сережа-большой положил свои руки на плечи оторопевших друзей и сказал:

— Ну что же, братцы кролики, теперь, когда эта «ходячая загадка природы» разгадана, вам остается только одно: сделать из него человека. Можно из него сделать человека, как вы думаете?

Мальчики переглянулись, и Эдик Буценко ответил очень серьезно:

— Можно, но трудно. Двенадцать лет прожил на свете но такого еще не видел. Придется поработать!

— Придется! — подтвердил Костя Гаранин.

ПОД КОНВОЕМ

Когда молодого режиссера Белопольцева назначила в порядке выдвижения заведующим отделом театров городского управления культуры, эту новость в драматическим театре, где он служил, расценили по разному.

Одни искренне радовались за Гришу Белопольцева, считая, что «парень растет», другие его жалели, полагая, что «теперь парень творчески кончился». Никто, во всяком случае, безучастно не отнесся к решительному перелому в его судьбе.

Заслуженный артист одной из среднеазиатских республик Малоедов, выехавший оттуда, как только получил там звание, важный, тучный щеголь с седыми височками, щуря холодные умные глаза, покровительственно положил на плечо Белопольцева свою маленькую белую руку с золотым перстнем-печаткой на мизинце и сказал.

— Поздравляю, друг мой! Я искренне рад за вас. Вы человек из нашего, из актерского теста, вы понимаете, что нужно театру! И его главному компоненту — актеру. С большой буквы — Актеру!

И по выражению его полного надменного лица было видно, кого именно Малоедов считает актером «с большой буквы».

Подошла Ниночка Туганская, хорошенькая, с острым носиком, рыженькая, как хорошо выделанная лисичка-горжетка, обласкала Белопольцева почти молитвенным взглядом преданных, мило-наивных серых глаз и тоже поздравила:

— Вы теперь, Гришенька, вышли «в большие забияки»! Не забывайте нас, грешных!

И по тому, как она смотрела на Белопольцева, ясно было, кого именно из «грешных» не должен был забывать Гриша Белопольцев.

А товарищ Белопольцева по институту, молодой, подающий надежды актер Слава Котиков, остановил свежеиспеченного заведующего отделом театров на лестнице, долго тискал его в объятиях, целуя взасос, а когда наконец отпустил на волю, сказал очень громко, на весь вестибюль:

— Только ты, Гришка, смотри не зазнавайся! Я твой друг, но если ты превратишься в холодного чинушу-бюрократа, я первый буду тебя презирать, как последнего подонка!

Белопольцев не считал Славу Котикова своим другом и не раз критиковал его на актерских собраниях за пошлость манер и пристрастие к алкоголю. Его жирные поцелуи и громкий, развязный голос были ему неприятны, но, будучи человеком мягким, доброжелательным и сердечным, он крепко пожал руку однокашника и клятвенно пообещал ему не превращаться в чинушу и холодного бюрократа.

Прошли месяцы, и Белопольцев освоился со своей новой должностью. Первое время он очень томился без театра с его привычной возбуждающей атмосферой, нервничал и тосковал, вспоминая мрачные предсказания тех, кто полагал, что «теперь парень творчески кончился», а потом втянулся в работу с ее ежедневными тревогами и заботами, и тоска его притупилась.

Однажды, когда Белопольцев, запершись в своем кабинете, дверь которого выходила прямо в коридор (приемной с секретарем ему не полагалось), писал очередной доклад «Об итогах и перспективах» для начальника управления, в дверь сильно и резко постучались. Чертыхаясь про себя, Белопольцев поднялся из-за стола и отворил дверь. В кабинет ввалился Слава Котиков. Лицо у него было бледное, волосы растрепанные, глаза выпученные.

— Привет, Гришка! — сказал Слава Котиков и торопливо поцеловал Белопольцева в ухо. — Вместилище, брат, у тебя, как у Сарданапала. — прибавил он, оглядывая более чем скромный белопольцевский кабинет с двумя дешевыми стульями и канцелярским столом о двух тумбах.

— Извини Слава, я сейчас очень занят! — мягко сказал Белопольцев — Доклад, понимаешь, составляю для начальства. И уже опаздываю. Давай как-нибудь вечерком после спектакля встретимся, потолкуем о жизни подробно.

Слава Котиков нахмурился, с презрением посмотрел на заведующего отделом театров и погрозил ему пальцем:

— Ты эти бюрократические увертки брось, брат!

И тут Белопольцев заметил, что Слава сильно пьян. Отсюда и бледность лица, и очумелые, шалые глаза, и растрепанные волосы…

«Безобразие какое! — подумал Белопольцев — Средь бела дня! И в таком виде еще является в управление культуры!»

Он сделал строгое лицо и сказал:

— Ну, что у тебя, говори!

Вместо ответа Слава Котиков приоткрыл дверь в коридор и ткнул пальцем.

— Гляди туда! Видишь?

Белопольцев посмотрел и увидел, что в коридоре на диване для посетителей сидит пожилая официантка в голубом форменном платье с белым передником с кружевной наколкой на голове. Лицо у нее было каменное, тонкие губы твердо сжаты. Вся ее фигура, поза, выражение лица говорили: «Я не уйду отсюда, пока не добьюсь своего!»