— Бедняжка. Я же видела, как он тебя саданул коленом. Очень болит?

— Подойди сзади к лошади со свечкой и сунь ей в хвост, тогда узнаешь.

— А может, попробуем? Даже интересно.

— Слушай, — попросил я. — Я тебе заплачу пятьдесят тысяч, только дай мне выспаться и отдохнуть. А завтра утром я уйду. Устраивает?

— Вполне, — согласилась она, беря деньги.

— А теперь тащи бинты и все остальное, мне надо повязку сменить.

Мне требовались не только бинты, но и время, чтобы подумать. С завтрашнего дня долг начнет увеличиваться вдвое, хотя это уже и не играет особой роли: Аслан и так разыскивает меня, чтобы рассчитаться за Тимура. Но если бы я отдал сегодня миллион, еще можно было бы как-то договориться. А как? Подставить голову? Вообще я чувствовал себя погано. И внутри, и снаружи. Что же мне теперь, все время бегать и прятаться? А Полина? А Леночка? Я закурил сигарету, а руки дрожали. И все напасти повисли передо мной в табачном дыму, не растворяясь в воздухе. Я снял рубашку и стал отдирать набухшие от крови бинты.

— А я тебе еще примочки приготовила, — сказала блондинка, заходя в ванную. — Ой! — Это она кровавое месиво увидела. А примочки оказались кстати: рожа моя стала распухать.

— Все в порядке, не пугайся, — сказал я. — Уже не болит. Ты вообще чем занимаешься?

— Я — по вызову. Читал, наверное, объявления в «Московском сексомольце»?

— Я читать не умею.

— А ты забавный. — Она потрепала меня по волосам, прислонившись бедром к плечу. — Симпатичный. Как ты этого отделал! Здорово.

— Пожалуй, это он меня отделал.

— Брось, заживет.

— Как на бродячей собаке.

— А тебе правда жить негде? — Она прижалась ко мне сильнее, а я продолжал разматывать бинты.

— У меня дом в Чикаго.

— Я бы тебя пустила на дольше, но ко мне приходят, сам понимаешь. Это сегодня я выходная. Кроме того, живет тут один… телохранитель. — Она вздохнула. — Но ты бы с ним справился.

— Вот уж не надо. — Я немного отодвинулся. В сутенеры меня еще не вербовали.

— Жаль. Мы бы подошли друг другу.

— Ты так думаешь? Слушай, а почему ты вообще этим занимаешься? — спросил я вдруг. — Молодая, красивая…

— Вот если бы была старая и безобразная — тогда бы занималась чем-то другим.

— Тоже верно. А мечтаешь, наверное, в турецкий бордель попасть?

— Зачем ты так? — Она, кажется, обиделась. — Если я хочу жить, как все нормальные люди.

— А нормальные живут так?

— Выгляни на улицу и увидишь. Все торгуют и продают. Или думают об этом. У всякого свой товар.

— Извини. Я не подумал. Значит, один я ненормальный. Потому что больше не хочу так жить.

— Сделать тебе кофе?

— Покрепче. — Я уже закончил перевязку и натянул рубашку. — А я пока позвоню.

Но в квартире Полины мне сказали, что ее нет. Что она уехала. Что Валерий Борисович повез ее на своей машине в университет. «А кто такой Валерий Борисович?» — довольно глупо спросил я. «Ее жених, — ответили мне вежливо. — Он вчера вернулся из Женевы». Я положил трубку и взглянул в зеркало. На меня смотрела весьма мрачная личность со сжатыми губами и кровоподтеками. Что-то во мне изменилось — я даже перестал себя узнавать. Дело не в синяках, во взгляде. Я попробовал улыбнуться, а почему-то не получилось. Только скривился. Ладно, подумал, все это потому, что еще не взошла моя утренняя звезда. Выпив кофе, я спросил:

— Как тебя хоть величают?

— Оля, — ответила она. — А твоего имени не надо. Я буду звать тебя Малышом. Как там.

Я пожал плечами и пошел в одну из комнат, где она приготовила мне постель. Я уже забрался под одеяло, когда Ольга, стоя на пороге, спросила:

— Ты уверен, что тебе больше ничего не нужно?

— Только одно: закрыть дверь с той стороны.

