– Наше вино – это кровь врага! – крикнул он, выпрямившись.

– Наш кебаб – это печень врага! – отвечали ему, выбегая, Вави и Чилайб.

– Где ваше оружие? – строго спросила Джейран, не оборачиваясь, потому что схватилась с крепким стражником, увернувшимся из-под дубины.

– Мы сложили остроги в углу!.. Мы не думали, что на нас нападут!.. – отвечали ей вразнобой мальчики.

Стражник, уворачиваясь от дубины, отскочил за колонну, одну из тех деревянных колонн, что украшали выходивший во двор эйван. Джейран со всего размаху треснула, промахнувшись, дубиной по колонне – и дубина прошла сквозь дерево так легко, как если бы это был ствол тростника. И хуже того – вложив в замах всю силу, Джейран не предусмотрела, что легко одолевшая препятствие тяжелая дубина потащит ее за собой. Она влетела под свод эйвана, споткнулась о человека, которого дубина поразила вместе с не ставшей для него укрытием колонной, и, задержавшись рукой о другую колонну, крутнулась вокруг нее, круша при этом потерявшей управление дубиной все, что подвернулось.

– Ну так возвращайте свое оружие! – крикнула Джейран, пытаясь совладать со своим взбесившимся оружием. И расхохоталась, когда ей это удалось.

– Звезда с нами! Лучшее одеяние для звезды – поток вражьей крови! – раздалось во дворе.

На аль-Мунзира, неподвижно стоявшего на самом углу водоема, словно каменная птица Анка в хаммаме, никто не обращал внимания. Сам же он смотрел на Джейран с великим изумлением – будь она мужчиной, он не пожалел бы денег, чтобы заполучить в войско такого бойца, а как быть с драчливой женщиной, даже аль-Мунзир, предусмотрительный и многознающий, читавший труды по военному устройству, понятия не имел!

Когда во дворе казармы молодцов правой стороны появились наконец Хабрур ибн Оман и Джеван-курд, посланные Ади, чтобы разобраться и усмирить драчунов, усмирять было некого.

Джейран стояла посреди своего отряда, вернувшего себе длинные остроги, и встревоженно ощупывала голову Хашима.

Выбираясь из подвала, старик неловко задел о притолоку.

– Привет, простор и уют вам! – крикнула она. – Вам нечего беспокоиться о нас – мы уходим! Но в хане хранится немало добычи, которую мы взяли до того, как пошли по следам войска Джубейра ибн Умейра! Дайте нам лошадей и верблюдов, чтобы мы могли поехать и забрать ее!

– Это нужно сделать, пока в городе не узнали о том, в кого веруют эти несчастные, – сказал аль-Мунзир. – А потом мы уж как-нибудь разберемся и сохраним престол для аль-Асвада.

– Сделай, чтобы им дали все, что требуется, о друг Аллаха, – обратился Хабрур к Джевану-курду.

– Сколько вам нужно животных? – быстро спросил тот.

– Три десятка лошадей и десяток верблюдов, – быстро ответил Хашим. – И еще – то, чего не пожалеет ваша щедрость! А если нам не дадут добычу, мы прокричим на всю Хиру, что отродья шайтана возвели на престол аль-Асвада!

Все трое переглянулись.

– Вы спасли моего воспитанника, и моя доля военной добычи за десять лет принадлежит вам! – отвечал Хабрур ибн Оман. – Если вы позволите, я выдам ее наилучшим оружием, которого я собрал немало, и там есть оружие китайское и индийское, стоящее много динаров! Когда вы покинете дворец, к вам присоединится мой невольник, и вы поедете в мой городской дом и возьмете эти вещи. И я поступаю так не ради страха, клянусь Аллахом!

– И моя доля… – начал было Джеван, но аль-Мунзир перебил его теми же словами, и оба от неожиданности замолчали.

Джейран отстранила Хашима и вышла вперед.

– Я ничего не возьму у тебя, о почтенный Хабрур, потому что это не твой долг передо мной! Я благодарю тебя – и владей своим добром сам, а не искупай грехи аль-Асвада! И у тебя ничего не возьму, о благородный Джеван, и у тебя, о достойный аль-Мунзир! Пусть аль-Асвад сам исполняет свои клятвы и сам платит свои долги! Я возьму то из царских сокровищ, что соответствует плате наемного отряда за год войны! Пусть золото в кожаных мешках вынесут к воротам – и мы заберем его! А теперь – дайте дорогу мне и моим людям!

