Вот что значит один только раз ошибиться в таком тонком деле, как взяточничество. Нет, в наше время это очень сложный вопрос, как и с кого надо брать взятки…
СТРАШНЫЙ ПРОФЕССОР
Сережа решительно не любил врачей. Весь опыт его шестилетней жизни говорил ему, что ничего хорошего нельзя ждать or этих людей, которых называли тяжелым словом «доктор» и которые являлись почти исключительно тогда, когда у Сережи бывало скверное настроение, когда ему хотелось плакать и мама, приложив губы к его горячему лобику, уже произносила встревоженно;
— Кажется, у нас есть температурка…
Да и как было любить этих докторов с их отвратительной манерой давить на язык ложечкой и тискать большими холодными руками Сережин живот? Потом доктора оставляли после себя зловещие записки, которые очень быстро превращались в противно-жирную касторку, горький хинин и другие скверные лекарства. Нет, нет, от этих людей ничего хорошего ждать нельзя! Это Сережа знал наверное.
Так и на этот раз. Сережа пытался даже скрыть, что ему не по себе. Но плохое настроение, связанное с «температуркой», заставило его раза три беспричинно заплакать. Хитрая мама догадалась прижать губы к Сережиному лбу, было сказано насчет «температурки», и Сережу положили в кровать. Сережу мутило, болело горло На другой день появился доктор. Конечно, тискал живот, заставил хрипеть «а-а-а», больно прижав язык. Потом появился опять через день, опять тискал и заглядывал в глотку, будто хотел узнать, что Сережа сегодня ел. Кроме того, он вертел его во все стороны, как куклу, и произнес новое, никогда не слышанное Сережей слово;
— Сыпь.
— Сыпь? — с тревогой переспросила мама.
— Сыпь.
Доктор вышел куда-то с мамой, слышно было, что они о чем-то говорили, затем оба вернулись, и доктор сказал:
— Уход за ним будет, конечно, самый тщательный. В скарлатине вообще ведь опасна не болезнь, а осложнения… А кстати, покажем его профессору Филаткину, ведь он там возглавляет…
Погрустневшая мама как бы невольно обняла Сережу, прижала к себе, а Сережа тоже убитым голосом спросил:
— Мамка, профессор — это что?
— Профессор, солнышко мое, — это тоже доктор. Самый главный доктор.
Сердце у Сережи сжалось в тревоге: уж если простой доктор приносит столько неприятностей, чего же можно ждать от главного доктора, от профессора? Профессор, наверное, и строг без меры и осматривать будет с какими-нибудь особенными вывертами и членовредительством. а лекарства пропишет самые страшные. И Сережа горько заплакал, тесно прижавшись к своей маме.
На другой день Сережу, закутанного во множество одежд, своих и чужих, понесли и повезли куда-то, где его ждал страшный профессор.
Сережу внесли по лестнице в коридор со многими дверями. В коридоре томились и зевали разные дяди и тети. Сережу разоблачили и вскоре ввели в дверь, около которой сидело больше всего дядей и тетей. Сережа похолодел: он был уверен, что сейчас объявится профессор.
За дверью, в светлой белой комнате с письменным столом, кушеткой. умывальником и какими-то белыми шкафчиками, сидел старый дядя в белом халате, с белыми усами и белым клочком волос на подбородке. На голове у этого дяди волосы были только сзади, и очень немного, но тоже белые, как будто их подбирали под цвет комнаты и мебели. В комнате были еще один дядя и одна тетя, но Сережа сразу понял, что главный здесь именно этот старый дядя. Старый дядя улыбался, на щеках у него от этого играли ямочки, и весь он был такой симпатичный и нестрашный, что Сережа подумал с облегчением; «Это еще не профессор…»
— Здравствуй, приятель! — ласково сказал старый дядя Сереже. — Тебя как зовут?
— Сережа. А тебя?
— А меня — Полкан.
Bсе заулыбались, а Сережа смеясь, закричал.
— Врешь, врешь, врешь! Это — собачинское имя. А дядей и мальчиков так не зовут!
— Сережа! — с укором сказала мама.
Старый дядя перебил ее:
— Ты что же болеть вздумал?
