– Залазьте, – Вовка позвал нас с тёплой печки, сияя «фонарём» под глазом, и кивнул на брата. – А этого бандита сюда не подсаживайте. Полезайте, я тут засаду устроил – в войну поиграем. Мамка разрешила.

– А парашут есть? – осведомился Валерка. – Высоко падать, если что.

На маленькой печке, заваленной всяким хламом, шибко-то не развернёшься. Какого чёрта здесь держат тулупы вместе с валенками? Впрочем, без них на голых кирпичах поджариться можно очень запросто. А из валенок, при желании и небольшой фантазии, неплохие пулемёты получаются. Вот мы и застрочили в три голоса.

– Здесь и спать можно, – похвалил я печку и пожалел, что у нас дома такой нет.

– Была нужда, – отмахнулся Вовка. – У меня кровать есть.

– Я, когда женюсь, с женой буду спать, – заявил Халва.

– А я женюсь на дикторше из телика, – поддержал тему Вовка.

Я обиделся – телевизор мой, значит, и дикторша моя. Какое он имеет право на ней жениться? Да никакого. Заявил об этом, и обиделся Вовка.

– Я вообще жениться не собираюсь, – сказал я. – А девчонок буду лупить, где не встречу.

– Ты ещё маленький, – сказал Халва, – и ничего не понимаешь.

– Сам ты маленький, – оборвал я его.

Играть совсем расхотелось, да и жён себе выдумывать. Повисла гнетущая тишина.

– А пойдемте, ходы в снегу рыть, – предложил Валерка.

Вспомнил ворчание отца, когда в последний раз просил у него для этих целей лопату.

– Делать вам нечего. Лучше б снег от фундамента отбросал – весной работы меньше будет.

– Не, – предложил я. – Пойдёмте окопы рыть. Должны, точно знаю, должны враги напасть на наш дом. А мы окопы выроем и всех перестреляем. Пока врагов ждём – телик посмотрим.

Телевизор – аргумент. Ребята сразу согласились, что окопы возле дома рыть интересней, чем ходы в сугробе.

Это с тёплой печки работа казалась лёгкой и интересной. Недавняя метель так скрепила снег, что я быстро выдохся и заскучал. Чтобы как-то поддержать боевой настрой, предложил хором спеть. И первым затянул:

– Шёл отряд по берегу, шёл издалека…

Песню о героическом Щорсе мои друзья не знали, но дружно подхватывали припев:

– Ээ-эй! Ээ-эй! Красный командир…

Мама в окно постучала, перед ртом щепотью машет – обедать зовёт.

– Продолжайте, я сейчас.

За столом усидеть не было сил – на подоконник пристроился с тарелкой, ем и посматриваю, как ребята в снег вгрызаются.

Отец увидел, подивился и похвалил:

– В жизни всегда так бывает – кто-то вкалывает, а кто-то руками водит. Учись, сын, головой работать – лопата от тебя не уйдёт.

Отец ушёл скотину убирать, а мне на мороз не хочется. Сестра уроки учит – прочитает в учебнике, захлопнет, сунув палец закладкой, глаза закроет и повторяет вслух:

– Чьи это поля, чьи это мельницы? Это панов Вишневецких. Это…

Забудет, собьётся и вновь в книгу подсматривает.

– Чья это дура с книжкой у печки? Это панов…

Хлоп! Люська стукнула меня учебником по голове. Я бросился на сестру с кулаками, но она так лягнула меня в живот, что я кубарем (как давеча Серёжка) улетел под кровать. Оттуда возвестил на весь дом, что не очень-то доволен подобным обращением с будущим Героем Всей Страны. Крупная слеза упала на пыльную половицу и застыла стеклянным шариком. Мама вошла с кухни.

– Смотри, как она меня лупит, – сквозь рёв жалуюсь я. – У меня даже один глаз выпал.

Мама вопросительно посмотрела на сестру. Люся, зевнув в учебник:

– Уроки учить мешает.

– Следая. Не лезь, – мама подвела итог инциденту и удалилась на кухню.

Жду отца – уж он-то заступится, наведёт в семье порядок. Но вместо отца заходят ребята.

– Вон он, ваш командир – под кроватью хнычет, – сказала мама.

После такого представления вылезать совсем расхотелось. Ребята постояли немного у порога и ушли. Отец пришёл.

– Плюнь и растери.

Разделся, лёг отдыхать перед сменой.

– Толик, айда бороться.

Я тоже разделся и кинулся на отцовы ноги. Они сильные и очень хитрые – всё время норовят скрутить меня в бараний рог. Долго выпутывался, устал.

