Я сказал слуге, чтобы он не объявлял о моем приходе, и зашел в гостиную так же, как прежде заходил в нее каждый вечер. Сюзанна сидела за карточным столом в компании трех седовласых партнеров, а госпожа Борденав вместе с Лоранс и нотариусом, которого мы называли "нотариусом для согревания ног", пристроились в уголке у камина.

Первой меня увидела и сразу узнала Лоранс.

— Господин д’Арондель!

Поднялся шум. Госпожа Борденав бросилась меня обнимать, но Сюзанна даже не встала из-за стола и лишь протянула мне руку. Правда мою руку она пожала с прежней теплотой.

Госпожа Борденав, Лоранс, нотариус и все гости засыпали меня вопросами. Я коротко отвечал, что бежал из плена, а по приезде в Куртижи не застал мать в живых.

Прерванная игра возобновилась.

— Козыри у меня, — сказала Сюзанна.

Играла она очень внимательно. Сначала я удивился, ведь прежде она никогда не играла в карты, но, когда госпожа Борденав сообщила мне, что теперь она каждый вечер играет с этими тремя старичками, я искренне порадовался. Она пристрастилась к картам, чтобы избежать банальных разговоров с молодыми людьми и хранить в душе воспоминания о наших прежних отношениях.

Меня заставили подробно рассказать о моих приключениях, но, когда я заговорил о сражении под Седаном, Сюзанна неожиданно перебила меня:

— Знаете, — сказала она, — я не верю тем гадостям, которые пишут о нашем императоре. Мне известно из надежных источников, что он вел себя, как герой.

— Если только считать героизмом его героическую капитуляцию. Ни один солдат не смог бы отдать свою шпагу и сдаться с таким же беспримерным спокойствием. Но если оценивать его, как воина, то никакой он не герой.

— Вы так говорите, потому что он не дал себя убить?

— Ему было нетрудно остаться в живых.

— Однако вы остались живы!

— Я — да, но лошадь подо мной убило.

— Вы готовы обвинить в трусости даже лошадь императора.

— Его лошадь я ни в чем не обвиняю.

Партия завершилась в одиннадцать часов. Все встали. Наконец Сюзанна подошла ко мне.

— Как жаль, что вас не ранило, — сказала она. — Я тут организовала госпиталь и могла бы ухаживать за вами. Вот увидите, какой я сшила себе костюм. Я сама его придумала и сшила. Он одновременно элегантный и строгий. Я вам его покажу.

— Завтра покажете?

— Нет, завтра не смогу. Я проведу весь день у графа д’Эгилонга. Давайте послезавтра.

Я почувствовал, что задыхаюсь. Мы вышли из гостиной вместе с нотариусом, и я спросил у него:

— С каких пор госпожа Борденав состоит в столь тесной дружбе с графом д’Эгилонгом?

— Не госпожа Борденав, а мадемуазель Сюзанна. Когда началась война, граф вместе со своим сыном переехал в свой замок, и Сюзанна решила, что она выйдет за него замуж.

— Странные слова вы говорите о той, кого я люблю и уважаю.

— Если мои слова ранят вас, то я могу и помолчать. Но коли вы задаете вопросы о ней, тогда, я полагаю, надо говорить о том, что происходит на самом деле. Как вам известно, граф д’Эгилонг является одним из самых видных деятелей легитимистской партии[97], и, если на престол взойдет Генрих V, тогда граф станет министром или займет важный пост при дворе. Сюзанна сочла, что в такой ситуации было бы неплохо стать графиней д’Эгилонг, и она вскружила голову графу, который ее обожает и хочет на ней жениться. Она могла бы с легкостью соблазнить его сына, тем более что он весьма глуп. Но соблазнить отца — это совсем другое дело. Если вы носите фамилию д’Эгилонг, то вы вольны влюбиться в даму по фамилии Борденав, раз вам того хочется, но жениться на ней — никогда. Чтобы граф добровольно согласился на такой брак, надо работать, много работать, и здесь требуется большой талант. Работа уже началась. Этим вечером вы как раз застали Сюзанну за делом. Так что, можете не сомневаться, все у нее получится.

— Что вы имеете в виду?

— Те три партнера по висту — это ее сообщники. Но также они друзья и советчики графа. Их задача ввести графа в заблуждение и надавить на него. Она и их соблазнила точно так же, как когда-то соблазнила вас.