– О госпожа! – испуганно доложила четырнадцатилетняя невольница, глядя на Абризу с подлинным восхищением. – Евнух Масрур говорит, что у дверей женских покоев стоит женщина в мужском наряде, и она домогается встречи с тобой, но имени не называет, а утверждает, что ты узнаешь ее в лицо!

– Больше она ничего не говорит, о Нарджис? – осведомилась заспанная Абриза, спуская ноги с богатого ложа и попадая на самый край ступеньки. Впрочем, Абриза вовсе не была уверена, что перед ней именно Нарджис, а не Хубуб или Хамса. Аль-Асвад, как только удалось справиться с переполохом, устроенным Джейран, отправил Масрура к посредникам и велел приставить к знатной гостье не менее двадцати девушек, причем красивых и знающих толк в музыке. На следующий день привезли столько девушек, что Абриза растерялась и возмутилась – среди них не было ни одной старше восемнадцати лет, а ей самой вот-вот должно было исполниться двадцать, и она уже один раз рожала. Следовало предпринять что-то, чтобы избавиться от такого количества юных и прекрасных лиц, но это было посложнее, чем убрать с пути Джейран. В конце концов самых, на ее взгляд, опасных девушек удалось не допустить до царского харима… Но и тех, которые были куплены, вполне хватало для беспокойства.

– Она говорит, что еще вчера пыталась встретиться с тобой, но ее не пустили, о госпожа.

– А каково ее лицо? Она из дочерей арабов или из иноземок? – спросила осторожная Абриза, вдруг вспомнив злейшую свою врагиню в Афранджи – тетку Бертранду.

– Она закрывает лицо краем тюрбана, о госпожа.

– Значит, евнухи по голосу догадались, что она женщина?

– Нет, по телосложению, о госпожа.

– Она молода?

– Средних лет, о госпожа. И она в прескверном настроении!

Бертранду уже нельзя было назвать женщиной средних лет, и Абриза несколько успокоилась. Теперь главное было – достойно сойти вниз.

К ложу вели четыре узкие ступеньки, и она уже однажды чуть не съехала по ним на пол. Абриза не понимала, почему в Хире это считается особенной роскошью, но не препятствовала Ади аль-Асваду в желании осыпать ее дарами.

– Какое платье ты прикажешь подать, о госпожа?

Абриза подумала, что ей непременно предстоит еще сегодня встреча с аль-Асвадом. Раз уж сама судьба лишила его одной из двух невест, значит, он явится побеседовать об этом деле. И Абриза многого ждала для себя от этой беседы.

Аль-Асвад впервые увидел ее и стал рабом ее красоты, когда она была в зеленом платье…

– Найдите мне зеленое, о девушки! – приказала Абриза, спускаясь с ложа. – Пусть Масрур пошлет за купцами – мне непременно нужно сегодня зеленое платье из китайского шелка! А той женщине пусть скажут, что у меня нет еще в этом городе знакомых женщин среднего возраста, разве что…

Вдруг она вспомнила о той, что велела ее похитить, и держала в темнице без окон, угрожая смертью ребенка, и потом увезла ее впопыхах, и исчезла бесследно – а обнаружилось это, когда аль-Мунзир и Джудар ибн Маджид вели войско вслед за войском Джубейра ибн Умейра, пленившего Ади аль-Асвада, торопясь в Хиру, и расспрашивали местных жителей, и узнали, что Джубейр ибн Умейр принял небольшой караван, который вез женщин, после чего женщины исчезли, а случилось это поблизости от Хиры.

Девушки были во дверце новенькими и не узнали бы Хайят-ан-Нуфус, а преданность толстого Масрура и прочих евнухов тоже пока вызывала сомнения…

– О девушки! – воскликнула Абриза. – Пусть войдут сюда вооруженные евнухи, сколько их там у меня есть! Я приму эту женщину, но только в присутствии всех своих женщин и евнухов!

Абриза не могла представить себе, что нужно от нее той пятнистой змее, но ожидала зла.

Нарджис побежала за евнухами, Абриза тем временем выбрала платье изумрудного оттенка, хотя и не такое, как хотелось бы, и села на скамеечку, чтобы девушки убрали ей волосы.

– Какое алоэ прикажешь ты зажечь в курильницах, о госпожа? – спросила Хубуб, а может, Хамса, пока Нарджис прикладывала к лицу Абризы попеременно нити розоватого, желтоватого, прозрачно-белого – одному Аллаху была ведома его цена, но Абриза еще не знала, насколько редко он встречается, – и даже голубоватого жемчуга для перевивания кудрей и укладки их вдоль щек.