– И что теперь делать? – спрашиваю.

Мусор в лейтенантских погонах:

– Ждёшь следующую секцию, садишься с протоколом. А потом заплатишь штраф и проезд. Не оплатишь – в институт сообщим. Ясно?

Куда ясней. Сижу на лавочке у вокзала, жду электричку. Подходит паренёк. Не помню: я ли у него стрельнул сигаретку, он ли у меня. Разговорились. Он, оказывается, только-только демобилизовался. Девчонка любимая его ждала, два года письма слала, а под приказ замуж засуетилась. Вот на свадьбу он и прикатил в деревню Еманжелинку. Сам-то троицкий, городской. Да только никому не стал он здесь нужен – вытолкали за порог. Выслушал я его, посочувствовал, на том и расстались. Час сижу, другой проходит. Электричку для меня объявили. Тут и дембель свежепознакомленный появился – несётся на всех парах. А за ним – мама дорогая! – толпа пьяных мужиков. Должно быть, любовью раненое сердце вновь на свадьбу его затащило, ну а там, понятно – все уже разогрелись до нужной кондиции.

Срубили его в шагах двух от меня. Он ручонку тянет:

– Помоги, друг.

Какой, помоги! Свои бы проблемы решить – вон электричка подошла. Но меня никто не спрашивал – на чьей ты, парень, стороне? Засвистели, замелькали кулаки – бац! бац! Я и окривел сразу на один глаз. Но другим-то вижу. Нет, сам себе говорю, не для того меня с электрички ссадили, чтобы пьяные мужики на еманжелинском вокзале до смерти забили. Сумкой прикрываюсь, одному как засадил в дыхалку ногой. Смотрю – крючится у лавочки. Другой вообще – кульбит через неё и застрял в кустах надолго. А мне же домой надо. Рванул к электричке. Только сглупил малость: мне бы через пути и прямо к дверям открытым, а я по дорожке…. Ну и выскочил на середину вагона. А там – ни дверей, ни дверцы. Пока размышлял: направо иль налево ринуться, меня настигли, и снова – бац! бац! Ажна искры из глаз. Вот сволочи, другой бы раз поучил вежливости, а сейчас, простите, тороплюсь – вот-вот электричка уйдёт. Рванулся в одну сторону – не пробиться, в другую – та же картина Репина: приплыли, называется. Но в жизни всегда есть место случаю. Случилось: курили парни в тамбуре, видят – потасовка. Выскочили – бац! бац! – лежат орёлики и на свадьбу свою не торопятся. Меня в вагон затащили, а я уж ничего не вижу. Вот такие дела.

Постовальчик очень мускулистые руки за голову закинул:

– А я всё думаю: узнаешь ты меня или нет?

– Признаюсь, память на лица плохая, – говорю. – Уж сам расколись: со свадьбы ты или с электрички.

– Я тебе намекну, а ты постарайся догадаться – сеструхин платочек увёз тогда.

– Помню, обтирали мне личико разбитое две девицы. Тогда, значит….

Я протянул Постовалу руку:

– Спасибо, друг.

– Брат, – поправил он.

– Твой должник.

– Сочтёмся.

После продолжительного молчания Постовалов окликнул ребят напротив:

– Эй, вы там – расскажите что-нибудь?

Дмитриев пробурчал что-то по-стариковски. А Чистяков рявкнул:

– Я отца зарубил!

– Понятно.

Я свесил голову к Женьке Талипову на нижней полке:

– Ты боксёр?

Тот потрогал сломанный и приплюснутый нос.

– Нет, это копытом. Лошадка подо мной на льду поскользнулась – два перелома от ступни до колена. А как поднялась – ещё копытом в лицо. Вот я полз домой и думал – замёрзну.

В трёх словах – а какая жуткая история. Я представил – бр-р-р! – упаси Бог.

Постовальчик свесил голову к Захарову:

– Санька, расскажи ты историю.

– А про что рассказать?

– Про баб, конечно – ты у нас мастер по этой линии.

Захар без бахвальства:

– Дак у меня и опыт большой. Я ведь с раннего детства начал.

– Как ты их обалтываешь?

– Легко. Я ведь упрямый: пристану – хрен кто отвяжется. Этим летом девчата на току работали – зерно лопатили. Я в обед на машине приехал, Танюху там одну в склад заманил, на пустые мешки завалил.

– Дай, – говорю.

Она:

– Нет.

– Дай.

– Нет.

