Церковная улица находилась слева от главной дороги, и я, даже не будучи знатоком этой местности, все-таки догадался, что именно по ней можно обходным путем добраться до кирпичного завода.

Вскоре к нашему удивлению стрельба прекратилась. После отчаянной перестрелки и бешенной скачки, происходившей на наших глазах, наступила мертвая тишина.

Улица, по которой мы шли, была пустынной. Нигде ни звука, ни огонька. Часы на церкви пробили час ночи.

— Похоже, здесь повеселились вольные стрелки, — сказал мой товарищ, когда мы дошли до завода. — Они, поди, уже в Тиле.

— А как же кавалерия?

— Это я и сам не понимаю. Но, если вам интересно, можем пойти взглянуть.

Я тоже ничего не мог понять, но при этом не разделял мнения провожатого по поводу озорства вольных стрелков. К тому же в деревне явно было неспокойно. Казалось, что-то намечается, а возможно, даже уже началось. В воздухе висел какой-то невнятный гул, и в нем периодически различались звуки шагов, клацанье винтовок и приглушенные голоса.

Пока мы шли на кирпичный завод, я подумал, что, если французы собираются напасть на Этрепаньи, то их обязательно надо предупредить, что здесь рядом с рынком стоят артиллерийские орудия, и немцы могут в считанные минуты развернуть их на главной улице и смести нападавших пушечным огнем. В результате атака захлебнется, и немцы устроят в ночи кровавую мясорубку.

Мы уже подходили к краю поля, когда мой провожатый сказал:

— Здесь неподалеку железнодорожная станция, а впереди, на той стороне шоссе, — кирпичный завод. Теперь осторожно! Идем совсем тихо, а как услышим выстрелы, сразу бросаемся на землю.

Но мы так и не услышали ни выстрелов, ни криков часовых. Кругом была звенящая тишина.

Что же такое произошло? Понять что-либо было невозможно. Если бы я был тут один, то решил бы, что меня мучают кошмары.

Внезапно опять послышались неясные звуки. Вновь стало казаться, что надвигаются какие-то события. Я сказал:

— Все-таки стреляли по саксонцам. Они явно запаниковали и начали отстреливаться, но в результате так никого и не обнаружили.

— Значит, нам нельзя возвращаться. Если попадемся, нам не поздоровится, особенно вам с вашим револьвером. Вы даже не представляете, как они боятся вооруженных людей. Здесь расстреляли каждого, у кого нашли винтовку в саду. А ведь им просто подбросили оружие через ограду.

— Мы можем обогнуть главную улицу?

— Да, пройдем задами.

Мы двинулись обратно к нашему дому. Он стоял у реки на том краю деревни, который был ближе к Жизору. Теперь от нас требовалась предельная осторожность. Если мы попадемся саксонцам, они решат, что мы сообщники нападавших, и тогда нам конец. Уже было ясно, что французы лишь сымитировали атаку, и нам следует поскорее дойти до дома и улечься спать. К счастью, улочка, петлявшая среди садов и оград, по которой мы пробирались, была абсолютно пустынной.

— Эта улица выводит к дому вашей снохи?

— Нет. Нам еще придется пройти по главной улице и по мосту.

Когда мы подошли к главной улице, доносившийся до нас шум заметно усилился. В домах со стуком открывались двери, было слышно, что по улице кто-то бежит. Рядом с нами пробежали два солдата. Они нас не заметили, и было видно, что оба страшно напуганы.

— Там была кавалерия, — сказал по-немецки один из них, — а потом появилась пехота. Я не спал и слышал, как они промчались по мостовой.

Дело приобретало серьезный оборот. Речь, понятно, шла о французской кавалерии и пехоте. Кавалерию мы видели своими глазами, а пехота, очевидно, прошла по главной улице, когда мы пробирались в обход по полям.

Ничего другого предположить было невозможно. И все-таки было непонятно: почему стоявшая у рынка саксонская артиллерия не смела французов, и как французы умудрились пройти рядом с орудиями и не захватить их?

