А не попробовать ли и мне поступить точно так же? С моей стороны, понятно, будет слишком смело пытаться выползти из моего угла и перешагнуть через спавших солдат, не говоря уже о том, что крайне не просто проскользнуть мимо часового и понять, в какую сторону надо идти. Но в тот момент простых и надежных способов побега просто не существовало. Ради крохотного выигрыша придется все поставить на карту.

Я подполз к парижанину, но он уже спал. Я потихоньку разбудил его.

— Что такое? — спросил он. — Вы что-то хотите?

Я быстро шепотом сообщил ему свой план.

— Это безумие, — сказал он, — не делайте этого. Вы поплатитесь жизнью.

— Еще больше я рискую, оставаясь здесь.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Хорошо, — прошептал парижанин, — но я с вами не пойду. Без меня у вас будет больше шансов.

Я подождал еще полчаса. Усталые солдаты спали без задних ног. Чей-то храп перекрывал сопение всей спавшей братии.

Я тихо приподнялся. Мой компаньон схватил меня за руку:

— Прощайте и удачи!

Не успел я сделать первый шаг, как один из солдат повернулся в мою сторону. Я мгновенно лёг на пол.

Вскоре все успокоилось. Тот солдат даже не проснулся. Следовало поторопиться. Я перешагнул через одного солдата, потом через другого. Затем возникла трудность: два лежавших сбоку солдата перегораживали мне путь, а я не видел, куда поставить ногу, не наступив кому-нибудь из них на руку. На мое счастье, язык пламени на мгновение осветил помещение. Через секунду я уже был у двери.

Никто так и не проснулся. Я быстро нагнулся и подобрал чью-то шинель, свернутую в скатку, а затем, перешагнув через последнее препятствие, совсем тихо приотворил дверь.

В три прыжка я выскочил на крыльцо и по ступенькам скатился в сад. Вокруг не было ни души. Крупные кусты в саду еще не сбросили листву. Я спрятался за ними и быстро натянул шинель. В рукаве я обнаружил фуражку и водрузил ее на голову.

Ночью в такой экипировке у меня был шанс не привлекать к себе внимание. Впрочем, я не собирался попадаться на глаза часовому, а намеревался забраться вглубь сада и там перелезть через ограду.

Но и этого мне делать не пришлось. В ограде зияла трехметровая брешь, через которую я попал на соседний участок, а оттуда, через такую же брешь, на следующий участок. Двигался я быстро, но бдительности не терял.

Внезапно я услышал голоса. Они доносились из дома, в котором меня держали под арестом. Затем вспыхнули огоньки. Значит, мой побег обнаружен и меня уже ищут.

Я бросился бежать и вскоре оказался в незнакомом месте. Это был то ли лес, то ли парк, во всяком случае, вокруг росло много деревьев. Я постоянно оборачивался, но голоса постепенно стихали, лучи света исчезли, казалось, никто за мной не гонится.

Где я находился? Куда дальше идти? Об этом я не имел ни малейшего представления. Но внезапно в стороне прозвучал пушечный выстрел, и сразу стало понятно, в каком направлении надо двигаться, чтобы не нарваться на передовые посты и сильно не удалиться от Парижа.

Оказавшись в лесу в кромешной тьме, я совсем потерял ориентировку. Помедлив, я неспешно пошел наобум, стараясь двигаться так же осторожно, как и предыдущей ночью.

За лесом началось открытое пространство, которое я пересек ползком, двигаясь от куста к кусту и от изгороди к изгороди. Потом я опять углубился в лес. Мне казалось, что я нахожусь в окрестностях Со или Олнэ, а возможно, и Шатне, но точно определить местоположение было невозможно. Я решил остаться в лесу на всю ночь, нашел яму, полную опавшей листвы, и улегся в нее, завернувшись в шинель. От тюрьмы я ушел довольно далеко. В этом месте меня вряд ли будут искать. От усталости и волнения я чувствовал себя совершенно разбитым и, свернувшись клубком, моментально заснул и проспал до утра.

Проснувшись, я подумал, что первым делом надо избавиться от шинели. Я сложил ее и спрятал под листвой. Там же я спрятал синюю блузу, которую носил поверх жакета. Затем я вывернул шапку мехом внутрь и кожей наружу. Все это я проделал, чтобы не походить на человека в синей блузе и меховой шапке, которого, скорее всего, будут искать.