Отец:

– Тащи книгу – почитаем.

С Люськой мы сказки читаем, а с отцом толстенную книгу «Следопыт». Про индейцев, про войну. Вообщем, жутко интересную. Отец начинает бойко, потом запинается, делает паузы и умолкает. Книга падает ему на грудь. Он вздрагивает и начинает снова, с уже прочитанного. Так повторяется несколько раз. Наконец, он решительно откладывает книгу и говорит:

– Давай поспим.

Ну, что ж спать, так спать. Но сначала…. Вот бы мне ружьё такое, как у Следопыта – чтоб само метко стреляло. Я б тогда…. А кто б узнал? Как ни суди – а без Филимона Купера о Следопыте никто б не узнал. Придётся браться за перо. Уж я бы написал – видит Бог! Глаза начинают слипаться, но уснуть не удаётся – мама позвала:

– Толя, собирайся в баню.

Зимой баню топят редко – в морозы дров надо много, поэтому используют любой случай, чтобы напроситься к соседям. А у нас телевизор – как пригласительный билет. В этот раз Нина Мамаева прибежала за сестрой.

– С девчонками не пойду, – заявил я.

– Я тебе не пойду, – мама грозит сначала пальцем, потом кулаком.

Приходится вылезать из тёплой постели. Но и девчонки не в восторге от моего общества.

Люся:

– Да он уж большой, чтоб с нами ходить.

Мама:

– Помоете, не сглазит.

Нина:

– Помоем, конечно, помоем. Айда, Толяша, на ручки.

Это она из-за телевизора такая ласковая. А может, я ей симпатичен? Она-то мне определённо нравится – больше всех Люсиных подруг. Я когда вырасту, наверное, на ней и женюсь. Вот интересно, кто на Люське женится? Впрочем, пусть это будет хороший человек. Жалко её – сестра всё же, и не всегда она со мной дерётся, иногда защищает и книжки читает, когда попрошу. Размышляя об этом на полку в бане, я плескался водой на девчонок.

Сестра:

– Чё сидишь, как барин – кто-то тебя мыть будет.

– Смотрю, – неопределённо ответил я и тут же пожалел.

– Смотришь? – Люся придвинулась ко мне. – Смотришь?

И хлесть мне мыльной мочалкой по лицу. Сразу глаза защипало. Я заревел.

Нина вступилась:

– Люська, ты что сдурела?

Она попыталась промыть мне глаза. Я не дался и получил ещё и подзатыльник. Не видел от кого, но, думаю, что от сестры, потому что Нина отнесла меня в предбанник, где я и прохныкал, пока не пришла мама.

К соседям Томшиным сын Володька приехал из армии с молодой женой. В первый же день молодка поскандалила со свекровью и ушла к соседям. Приютили её Власовы, у которых, говорили, старик в войну предателем был. Они были нелюдимы, их не любили. Володька метался от жены к матери, пытался примирить, потом, отчаявшись, запил.

– Езжай туда, откуда приехал, – заявил ему родитель Пётр Петрович Томшин. – Ты мне больше не сын.

За дело взялся мой отец. Он привёл Володьку к нам домой, поил и потчевал, приговаривая:

– Ты ешь, ешь, и тогда тебя никакая хмелюга не возьмёт – по себе знаю.

Беседовал с ним, беседовал. Про себя рассказывал. Была у него большая любовь с медсестричкой одной, когда после ранения на фронте в госпитале лежал.

– Ну, казалось, ни минуты без неё прожить не смогу. Выписка тут подоспела. Как без неё ехать? И она на службе. Хотел остаться. Сама уговорила – поезжай, мать повидай. Дома, веришь ли ты, как с поезда сошёл, забыл, как и не было её. Через полгода письмо прислала: «Что ж ты, сокол мой ясный….» А я, веришь, даже лица её вспомнить не могу.

Поучал гостя:

– Не любовь, это Петрович, приворот один. Любовь – это когда дети общие, хозяйство, и тебе другой женщины на дух не надо. Рви ты с ней, ломай своё прошлое, пока совсем голову не задурила. Ищи такую, чтоб мать уважала – такая для жизни нужна.

Судьба первого Володькиного брака была решена. Однажды я увидел приезжую. Шла она мимо, худенькая, тонконогая, глаза большие, чёрные и затравленные. Со спины она была жалкая, но взглянешь на маленькое упрямое личико и невольно думаешь, что есть в ней что-то колдовское. Походив по судам и Советам, вскоре она уехала ни с чем. Володька завербовался на Север и отправился в те края, где деды его упокоились.