Ясно было лишь одно (если вообще что-либо могло быть ясно в этой ночной путанице): сейчас французы продвигались со стороны Жизора. Но как могла произойти такая смена позиций? Для меня это было непонятно. Правда, сейчас это уже не имело значение.

— Нам лучше поторопиться, — сказал я.

— Идем вдоль домов.

Такая предосторожность была нелишней, поскольку саксонские солдаты бегали по дороге из стороны в сторону, ничего не различая в темноте, и окликали друг друга.

Внезапно, когда мы проходили мимо открытой двери какого-то дома, один из солдат, явно ничего не видевший в темноте, бросился на меня. В этот момент я был начеку, а он, наоборот, был совершенно растерян. Я так сильно оттолкнул его, что он отлетел в сторону и рухнул на дорогу, а его винтовка улетела в другую сторону и с металлическим звоном ударилась о землю. Пока он поднимался, мы уже были далеко и даже успели перебежать через мост.

— Так мы возвращаемся? — с надеждой спросил провожатый.

Хоть он и не был трусом, но предпочитал не лезть на рожон.

— Нет, мы будем искать наших солдат.

Он ничего не ответил, и мы продолжили путь в направлении Жизора.

Вскоре до нас явственно донеслись ритмичные звуки марширующего воинского подразделения. Затем по-французски прозвучала команда "Стой!".

Одновременно позади раздался еще более сильный грохот: в нашу сторону двигалась кавалерия.

Наступил решающий момент. Правда мы оказались между двумя воинскими подразделениями, который двигались навстречу друг другу. Положение наше в тот момент было критическим. Мы бросились в ту сторону, где были французы, но кавалерия приближалась с огромной скоростью. Пришлось нам срочно схорониться в канаве.

Тот же голос, который приказал остановиться, теперь дал команду "Огонь!".

В ту же секунду в мелькнувших вспышках двойного залпа перед моими глазами предстала страшная картина. Французские солдаты выстроились вдоль обеих сторон дороги, оставив свободный проход в середине, а саксонская кавалерия, которая ничего не видела перед собой, двинулась по этому проходу, и французы, стрелявшие практически в упор, буквально искрошили и людей, и лошадей.

Вслед за яркой вспышкой вернулась непроглядная тьма, и теперь были слышны лишь немецкие проклятья, крики французов и чавканье штыков, вонзавшихся в человеческую плоть. Тем временем оставшиеся в живых и удержавшиеся в седле кавалеристы галопом умчались в сторону деревни.

Теперь, когда огонь прекратился, необходимо было срочно предупредить командира французов, что с минуты на минуту могут подтянуться саксонская пехота и артиллерия. Я позвал своего товарища, но он уже растворился в ночи.

Я помчался один, но подразделение уже построилось и двинулось в сторону деревни.

В темноте меня могли принять за немца и угостить пулей или ударом штыка. Поэтому, не дожидаясь такого сюрприза, я начал кричать:

— Я француз, крестьянин!

Меня окружили, и я стал объяснять офицеру, какими силами располагают саксонцы. После нескольких фраз, сказанных офицером, я наконец понял, в чем заключались действия французских войск.

Выяснилось, что войска, располагавшиеся в долине реки Андель, разделились на три колонны и двинулись на Жизор с севера, с запада и с юга. В атаку на саксонцев пошла центральная колонна, но по странному стечению обстоятельств немцы также пошли в атаку на французов, причем именно в тот момент, когда те готовились атаковать немцев. В результате произошла схватка в Этрепа-ньи, хотя ни одна из сторон к ней не готовилась.

Кавалерия, которая на наших глазах галопом прошлась по деревне, действительно была французской, и именно по ней был открыт удививший нас винтовочный огонь. Но наши кавалеристы почему-то решили, что на них нарвался какой-то разведывательный дозор. Они попросту не обратили внимания на это "недоразумение" и продолжили наступление на Жизор, позволив шедшей за ними пехоте самой разобраться со свалившимися на голову разведчиками. В свою очередь пехота, а вернее ее авангард, быстро прошла по деревне, не заметив саксонскую артиллерию, причем артиллеристы тоже не заметили французов.