Во время этого рукопожатия мои чуткие руки уловили, что работать им придется и за себя, и за улыбающегося Сергея Иннокентьевича. Хорошо информированные источники из других отделов уже снабдили меня информацией о том, что из себя представляет мой новый зам.

Работать с таким же энтузиазмом как я в планы Сергея Иннокентьевича не входило. Потому что у него имелось два больших преимущества, которые были своего рода защитными грамотами от гнева начальства и выгодно отличали его от коллег.

Первое заключалось в наличии жены. Она была дочерью папы, который занимал очень высокое место в министерстве. Супруга Сергея Иннокентьевича работала, как это ни странно, тоже в министерстве, но в отличие от папы не на очень высокой, а просто на высокой позиции.  Как ее угораздило выйти замуж за Сергея Иннокентьевича – непонятно.

Возможно, их высокие отношения сложились благодаря челночной дипломатии, так как иные разумные причины этого брака, по-моему, отсутствуют. Знаете эту историю? Существует то ли байка, то ли реальная история о том, как Генри Киссинджера – бывшего Госсекретаря США – попросили объяснить, что такое челночная дипломатия. Киссинджер ответил:

– О! Это универсальный еврейский метод! Поясню на примере. Представьте, что Вы хотите выдать дочь Рокфеллера замуж за простого парня из русской деревни.

– Это невозможно! – скажете Вы.

– Напротив, это очень просто. Я еду в русскую деревню, нахожу там простого парня и спрашиваю:

– Хочешь жениться на американской еврейке?

Он мне:

– На хрена?! У нас и своих девчонок полно.

Я ему:

– Да, но она – дочка миллиардера!

Он:

– О! Это меняет дело!

Тогда я еду в Швейцарию, на заседание правления банка и спрашиваю:

– Вы хотите иметь президентом сибирского мужика?

– Фи, – говорят мне в банке.

– А если он при этом будет зятем Рокфеллера?

– О! Это меняет дело!

И таки–да, я еду домой к Рокфеллеру и спрашиваю:

– Хотите иметь зятем русского мужика?

Он мне с возмущением:

– Что Вы такое говорите, у нас в семье все – финансисты!

Я ему:

– А он, как раз, – президент правления Швейцарского банка!

Он:

– О! Это меняет дело! Сюзи! Пойди сюда. Мистер Киссинджер нашел тебе жениха. Это президент Швейцарского банка!

Сюзи:

– Фи… Все эти финансисты – дохляки или педики!

А я ей:

– Да! Но этот – здоровенный сибирский мужик!

Она:

– О–о–о! Это меняет дело!

В общем, Сергей Иннокентьевич мог всегда воспользоваться ресурсом семейных связей в любое время дня и даже ночи.

Другое преимущество Сергея Иннокентьевича заключалось в том, что он постоянно улыбался и никогда не унывал.

Вы думаете, что тут такого? Вот я улыбнусь, и что дальше? Какой от этого такой плюс будет? А плюс непременно будет, и еще какой! Как я поняла со временем, если улыбаться правильно, со смыслом, а может и без него, но уверенно и еще раз уверенно, то это может выделить тебя из общей массы и дать ряд преимуществ.  Сергею Иннокентьевичу его навык улыбаться давал возможность присутствовать на всех выставках в качестве «встречающей» стороны нашей компании. Там он протягивал для рукопожатия свою крепкую руку с наманикюренными пальцами. Энергично ею тряс, не прекращая позитивно улыбаться. Он заряжал партнеров и клиентов незыблемой верой в светлое будущее, где каждый, кто пойдет за нами, будет так же сверкать улыбкой успеха.  Одним словом, Сергей Иннокентьевич был своего рода визитной карточкой нашей компании, которую передавали из отдела в отдел, благо отделов в нашей компании было много.

– Сергей Иннокентьевич, давайте с вами сразу договоримся, – начала я жестко, когда шеф растворился после обмена любезностями и представления моего нового сотрудника. – Меня зовут Светлана. Светочкой, даже Александровной, прошу меня не называть. Если мы договорились по этому вопросу, то я готова ввести Вас в курс дел и описать Ваши задачи в этом отделе.

