— Праздник Утренней Звезды, — неожиданно для самого себя сказал я. — Мы все встретим и проводим ее. Поэтому идем в лес.

— Тут еще где-то моя землячка из Иванова, — сказал ватник. — Давайте и ее захватим!

— Всех возьмем, — пообещал я. Гулять так гулять. Должен же быть хоть один праздник в жизни! Что-то слишком часто последнее время мне было плохо.

Я накупил в киосках всего, что только было возможно, пришлось даже воспользоваться сумкой сборщика посуды, выбросив его улов. Нас ожидал шикарный стол (или пень) под звездным небом: шампанское, водка, ликеры, испанское сухое вино, ветчина, маринованные огурцы, шампиньоны в банке, салат из фасоли, исландская сельдь, шпроты, пиво разных сортов, украинское сало, колбаса «докторская» и сухая, грудинка, хлеб черный и белый и даже кубинские сигары. И только один стакан. Но по дороге к лесу сборщик посуды забежал к дворничихе и взял у нее кое-что из кухонной утвари. А заодно и ее саму.

Мы разместились в глубине леса возле небольшого пруда, где лежали поваленные деревья. Кто-то пошел за хворостом, женщины занялись продуктами и банками. Светила луна, да и звезд в небе было достаточно. А когда загорелся костер, мрак вообще отступил к окружавшим соснам. И самого города вокруг вроде бы тоже не стало. Он, конечно, был, но где-то там, за чертой, отделяющей свет от тьмы. Ему было не пробиться сюда, к нам. С его ядовитым жалом, поражающим каждого, кто не принимает его веру.

— Открывайте бутылки, господа бомжи и странники, — скомандовал я. — Пусть каждый пьет и говорит, что хочет.

— Слово нашего Вальсингама будет законом, — торжественно сообщил первый старик.

И пир начался.

Приятные они все оказались люди. Чудаковатые и потрепанные жизнью, испившие ее чашу почти до дна, согнутые в бараний рог, но простые и бесхитростные, как дети. Русский человек до самой старости остается ребенком, которого только и делают, что обманывают всю жизнь. Ну и пусть лгут и предают, если не могут одолеть в открытом поединке. Кишка, значит, тонка. Но почему предают свои же, кому веришь, кого любишь? Почему меня предали Полина и брат? А еще прежде — Аня? И Димыч, и Петр Степанович, и многие другие, кого я считал своими друзьями? Что же за время иуд свалилось на наши головы? Когда же придет Спаситель, чтобы избавить нас от них? Или надо самим браться за метлу?

У меня было много вопросов, а костер мерцал, как глаза моих сотрапезников, веселящихся в нежданно свалившийся на них праздник. Появилась еще какая-то заблудившаяся молодая парочка, парень с девушкой, сели на свободные пеньки. Дворничиха Клава затянула старую казацкую песню, а сборщик посуды подхватил, да и остальные тоже. Хорошо пошли шампиньоны под шампанское. Земляки из Иванова стали рассказывать о своем житье-бытье, а лохматый старик вдруг заплакал, и все его стали утешать.

Удивительная была ночь!.. Казалось, все сейчас может произойти. Возьмет и опустится рядом летающая «тарелка», пригласят нас внутрь и заберут отсюда на неведомую планету. Или подкрадется напущенное на Москву чудовище поганое — ОМОН — и покрошит всех из автоматов, прямо в костер. Или явится вдруг светлая девушка с золотистыми волосами, в белой одежде, облаченная в солнце, и позовет меня за собой.

— Нарекаю тебя королевичем всех гонимых! — кричал мне старик прямо в ухо, уже оправившись от слез. — Защитником бомжей и сирот, больных и слабых, несчастных и преданных! Вот оно отныне — твое войско!

Я принял протянутый мне стакан и осушил его во славу своего крестного.

Старик продолжал кричать:

— Ни бельмеса никто не соображает, а ты дойдешь до сути! Только духом не падай! Духом!

— Хорошо, — сказал я. — Обещаю.

А веселье и пир продолжались, словно в зачумленном городе мы нашли единственное безопасное место. И так продолжалось до самого рассвета. А когда он пришел, со стороны Лосиного острова, я увидел в небе ту единственную, тающую утреннюю звезду, обещанную мне. Она исчезала, унося с собой в невидимый мир все тревоги прошедших дней, всю суету и разочарование. И кроме меня, никто ее больше не видел.

