Среди офицеров юная английская барышня держалась с большим достоинством, что не мешало ей изъясняться с удивительной простотой. Беседуя с мисс Клифтон, я невольно сравнивал ее с Сюзанной, которая, будучи ярой поборницей войны, предпочла оставаться в Тарбе, где демонстрировала патриотизм, героически восклицая: «К оружию!» и «Все должны идти на фронт!» Нам еще не раз предстоит по ходу повествования сталкиваться с мисс Клифтон, и поэтому здесь я не стану описывать мои впечатления от нашей первой встречи. В дальнейшем я подробно и правдиво расскажу о ее поведении в боевой обстановке, сначала во время зимней кампании в составе Луарской армии, а затем в ходе боевых действий Восточной армии.
Если вам не довелось в период переброски войск побывать в Меце, то вы даже представить себе не сможете, что творилось в этом городе, который в мирное время казался совершенно заурядным и безмятежным. Офицеры буквально наводнили городские гостиницы, кафе, общественные места и улицы, среди которых наибольшей популярностью пользовалась улица Церковнослужителей. В Мец слетелись обладатели всех возможных чинов, постов и рангов. В кафе Театра комедии, в кафе Большого шлема и Французском кафе собирались представители различных родов войск, и тот, кто внимательно прислушивался к разговорам, которые велись за рюмкой умело приготовленного абсента, узнал бы много интересного о состоянии морального духа и умонастроениях в армии в целом или, по крайней мере, среди ее командного состава.
Впрочем, я не являюсь записным соглядатаем и не имею привычки подглядывать или подслушивать, что говорят другие. По этой причине я не смогу представить вам подробный и правдивый отчет о содержании этих разговоров. Однако с многими офицерами я был знаком еще в те времена, когда проживал в Париже, и содержание бесед с ними накануне надвигавшихся событий, когда все, и я в том числе, были озабочены подготовкой к боевым действиям, ввергло меня в состояние крайнего удивления и глубокого беспокойства.
В военных вопросах я полный профан, и тем не менее чисто инстинктивно я составил для себя одно общее представление, которое казалось мне крайне важным и касалось наших крупных военачальников, для которых, как я надеялся, честь страны – это не пустой звук. Заключалось оно в следующем: если командующий армией имеет под своим началом двести или триста тысяч солдат и руководит их перемещениями на большой территории, намереваясь собрать все свои войска в определенное время в определенном месте, если он способен заранее все предусмотреть и оценить, причем не только собственные силы и средства, но также сильные и слабые стороны своего противника, да еще не забывает соотнести ширину дороги, по которой передвигаются войска, с ее сужениями на мостах и переправах и, наконец, принимает во внимание личные качества командиров отдельных корпусов, такие как решимость одних или чрезмерная осторожность других, то такой человек, как мне казалось, должен обладать не только большими знаниями, но и сильной волей и быть способным не только разрабатывать военные планы, ни и успешно их осуществлять. При этом каждый подчиненный ему офицер должен обладать по крайней мере одним из перечисленных качеств.
Но когда я рассказал своим знакомым офицерам о встретившемся мне штабном лейтенанте, который не знал, где находится Мецервис, они, к моему удивлению, рассмеялись мне в лицо, а один из них прямо заявил:
– И что с того? По-вашему, из этого следует, что тот лейтенант был плохим офицером? Думаете, он не способен двигаться в правильном направлении? Знаете, оказавшись на поле боя, вы обязательно столкнетесь с пруссаком, и если он решит сразиться с вами, тогда вы станете рубить его саблей, а если он бросится наутек, тогда вы станете его преследовать. В любом случае противник всегда укажет вам, как двигаться и куда.
После этих слов я твердо решил впредь держать свое мнение при себе. И тем не менее сколько раз за эти три дня я бормотал себе под нос:
– Ну и ну! Как же они собираются воевать, ничего не изучив, ничем не озаботившись? Твердят одно и то же: вперед и только вперед!