– Ну, как хочешь, – говорю. – Только знай, я упорный: могу лежать на тебе весь обед. Да хоть до самого вечера.

– Ну и как?

– Дала – куда ей деваться. Я ж говорю – упорный, никто не устоит.

Не любил пошлых разговоров. Но Захар так безыскусно и в то же время юморно рассказал о своей победе, что я посмеялся вместе со всеми. Да и Танюхе упомянутой может и не совсем плохо было. Иначе б парился Захар на нарах, а не ехал в поезде служить в элитные войска.

Ребята мне понравились, и не за копчёное сало, гусят-поросят – своей непосредственностью. Все они были родом из Уйского района, только из разных деревень – Ларино, Верхнее и Нижнее Усцелёмово. Окончили СПТУ – Вовка и Женька механизаторами, а Захар водителем грузовика. Хотелось ему служить за баранкой, а не на катере. Да и механизаторы – готовые танкисты. Но военкому видней – где кому. Ну и едем – чего тут обижаться? И на кого?

На следующий день мичман Титов навёл в вагоне флотский порядок. Всю обувь спрятали в ящики под нижние полки. Ходили в носках. Кому нужно покурить или в туалет – в тамбуре стояли три пары ботинок самого большого размера. С расчётом – один в туалет, двое курят.

Титов курильщикам:

– Надо беречь своё здоровье: оно теперь принадлежит Родине.

За порядком следили дневальные. Трижды в день после еды (питались мы в вагоне-ресторане) загоняли они всех на полки и мыли «палубу». А попросту – влажной тряпкой протирали пол вагона. Ночью тоже мыли – один раз после отбоя.

Вы не представляете, как хорошо думается под стук колёс! О чём? Да о чём угодно. Вот, например, похоже наше противостояние с НАТОй на борьбу древней Спарты с Афинами? Спартанцы – символ мужества, чести, доблести воинской. Полное презрение к роскоши, разврату, неги и ленности. И наоборот – уважение к женщине, простой суровой жизни, заполненной упорными занятиями, и, как результат, победы во всех сражениях. Они даже говорили лаконично, то есть кратко, метко и по делу. А американцы, то есть афиняне – это бесконечная погоня за богатством. Когда оно есть – жратва от брюха, порочные женщины, от которых детей заводить стыдно. Хвастовство сплошное. И, конечно, за меч браться не хочется. Зачем? Пусть наёмники упираются. Вот у нас – армия народная, служба – долг Родине, а америкосы – только за деньги. Думаю, мы им накостыляем. Хотя, войны, конечно, не хочется. Мы их должны победить в мирном соревновании. На экономическом поприще. Что для этого у нас есть? Конечно, колоссальные богатства огромной страны. И народ, закаленный суровой жизнью – дружный, работящий. Есть, конечно, исключения. Чебуреков взять – вечно они толкутся на базарах, за копейку готовые удавиться. И сталь варить, конечно, не могут. И не хотят. И станки делать. И землю пахать. Что с ними делать? Государство, конечно, воспитывает молодёжь – партия, комсомол, пионерия. Но если отец на базаре – кем сынок вырастет? Да торгашом и вырастет, что ему не внушай. Что же делать? Есть над чем задуматься.

Вот Афины. Им не надо было думать: кем стать и как жить. Вся Греция через их порт Пирей товары тащила – вот и не зевай, набивай мошну торговлей. А Спарта? Такой она стала и прославилась в веках благодаря одному человеку – Ликургу. Пришёл он, посмотрел на людей и сказал: надо жить вот так и не иначе. Всем понравились его законы – и возник город Спарта, и стал таким, каким мы его теперь знаем. Вот бы мне стать советским Ликургом – написать законы, убедить всех, что именно так, и только так, жить надо. Законы у нас Партия издаёт, Верховный Совет и Правительство. Мне туда – только в мечтах. Но ведь можно затеять преобразования, скажем, в одном отдельном коллективе. Как пример для подражания. Как ядро для кристаллизации.

Мои новые друзья – механизаторы, парни вполне сметливые, подвижные, в смысле, к новому. Подбить их, да и других желающих после дембеля поехать, ну, скажем, в Казахстан, на целину. Организовать там, на пустом месте, в дикой степи колхоз, коммуну да как угодно назови – коллектив, который будет жить, и трудиться по правилам самими установленными. Упорный труд, занятия спортом, художественной самодеятельностью, и основа основ – флотский порядок и чекистская самодисциплина.