«Характер эстонцев формировали как история страны, так и природа. Долгие тёмные зимы способствовали тому, что эстонцы склонны к несколько мрачному скептицизму и скупы на слова. Но в то же время именно этот длительный период, наполненный рутинной домашней работой способствовал размышлениям и полётам фантазии.

Фольклорное творчество даёт понятие о шкале ценностей ныне урбанизировавшихся эстонцев. Так, обычный герой эстонской сказки никогда не становится королём и не бежит со сверкающим мечом в руке сражаться с чудовищами. Он, скорее, рассчитывает на ум и смекалку, философски общается с самыми разными персонажами, даже с хозяином преисподней, а, в конце концов, просто пытается перехитрить их.

Самоирония, предпочтение рационального подхода романтическому и скептический характер создали представление об эстонцах как об упрямых и погружённых в себя людях. В самом деле они не выносят указаний со стороны и в то же время свято убеждены, что их совет самый лучший. В повседневной жизни эстонцы могут защищать свои права довольно необычным способом – угрюмым молчанием. «Слово – серебро, молчание – золото» гласит старая пословица».

Эсты разных регионов страны в традиционных костюмах. Энциклопедический справочник Советская Эстония, Таллин, 1979 г.

Ледник, отступая куда-то в северные края Лапландии, оставил после себя занимательный пейзаж – каменистую почву, на которой кроме мха, небогатого на живность леса и болотистых зарослей, отродясь ничего не водилось. Неудивительно, что в схватке с белками, зайцами, бакланами и косулями за эти заманчивые и лакомые пространства победили предки великих эстонцев. По всей видимости, других конкурентов у них попросту не было. Так они и просуществовали последующие девять тысяч лет в гармонии с природой, объясняя для себя особенности окружающего их мира мистикой и волей языческих богов. Эти древние люди жили автономно от остальных очагов зарождавшейся европейской цивилизации и были по-своему счастливы. Вопросы гипотетической экспансии и регионального доминирования их не интересовали. Они просто жили в своём поросшем мхом и камышами заболоченном раю. Так что не стоит удивляться, почему их «сверхплодородная» земля и «шикарный» морской климат так и не поспособствовали рождению большого, в смысле численности, народа. В те стародавние времена количество эстов варьировалось в пределах 100-220 тысяч человек (сейчас их около миллиона). Немного, даже по сравнению с другими этническими группами, прятавшимися от глобальных процессов где-то в дальних закоулках евразийского континента.

Имея определённый опыт погружения в этнокультурную среду эстонцев, предположу, что именно два вышеперечисленных фактора – многовековое затворничество и малочисленность, по сути, предопределили психотип этого народа. Даже сегодня, после столетий принудительной христианизации, в эпоху толерантной бессознательности, глобализации и Интернета этот героический этнос с превеликим усердием цепляется за свои скудные, но от того не менее важные истоки. Чтобы не быть голословным, вот, несколько наглядных иллюстраций:

– здесь на государственном уровне отмечается языческий праздник летнего солнцестояния, являющийся выходным наряду с Рождеством и Днём независимости;

– здесь до сих пор самые распространённые фамилии непосредственно связаны с природой и материальным миром («белка», «болото», «глина», «заяц», «камень», «яблочное дерево» и др.);

– здесь очень гордятся своим языком, считая его не менее красивым и певучим, чем, скажем, французский (хотя бьюсь об заклад, всем без исключения иностранцам воспринимать на слух слова с многочисленными звуками типа «йыу» очень трудно);

– здесь чтут народные танцы и традиционные ремёсла;

– здесь с завидным упорством культивируется преданность народу и Родине.

Вроде как и Европа, а характерных признаков смешения людей, культур да и вообще космополитизма на этой земле как-то не сильно видно. Не помогли окончательно вылечить больного и многочисленные инъекции такими популярными нынче вакцинами, как Democratia Americana Standartus. Так что не стоит удивляться, если на риторический вопрос: «с чего начинается Родина?» типовым ответом, характерным для большинства эстонцев, будет: «мой хутор». Далее, конечно, последуют уточнения, что этот уникальный по-своему хутор расположен где-нибудь в местечке типа Тырва или Карьятнурме.

Для комплексного понимания контекста, в который мне пришлось нырнуть с головой и иметь дело в сумме долгие девять лет, кратко пройдёмся по некоторым последующим вехам исторической спирали этого маленького этноса. Обособленная жизнь эстов была нарушена на рубеже 12-13 веков н.э. Распространённый в те времена среди германских среднеевропейцев лозунг Drang nach Osten, который не имеет ничего общего с ругательством и нецензурной лексикой, а означает лишь в переводе с немецкого «натиск на Восток», привёл жаждущих геополитического господства немецких крестоносцев на земли доселе им неизвестных народов. Рыцари и миссионеры Ордена меченосцев – дочерней компании Тевтонского ордена, реализуя свои задачи регионального доминирования, включая такую важную цель как «тупо пограбить» под прикрытием расширения ареала хождения христианской веры католического образца, без лишних раздумий принялись покорять территорию современной Эстонии. Как гласит здешняя официальная историография, «началась война за независимость». Кого с кем и от кого – не совсем понятно. Своего государства, равно как и городов-полисов у эстов не было и в помине, ведь повышению эффективности ловле рыбы и собиранию грибов это никак не способствует, хотя и не препятствует. Вооружённое сопротивление местами вроде как и оказывалось, но всё это было спорадически и плохо организованно. За несколько заходов христианская вера и кованный двуручный меч нанесли серьёзный удар по эстляндскому политеизму.

Тевтонский орден накатывал волнами и за первый раунд толком закрепился лишь на территории современных северной Литвы и Латвии, походу помножив на ноль отчаянно сопротивлявшихся туземцев – в основном пруссов. Вероятно, в память о бойцовском характере истреблённого балтского племени северо-восточная часть Германии в будущем будет именоваться Пруссией. Чуть позже настала очередь эстов: сравнительно небольшие по численности, но хорошо подготовленные войска крестоносцев, подавили очаги сопротивления, установив свою единоличную и безусловную власть вплоть до границ с Новгородским княжеством (с середины 14 века – Новгородской и Псковской республиками). Некоторые эстонские историковеды, например Март Лаар[8], с пеной у рта доказывали, что к моменту вторжения иноземцев древние эсты-де уже фактически создали своё государство. Затем в ключевых сражениях практически перебили всех оккупантов (запомните это слово – «оккупант»!), однако лишь по чистой случайности из-за некоторых внутриплеменных разборок и нечеловеческого невезения проиграли войну за независимость. Как оказалось, в следующий раз о смысле этого слова – независимость – эсты всерьёз задумаются лет эдак через 800. Ну, и также уместно добавить, что, по мнению Лаара, ставшие к тому времени враждебными для эстов восточные полудикие венедские, т.е. русские княжества, почему-то не помогли храбрым обитателям болот в их борьбе с западным агрессором. Действительно, почему? Не иначе как сговор!

Далее всё было более-менее понятно и логично, с точки зрения классического устройства дел в средневековой Европе. Принудительная христианизация по жёстким католическим лекалам с кострами и процессами над ведьмами, ставшей в некотором смысле первичной инъекцией западноевропейских ценностей, спорадические восстания, смена владельцев территории Эстонии в ходе многочисленных войн, сделок и обменов. Неизменными оставались лишь уклад жизни обитателей болот, лесов и каменистой почвы, да немцы-феодалы, по велению с неба эксплуатировавшие в хвост и в гриву местное население.