Мои планы относительно Парижа пока оставались в силе, но после того, как меня задержали на левом берегу Сены, было бы слишком опасно возвращаться туда, где меня постигла неудача. Поэтому я решил попытать счастья на правом берегу или на Марне. Конечно, я потеряю много времени, но это будет вынужденная мера, и к тому же я соберу информацию о вражеских позициях.

Когда рассвело, стало ясно, что я почти точно угадал свое местоположение. Я находился в лесу в окрестностях Верьер, и, если меня вновь не задержат, я мог бы через Вису или Рунжи добраться до Вильнев-Сен-Жорж, а оттуда двигаться в сторону Бонейля или Кретейля.

Однако меня так и не задержали, и даже предъявить пропуск у меня потребовали только два раза, хотя в деревнях, через которые я пробирался, было полно баварских и прусских солдат. Они были повсюду — на улицах, в дверях, выглядывали из окон домов, занимались утренним туалетом, причесывались, но главным образом — драили свои сапоги. Казалось, что чистка сапог является их главной заботой, и они на каждом углу начищали их до блеска. Кроме того, кавалеристы начищали кожаные вставки на своих штанах. Самостоятельно надраив те места, до которых у них дотягивались руки, они становились на четвереньки и выпячивали округлые места, которые им начищали их товарищи. Товарищ кавалериста брал в руки щетку, плевал на нее и начищал кожу на штанах до тех пор, пока она не начинала сверкать, как зеркало. Проделав это, чистильщик сам становился на четвереньки.

Подвергшиеся нашествию деревни имели весьма жалкий вид. Во всех домах солдаты выломали ставни и двери, улицы были завалены мусором и нечистотами, кусты в садах были сломаны или вырваны с корнем, повсюду валялись разбитые бутылки, кости, горшки, тарелки, кастрюли, рваная одежда. Гостиные на первых этажах превратили в стойла для лошадей, и все полы были загажены конским навозом. Повсюду сушились грязные рубахи и носовые платки. Церкви превратили в казармы. В крестильных купелях мыли овощи. Жители деревень спасались в лесах, и повсюду были одни солдаты.

На фоне этой душераздирающей разрухи бросался в глаза безупречный порядок, в котором содержались оборонительные сооружения и военное имущество. На господствующих высотах были тщательно замаскированы артиллерийские батареи. В парках и лесах вырубили огромное количество деревьев. Многие деревья спилили на высоте трех футов от земли, даже не обрубив ветки, да так и оставили лежать на земле. Немцы укрепили каждую деревню и даже каждый отдельный дом и сад. Деревенские улицы перегородили баррикадами из поваленных деревьев и вывернутых булыжников. Во все стенах пробили бойницы, а из мебели изготовили защитные сооружения, за которыми могли бы прятаться солдаты при отражении возможной вылазки из Парижа. Повсюду установили таблички на немецком языке с указанием мест сбора на случай тревоги. Вдоль дорог протянули телеграфные провода, а в полях устроили насыпи и укрытия для стрелков. Атаковать подобные укрепления практически бесполезно. Нападающие потеряют двадцать человек, пока убьют хотя бы одного обороняющегося.

Я намеревался пересечь Сену в Вильнев-Сен-Жорж, но меня даже не впустили в деревню. Я начал настаивать, и меня опять едва не арестовали. Пришлось отправится в Корбей, куда я добрался только к вечеру.

Из Корбея, в котором был устроен громадный склад для снабжения немецкой армии, я на следующий день отправился в Монжерон. Но дальше этой деревни мне пройти не удалось. Местные жители рассказали, что один кюре, пытавшийся пройти через их деревню в Вильнев, был арестован. Пруссаки никого не подпускали к мосту, потому что в случае отступления он оставался для них единственным путем отхода.

Пришлось мне по дороге, которая пересекает долину Бри, двинуться в сторону Экуэна. Там я собирался выйти в окрестности Сен-Дени и попытаться перейти линию фронта. В результате я примерно на двадцать лье отклонялся от изначального маршрута и терял, разумеется, массу времени. Но выбора у меня не было. В противном случае пришлось бы вообще отказаться от попытки добраться до Парижа, а это не входило в мои планы.