Вскоре, провожаемый своей поредевшей и подуставшей свитой, я покинул место полночного пиршества. Я поймал такси и поехал в Останкино. Я хотел сразу забрать Леночку и оттуда двинуться на вокзал. Но, проезжая по улице Королева, я попросил остановиться возле моей бывшей палатки и отпустил шофера. Мне подумалось, что надо завершить еще одно дело. Я постучал условным сигналом, и Гриша высунул из двери свой нос. А мне этого только и надо было. Защемив его шнобель двумя пальцами, я втолкнул Гришу внутрь. Новый напарник приподнялся с топчана и вытаращился на меня.

— Иди подыши воздухом, — сказал я ему. Он послушно проскользнул мимо меня к двери. — А теперь поговорим.

— О чем? — испуганно спросил Гриша.

— О том, как ты на меня повесил миллион.

— Так нас же обобрали, пока ты развлекался!

— Я сейчас снова буду развлекаться, — предупредил я. — Гриша, я стану бить тебя до тех пор, пока ты не признаешься, что никакого ограбления не было. Начинать?

Он понял, что я не шучу.

— Чего ты хочешь? — устало спросил он.

— Чтобы ты рассказал Аслану, как было дело. Или просто вернул мою долю.

— Он все равно тебя придавит, — произнес Гриша, обдумав мои слова. — За Тимура.

— Это мы еще поглядим.

— Он знает все твои адреса. Ты обложен.

— Пусть. Но твою задачу я тебе разъяснил. Не надо повторять?

— Не надо. — Гриша опасливо покосился на мои кулаки.

— Тогда будь здоров. И сплюнь наконец то, что у тебя во рту.

Я вышел из палатки и пошел к дому Леночки. У меня было ясно и спокойно на душе, словно свет утренней звезды зарядил меня новой энергией. Еще издали я заметил около подъезда знакомую машину, а в ней — трех человек, и среди них — того белобрысого, который гнался за мной вчера. Сначала я хотел спрятаться за деревом и переждать, но они уже увидели меня и полезли из «Жигулей».

Эх, если бы Николай сейчас был со мной рядом, пронеслось у меня в голове. А потом я подумал: «Мне ли кого-то бояться на своей земле?»

И я пошел им навстречу.

РОМАНТИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ГОНКОНГ

Повесть

Посвящается Евгении Лемешевой

1

— Выхвати-ка мне из зала вон того блондина в оранжевой куртке. — Режиссер наклонился к оператору. — Покажи его пару раз крупным планом, но ненавязчиво. Чтобы телезритель запомнил.

— Сделаю, — согласился оператор. — Выглядит фотогенично, будет смотреться. Одна бровь выше другой — загадочно и романтично. Как у Байрона.

— У Байрона была одна нога выше другой, — усмехнулся режиссер, прикладывая к взмокшему лбу платок. В зале стояла жара, хотя за окнами молодежного клуба «Смешная недотрога» шел первый в декабре снег. Режиссер был молод, лыс, тучен и тяжело дышал, словно взбирался по нескончаемой лестнице, а остановиться и передохнуть на ступеньке уже не мог.

— А девушек каких брать, ты наметил? — спросил понятливый оператор.

— Каких хочешь. — Режиссер пренебрежительно махнул платком. — Все они мне осточертели. Впрочем, спроси у Ведущего.

Клубный зал имел форму ромба с круглой ареной-подиумом в центре. Сейчас он был заполнен молодыми людьми. В знаменитую «Смешную недотрогу» попасть было непросто. До начала передачи оставалось несколько минут. Каждому здесь хотелось выглядеть чуточку лучше, красивее, чтобы именно его вывели на подиум ассистентки Ведущего, и почти никто не знал, что выбор уже давно сделан. В один из моментов на экранах телевизоров появилось и задержалось на несколько секунд лицо указанного режиссером блондина с ленивым взглядом; покусывая нижнюю губу, он стоял возле рекламного щита, откинув назад голову; затем мелькнули другие лица — оживленные, нетерпеливые, и вот — в кадре оказался выходящий на арену любимый всеми Ведущий, окруженный парфюмерными девушками-ассистентками. Очень обаятельный, говорливый и избалованный Ведущий выкрикнул приветствие, потонувшее в записанных на фонограмму аплодисментах. Телепередача «Браки совершаются на небесах» началась.