Проспал я до вечера. Сон всегда лечит меня. А очнулся от шума за стенкой и каких-то криков. Господи, подумал я, и здесь то же самое, всюду жизнь. Потом дотянулся до телефона и набрал номер Полины. Мне ответили, что она занята. Что она ужинает с Валерием Борисовичем. «Передайте, что звонит Алексей», — попросил я. Через пару минут мне сказали, что она никак не может сейчас подойти. Тогда я оделся и пошел на шум, который стал приобретать угрожающие размеры. Оказывается, это явился Ольгин телохранитель, рыжий малый лет тридцати, с золотыми коронками. Они пили вино и ссорились.

— Я тебя убью! — говорил он Ольге. — Башку оторву, сука!

— Как же, видали таких, пидер! — отвечала Ольга.

Телохранитель взглянул на меня и мимоходом сказал:

— Ты заплатил, значит, все в порядке. Будь как дома. Это наши дела.

Я сел в кресло и плеснул себе в стакан из бутылки. Спорили они из-за какой-то машины, которую намеревались продать. Я слушал-слушал, а потом громко зевнул.

— А не проще ее распилить? — предложил я.

Они как-то сразу успокоились, заметив наконец что не одни. Но длилось это недолго. Мы полюбезничали между собой минут десять. Затем они снова завелись с пол-оборота, на сей раз из-за долларов, которые кто-то утянул у другого. Телохранитель даже перегнулся через стол и влепил Ольге пощечину. Она взвизгнула и метнула в него бокал. Мне это стало надоедать.

Когда они немного остыли и сели по разные стороны, я сказал:

— Видишь ли, Оля. Утром ты мне намекнула, что я мог бы стать чьим-нибудь сутенером. Но ты не подумала о том, что со временем я превращусь в точную его копию? — Я ткнул пальцем в сторону телохранителя. — Понимаешь? Выбирая путь, ты идешь к какой-то цели. Но цель соответствует дороге, по которой идешь. Получается замкнутый круг, а свернуть уже невозможно. Понимаешь? Я лично только сейчас это понял.

— Что ты мелешь? — грубо спросил телохранитель.

— Усохни. Не для тебя слова. Ты хочешь жить как нормальные люди, и все этого хотят. Но с условием, если нормален мир. А если он перевернут с ног на голову? Тогда надо тоже перевернуться и ходить на руках. Вот все и корежатся, стараются научиться. Но, по-моему, не стоит гнаться за всеми, надо передвигаться нормально, по-божески.

— Пусть он уйдет, — сказал телохранитель. — Надоел.

— Я еще не закончил. Я подам знак, когда надо хлопать. Так что выбирай, Оля. И вспомни, где у нас любят ходить на руках. Видимо, в зоопарке. Дяденька не оттуда?

— Пошел вон, — произнес телохранитель с угрозой. — Сейчас я тебя замочу.

— Погасни. У тебя из подмышек воняет, как у любого труса. Никого ты не убьешь. Ты привык только с женщинами базарить.

Телохранитель вдруг вскочил из-за стола и схватил с подноса кухонный нож. Стул за ним опрокинулся, а Ольга взвизгнула. Я тоже поднялся и взял в каждую руку по вилке.

— У тебя будет на семь дырок больше, — предупредил я.

Он стоял в угрожающей позе, посверкивая ножом, но, видно, и сам не знал, что с ним делать.

— Ну, подходи! — выкрикнул он.

— Иду, — сказал я и пошел на него. Мне почему-то было все равно, что произойдет дальше.

А телохранитель стал пятиться к двери. Потом он юркнул в коридор и крикнул оттуда:

— Погоди, мы тебя у подъезда подкараулим! Живым ты отсюда не выйдешь!

— Давай, давай, — согласился я. — Много уже вас, таких охотников. В очередь становитесь.

Входная дверь хлопнула, а я вернулся в кресло. Ольга сидела бледная и напуганная. Я налил себе и ей вина, и мы выпили.

— Что ты наделал? — сказала она. — Теперь он меня изобьет. Не завтра, так послезавтра.

— Я хотел как лучше.

— А получилось хуже.

— Так всегда бывает.

— Я не знала, что от тебя столько неприятностей, Малыш.

— Наверное, таким уж уродился.

Затем она вышла в коридор и вскоре вернулась.

— Я заперла дверь на засов, чтобы он не ворвался. У него есть ключи.

— Да он сюда носа не покажет, — сказал я. — Ты могла бы открыть ее настежь.

Она подошла ближе и наклонилась ко мне.

— Поцелуй меня. Если тебе не противно, — попросила она.

Я потрогал рукой ее волосы, лицо. У нее была нежная кожа и чуть приоткрытые губы. Потом я прикоснулся к ним, и ей стало ясно.