Члены правления хотели было успокоить мамашу, но она и пикнуть никому не дала.
— За курами и утками ухаживать немудрено, — продолжала она, — это даже вы сумеете. А индюшки — создания нежные, требуют вежливости и культурного обращения и не каждому грубияну станут подчиняться. Так знайте: индюшек вы заберете только через мой труп. А сейчас я иду на ферму, и пусть кто-нибудь попробует меня задержать!
После этого коммюнике мамаша, бодро постукивая клюкой, отправилась к своим пернатым питомцам.
Лично я никогда не разделял пристрастия матери к этим глупым крикливым созданиям. Подумать только, какая с ними возня! Ведь индюшатам нужно особое питание: рубленые крутые яйца, каша из кукурузной муки, вместо воды сыворотка. А чуть ветер, или дождь, или солнышко припечет, индюшонок брык — и с копыт долой!
Но мамаша моя была на них удачлива Соседи шутя говорили, что если Диссагет подложит под индюшку десяток яиц, то вылупится не меньше дюжины индюшат. Шествует, бывало, моя старушка в своем обычном черном платье, маленькая, щупленькая, гордо задрав свой сухой, острый носик, а за ней бегут индюки ростом со всадника. Мамаша с ними разговаривает, рассказывает что-то, а они дружно галдят ей в ответ.
Нет, не люблю я их, а громадного белого индюка Султана просто не перевариваю, разумеется, в переносном смысле. У этой мерзкой твари клюв острый, как кинжал. Он мне, подлец, однажды новые сапоги испортил: проклевал насквозь.
На ферму я предпочитал не ходить и с мамашей старался об индюках не говорить. Но беда в том, что она ни о чем другом говорить просто не хотела.
Но вот однажды мамаша нашла для разговора со мной и другую тему.
Помню, вернулся я из школы, пообедал и, как всегда, засел проверять тетрадки своих учеников. По обыкновению, замурлыкал свою любимую песенку о кудрявой Таучё. Мать сидела тут же и перебирала верблюжью шерсть. Послушав несколько минут мои вокальные упражнения, она сказала:
— Сын мой! Чем во все горло воспевать какую-то неизвестную девицу, лучше бы ты подумал о том, что тебе пора обзаводиться семьей. Мне возиться с тобой надоело, я уже стара. Сил у меня осталось мало, и к тому же я хочу разводить новую породу — бронзовых.
От злости я чуть не задохнулся, до чего дошло — жениться, и то я должен в интересах индюков! Но грубить матери я не стал, а, изобразив на лице скромность, ответил:
— Я и сам подумывал об этом, мать, но как-то неудобно было заговаривать на такую тему первому.
— Хи-хи! — смеется мать, — Скажите, какой стыдливый! Знаю я вас. Молчит, молчит, а потом приведет какую-нибудь прическу и бухнет: «Вот моя жена!» Перестань ломаться и скажи прямо: выбрал ты себе невесту или и эту заботу взвалишь на мои плечи?
Признаться, я перепугался: а вдруг мамаша сама займется подбором невесты для меня! Ведь я уже нашел ее сам, и лучше Лизы для меня никого на свете не было. Мать об этом не знала ничего, ибо она постоянно торчала на ферме и не могла делить свое внимание между мной и индюками.
А пока я молчал, придумывая, как бы выйти из положения, мамаша продолжала меня шпиговать:
— Может быть, ты еще слишком молод! Куда торопиться! Вот когда ты приобретешь лысину величиной с тарелку, а зубы, наоборот. растеряешь, вот, может быть, тогда…
— Ладно, — говорю, — перестань, мать, сверлить мое сердце. Дело в том, что невеста у меня уже есть. Это Лиза Соловьева.
— Лиза Салбиева? — переспрашивает мать, притворившись глухой.
— Русская девушка, которая работает на почте.
— На почте? Гм… — ворчит мамаша. — До чего умен мой дорогой сын, моя надежда на старости лет!.. А на каком языке я буду с ней разговаривать? — продолжает она. — Мы наймем переводчика, или ты, благородный Мухарбек, бросишь работу и сам будешь нашим толмачом?
Я подавленно молчал. Зато мать продолжала тарахтеть:
— Кто эта Лиза, я не знаю, но сдается мне, что она похожа на Аличку. А если такая девушка переступит мой порог, я немедленно ухожу к своим индюкам.