Мне хотелось сказать: «Моем, моем отделе!». Но я почему-то промолчала. И мы пошли осматриваться, я – впереди, Сергей – сзади, напоминая окружающим героев басни «Слон и моська». Мои метр с кепкой не спасали даже шпильки, а Сергей был громадным детиной атлетического телосложения, так что сразу становилось ясно, кто из нас был Моськой, а кто Слоном.

И вот я следую по длинному офисному коридору между стеклянных перегородок, гордо задрав голову и осознавая свое величие, при этом сурово поглядываю по сторонам: «Всем понятно, кто у нас главный?».  Сергей уразумел, кто главный, и семенил за мной, укорачивая шаги. Я замечаю это и злорадно продолжаю внутренний монолог: «То-то же! Я тебе покажу Светочку Александровну!». Тут здравая мысль пытается пробиться к моему сознанию и предупредить, что надо быть осторожней и не вышагивать как генерал на параде на шпильках в 12 см. Но, увы, здравая мысль опаздывает. Шпилька не выдерживает моего гордого шествия и ломается.

Если бы это происходило на страницах романа, героиня была бы тут же подхвачена крепкими руками своего спасителя. Но это жизнь. Сергей в возможной попытке поймать меня резко выбросил руки вперед и, не рассчитав траекторию выброса, снабдил меня чувствительным толчком в спину, придавая моей тушке заметное ускорение. И я понеслась вперед с воплем: «Ааааа»…..

Очнулась я на полу. Рядом валялась сломанная туфля. Поза, да и весь мой вид в этот момент были не самыми элегантными. Рядом уже толпились сотрудники офиса и во главе с ними – мой новый зам. Все интересовались моим самочувствием, а Сергей очень искреннее и с явным сожалением в голосе рассказывал, как он пытался меня спасти.  Но я в этом сомневалась. Мне казалось, что не спасти он меня хотел, а наоборот – придать то самое ускорение, которое привело меня к полету и возлежанию сейчас на полу… Мне было больно, обидно и жалко себя. К этому добавлялась досада по поводу сломанных новых туфель.

Из глубин моего подсознания всплывает история, которая произошла на уроке английского, когда я была значительно моложе и ездила на Мальту учить язык. Мы разбирали текст, где было что-то про гадание. Преподавательница-англичанка, любительница русской классики, на ломаном русском процитировала: «Раз в крещенский вечерок Девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали». Она не понимала смысла этого действа, и я решила ей показать, как это происходит. Я с детства привыкла все делать хорошо, и демонстрацию того, как кидают башмачок, я тоже выполнила на совесть. Моя юбка во время показательного броска разошлась по шву практически до пояса… Хорошо, что я была молодой и это была Мальта. Я перекрутила разрез на бок, скрепила скрепками и на обратной дороге не могла сдерживать смех. В ближайшем магазине я купила новую юбку, и мне тогда было очень весело.

Но сейчас, сидя на полу в офисе в окружении коллег, весело мне не было. “Ой, а какие трусы на мне сегодня?” – всполошилась я. А то загремишь в больницу, а на тебе верх один, низ другой. Тьфу ты, про это потом подумаю, главное понять, не сверкала ли я голым задом во время падения. Я засунула руку под пятую точку. … Иногда для радости нужно очень мало – юбка не пострадала. Но счастье не бывает всесторонним и долгим, к нему что-то частенько примешивается. Какая-нибудь ложка дегтя. К моему добавилось ощущение беспомощности и унижения. И тогда я подумала, что в список важных задач я включу самую главную – сделать жизнь Сергея Иннокентьевича в моем отделе увлекательной и яркой. В плохом смысле этих слов.

Но все произошло ровным счетом наоборот.

Сережу перевели ко мне в отдел не просто так, а с напутствием. Вышестоящее руководство многозначительно мне втолковывало: «Расти кадры и повышай свои менеджерские навыки». Как будто Сережа был чем-то чрезвычайно важным, без чего я свои навыки руководства отточить бы не смогла. Он, по сути, был сверхценным сотрудником, которого передавали из отдела в отдел как переходящее красное знамя – на должность заместителя. Делалось это, очевидно, для того, чтобы руководители могли почувствовать, каково это: быть начальником с замом.