— Это не я вздумал. Это доктор меня вздумал болеть… И еще мама со своей «температуркой»…
— Вот оно что… Ну, а кто-то мне — не помню — говорил, что мол. Сережа не умеет показывать горло.
Сережа нахмурил брови, которые состояли еще не из волос, а скорее из пуха:
— Ниоткуда ни с чего наговорят На человека… Показывал я это горло сто раз. И когда маленький был, и то показывал, а теперь-то уж…
— Значит, умеешь? Не верю!
Сережа, раскрывая рот и высовывая язык, пророкотал:
— Нру, нра тлебре. (Ну, на тебе).
Дядя очень деликатно дотронулся до языка и сразу сказал:
— Молодец, умеешь. Закрывай рот. Теперь я слышал, ты сам раздеваться не умеешь Это правда?
— Кто не умеет? Я даже шнурки сам разботинкиваю, а ты…
И Сережа оживленно стал сбрасывать одежду Впрочем, вскоре произошла заминка с пуговицей на лифе.
— Заело? — поинтересовался старый дядя.
— Да… Небось, пуговица-то сбоку, а я сам спереди..
Все засмеялись. А старый дядя по-докторски ощупал Сережу, но как-то очень приятно, и руки у пего были теплые, приятные. Потом Сережу одели, и старый дядя сказал другому дяде.
— Николай Владимирович, пройдите, пожалуйста, с этим молодцом в инфекционное отделение и распорядитесь.
Весело попрощавшись со старым дядей и обещав ему непременно сообщить, когда у них в детском саду будет вечер самодеятельности, Сережа выбыл на реках у мамы и рядом с новым дядей. Они прошли по бесконечным коридорам. Успокоившийся было Сережа опять взволновался. Он осторожно, искоса поглядел на сопровождавшего их с мамой Николая Владимировича и спросил:
— Дядя, а ты не профессор?
Николай Владимирович, засмеявшись, сказал:
— Нет, я, брат, только ассистент. А когда буду профессором, я тебе дам знать.
— Вот-вот! — обрадовался Сережа. — Ты уж не забудь, скажи, а то я тогда с тобой не буду водиться: небось, профессора-то страшные…
Посмеялись. В общем, этот был, конечно, не такой приветливый, как старый дядя в белых усах, но тоже довольно симпатичный. А главное, не профессор.
Потом пришли в другую белую комнату, где сидела тетя в пенсне. Мама и Николай Владимирович о чем-то стали говорить с этой тетей. Скоро Николай Владимирович ушел. А тетя все поглядывала на Сережу, и Сережа ощутил снова прилив беспокойства.
— Тетя, ты не профессор? — набравшись храбрости, спросил Сережа.
Тетя улыбнулась, повернув голову, сверкнула стеклами пенсне и сказала:
— Нет, я не профессор. Но если ты будешь шалить, то я расскажу профессору!
Сережа поспешил зарыться лицом маме в плечо Мама погладила его по голове и успокоила:
— Что ты, Сереженька, доктор ведь шутит…
Опять у Сережи несколько отлегло все-таки не профессор..
Между тем тетя в пенсне говорила маме:
— Сейчас я вызову дежурную фельдшерицу, и мы вашего кавалера пристроим — Тут она крикнула — Товарищ Очесова!
В комнату вошла серьезного вида тетя в халате и в косынке. Она строго посмотрела на всех присутствующих. Прежняя тетя в пенсне что-то ей объяснила, а потом сказала Сережиной маме.
— Ступайте за товарищем Очесовой, гражданка. Она вас проведет.
Мама с Сережей на руках пошла за этой новой тетей в косынке. Скоро они пришли в большую комнату, где стояло много кроватей. Подойдя к одной из кроватей, тетя в косынке откинула одеяло и объявила:
— Мы его поместим здесь. Попрощайтесь и…
Мима крепко прижала к себе Сережу, поцеловала. Не глядя на него, прошептала:
— Ты посиди, Сереженька, я сейчас… Я только за газетой.
И мама, так же не глядя, пошла к двери.
Слезы брызнули из глаз Сережи раньше, чем он понял, что ему хочется плакать.
— Мама, куда ты?! Мамка! Маам!