Я невольно отпрянул.

— Да, я понимаю, ведь вы, в отличие от них, не старик. Но есть такие женщины, у которых старики не вызывают отвращения. Сюзанну всегда окружали старики с мощными челюстями и головами сатиров, от одного дыхания которых все на свете сохнет и умирает. Теперь вы понимаете, почему вам оказали такой прием? Она трудится не покладая рук, а тут вы, словно снаряд, падаете ей на голову. Для нее было бы лучше, если бы вы были в плену или мертвы. Сколько раз она говорила нам после Седанского сражения: "Мне сегодня грустно, я думаю о господине д’Аронделе. Бедный мальчик, он пошел на смерть из-за любви". Знаете, есть женщины, которым неприятно, когда кто-то узнает, что они любимы. Но Сюзанна не из таких, ей надо, чтобы все знали, что она способна внушить бешеную страсть. Это умножает ее славу. Она измучила меня, постоянно ставя вас в пример. Недавно она сказала:

— Вот вы, нотариус, не пойдете из-за меня на смерть.

Я ответил:

— Зато по вашей милости я умру, когда протяну вам перо для подписания брачного контракта с графом д’Эгилонгом.

— Так и вижу ваше лицо, — заявила она. — Думаю, оно станет белее вашего галстука.

Несколько минут мы с нотариусом молча шли рядом.

— Значит, вы ее любите? — спросил я.

— Люблю, на свою беду. Конечно, я понимаю, что она собой представляет, и даже строго ее осуждаю. Вот уже три года я терплю ее капризы и кокетство, а она думает, что раз я молчу, значит я слеп. Знаете, я каждый вечер записываю все, что увидел за день. Уверяю вас, если бы я был писателем, из моих записей получилась бы прелюбопытная книга о женской душе. Зайдите ко мне, я дам вам почитать те места в этих записях, которые касаются вас: в такой-то день Сюзанна взяла вашу руку в свою, в другой день прижалась левой ногой к вашей ноге и при этом своей правой ногой искала мою ногу. У меня нет в отношении Сюзанны никаких иллюзий, но я люблю ее так, что готов за нее умереть. Я постоянно ищу аргументы в ее оправдание и нахожу такие убедительные, какие не смогла бы выдвинуть даже она сама. Эта особа постоянно ждет признания — вашего, моего, даже самых незначительных людей — и при этом в ее кокетстве таится какая-то наивная жестокость. Дело в том, что она не видит и видеть не хочет ту боль, которую она нам причиняет. Она искренне думает, что дарит нам одну только радость. Ей и в голову не придет, что после общения с ней мы чувствуем себя несчастными. Наоборот, ей доступна лишь одна мысль: "Не слишком ли я с ними добра?"

Мы подошли к моему дому. Нотариус хотел подняться ко мне, но я не стал его приглашать. Все, что я услышал, показалось мне чистой правдой, и я был в ужасе от его слов.

Всю ночь я мерил шагами комнату. Теперь все кончено. У меня больше нет ни матери, ни Сюзанны. Я остался один. Утром я присел к столу и заснул, обхватив голову руками.

Когда я очнулся от мучительного сна, было уже довольно много времени. Что мне теперь делать, куда идти? Жить по-прежнему в Тарбе не имело смысла. Все, что у меня оставалось — это портрет матери, на который я не осмеливался взглянуть, книги и кое-какие безделушки. Я долго вертел их в руках, открывал то одну книгу, то другую, что-то искал, пытаясь отвлечься от терзавших меня мыслей.

Кто-то постучал в мою дверь. Я решил, что пришла Сюзанна. Но оказалось, что хозяйка принесла какую-то бумагу. Это было письмо из 13-й пехотной дивизии. Мне предписывалось прибыть в Ренн, где формировался маршевый батальон.

Я удивился, что так быстро стало известно о моем прибытии в Тарб, и отправился в военный комиссариат. Там я встретил приятеля, который сообщил, что письмо мне направил капитан Лотур. Он узнал, что я появился в Тарбе и решил отправить меня в Ренн. Этот капитан дружил с Сюзанной и часто бывал в их доме.

Таким образом, сначала она сделала из меня добровольца императорской армии, а теперь отправила служить солдатом в армию национальной обороны.