Аличка, точнее, Аллочка, о которой вспомнила мамаша, была действительно примечательная девушка. Работала она в сельпо и в свободное время разгуливала по селению в самых необычайных нарядах, пугая детей. Ей ничего не стоило в летнее пекло напялить чернобурку и ботинки, опушенные мехом, а зимой она щеголяла в красной кружевной шляпке, еле прикрывающей макушку. Брошь у нее была размером с блюдце, а к поясу она прикалывала шикарный букет из бумажных тыквенных цветов. Работала Аллочка недолго: после какого-то недоразумения с шерстяными кофточками она покинула наше селение…
— Да нет же, мама, — говорю я, — Лиза совсем не похожа на Аллочку!
— Ну, этого я не знаю, — говорит мать, — но думается, что она по хозяйству ничего не смыслит, и от этого брака я для себя и для своих индюков ничего хорошего не жду.
Не выдержав, я схватил шапку и выбежал на улицу. Там я неожиданно встретил заведующую детским садом Фаризу Калманову и рассказал ей о своем горе.
— Ай-ай! — говорит Фариза. — Плохо твое дело, Мухарбек!
— Уж ты только об этом не говори Лизе, — предупреждаю я, — Вот характер у матери! Еще не зная девушки, она уже настроилась против нее.
— Тетушка Диссагет любит только своих индюков, — говорит Фа риза. — А скажи, Мухар, твоя мать видела когда-нибудь Лизу?
— Где ей! — говорю я. — Из-за своих питомцев она и света белого не видит. Я уверен, что она и тебя, встретив на улице, не узнает.
Фариза смотрит на меня, я на Фаризу.
— Слушай, — говорит она, — а почему бы ей самой не выбрать тебе невесту?
— Стыр бузныг[1],— говорю я, — ничего глупее за последние десять лет я не слыхал! Представляю себе, что это будут за выборы.
— Да ты сначала выслушай, — говорит она и без передышки, за две минуты выкладывает свой план, от которого я прихожу в восторг и соглашаюсь на все. На том мы расстались.
…В воскресенье я проснулся рано. Побрился, позавтракал в одиночестве, ибо мамаша спозаранку ушла на ферму. В этот день в инкубаторе должна была вылупиться первая партия бронзовых индюшат, п, без сомнения, если бы мать не пошла туда, птенцы так бы и остались сидеть в своей скорлупе.
Надев синий костюм, желтые ботинки, надушившись одеколоном, я отправился к мамаше. Встретила она меня недружелюбно и заявила', что запах моих духов вряд ли понравится птицам. Но я, выполняя заранее намеченный план, не обратил на ее выпад никакого внимания и участливо спросил:
— Мать, как твои индюшата? Я так беспокоюсь за них! Вот пришел проведать.
Старуха растрогалась до невозможности.
— Мухарбек, дорогой мальчик, — говорит она, прослезившись, — а мне-то всегда казалось, что ты их терпеть не можешь!
— Как ты заблуждалась! — восклицаю я, — Разве можно не любить этих чудесных птичек! Какие у них перья, какие хвосты!
— Кхе-кхе… Меня всегда больше интересовала их упитанность, — суховато говорит мамаша, — но, во всяком случае, спасибо за внимание. — Тут она начинает вглядываться в дорогу.
— Что-то яркое приближается, — задумчиво говорит она. — Не пожарная ли машина?
Мое сердце начинает бешено стучать.
— Нет, — отвечаю я. — Кажется, это идут две девушки.
— Посмотри хорошенько, что это за девушки.
— Мать! — торжественно говорю я в то время, как меня прошибает холодный пот и рубашка начинает липнуть к спине. — Моя судьба в твоих руках. Сегодня ты должна сама мне выбрать невесту. Одну из этих двух.
Старуха смотрит на меня, как на сумасшедшего. Я было приготовился повторить свое объявление, но тут девушки подошли совсем близко и остановились в двух шагах. Одна в строгом синем костюме и в белой блузке; ее темные косы аккуратно уложены на затылке. Другая в оранжевом платье, от которого рябит в глазах; на шее ожерелье из зеленых камней величиной с наперсток; ярко-рыжие волосы украшает шляпка, похожая на кадушку, в которую соседка Секинат складывает сыр. На ногах туфли, очень модные: из них вылезают пальцы и пятки. В руках эта великолепная особа держит огромный зонтик с роскошной бахромой. Расфуфыренная таким образом Фариза могла бы поспорить с какаду. Я прямо направляюсь к ней.