Но, несмотря ни на что, у меня ни разу не возникло сомнения в том, что победа будет за нами.
Конечно, меня крайне удивляло, что некоторые «стратеги» составляли планы боевых действий, в которых вообще не принимались в расчет ни горы, ни реки, ни леса, ни дороги, ни пути сообщения; меня поражало, когда я слышал жалобы офицеров интендантской службы на нехватку всего на свете, включая продукты питания, снаряжение и боеприпасы; мне было стыдно, когда я видел, как офицеры целыми днями просиживают в кафе, а каптенармусы приносят и кладут на обеденные столы ведомости с заявками от подчиненных им рот; у меня не укладывалось в голове, как могли офицеры накануне битвы, которая, как все говорили, будет невероятно кровавой, вести бесконечные разговоры о том, что пишут в Военном ежегоднике за текущий год, о карикатурах в «Шаривари»[52], туалетах той или иной дамы или о том, сколько взяток на пиках взял какой-то капитан. Все это наводило на мысль, что на войне дело обстоит не так, как я себе представлял, и, скорее всего, у пруссаков все происходит так же, как и у нас.
Увидев императора, который прибыл в Мец не на коне, а в коляске, полулежа, больше похожий на немощного старика, чем на военачальника, я подумал, что в этом нет ничего особенного, ведь во время битвы при Фонтенуа Мориц Саксонский и вовсе едва не умер, что, однако, не помешало ему выиграть сражение[53]. Разве не мог Наполеон III командовать армией, не покидая своего кабинета? Конечно, мог! Но, если уж он взялся лично руководить войсками, то это значит, что император действительно способен осуществлять командование, как бы он ни выглядел. Да и разве прусский король не руководит лично объединенными войсками Германии? И чтобы окончательно убедить самого себя в справедливости этих рассуждений, я постоянно повторял про себя анекдот, который слышал в Бадене от одного знаменитого русского дипломата. Король Вильгельм во время пребывания на курорте в Бадене пригласил этого дипломата к себе на обед, а проживал он на курорте в весьма скромном доме. Помимо дипломата получили приглашение еще несколько человек, и все они, входя в дом, складывали свои головные уборы на бильярде. Отобедав, русский дипломат провел серьезную беседу с господином Бисмарком и собрался уходить. Он прошел в бильярдную и, заметив на бильярде шляпу, которая изнутри была похожа на его собственную, не стал ее рассматривать, а сразу водрузил себе на голову. Но шляпа оказалась слишком маленькой для его умной и крупной головы и не налезла на нее, застряв на самой макушке.
– Что за птенец носит эту шляпу? – спросил он.
– Такая шляпа может быть только у короля, – смеясь, ответил ему премьер-министр.
Я, как мог, убеждал себя в том, что наш Наполеон ни в чем не уступает Вильгельму и что Вильгельм ничуть не лучше нашего Наполеона. Но неожиданно у меня произошла одна встреча, которая обеспокоила меня больше, чем все увиденное и услышанное за последние дни.
Все, кому доводилось жить в Париже за несколько лет до описываемых событий, наверняка знавали одного американца по фамилии Лузингтон. Был он весьма необычным человеком, кем-то вроде спирита, медиума, шарлатана, точно не скажу. Долгое время его принимали то за спирита Хоума[54], то за колдуна Эдмонда. Этот американец занимался предсказаниями, которые пользовались всеобщим доверием, а также врачеванием. Он мог, осенив страдальца своим волшебным перстнем, избавить его от мигрени, а тем, к кому он испытывал симпатию, Лузингтон мог устроить беседу с тенью покойного отца или же помочь обрести большое состояние в зависимости от того, какие склонности, практические или мистические, преобладали у того или иного человека. Возможности его были безграничны. Я встречался с ним, и, уж не знаю по какой причине, ведь я определенно не был достоин его внимания, он всегда демонстративно проявлял по отношению ко мне огромный интерес. И вот однажды вечером, выходя из моего отеля в Меце, я столкнулся с ним нос к носу.
