Однако оба они охотно обсуждали варианты дебютов и гамбитов, могли подолгу сидеть за шахматной доской, и это их сближало.

Когда Алексей Иванович Пузырьков, честнейший работяга, получил на всю свою немалую семью роскошную квартиру, Михаил Михайлович Дубов появился на новоселье одним из первых. Как обычно, он позвонил трижды, вошел, привычно поздоровался: «Как ваше ничего себе?» — и обстоятельно стал осматривать комнату за комнатой, потрогал пружину дивана-кровати, заглянул за трюмо и загадочно изрек:

— Стандарт.

— Что стандарт? — удивился хозяин.

— Квартира.

Пузырьков растерянно пожал плечами, не понимая, хорошо это или плохо.

Михаил Михайлович продолжал:

— Ты знаешь, у меня есть реорганизационный опыт. Применить его в условиях квартиры — дело несложное. Где стоит у тебя диван? Чудак: чуть ли не посередине комнаты. Он съедает площадь. Дра-а-а-гоценную площадь. Его надо сдвинуть в угол. А шифоньер сюда вот. Полезной площади будет больше. В комнате просторней. Согласен?

— Пожалуй! — ошеломленный напором, подтвердил хозяин.

— Тогда за дело! — провозгласил Михаил Михайлович, снял пиджак и повесил ею на спинку стула. В общем-то он был рубаха-парень. — А ну, друзья, взяли! Еще раз — взяли! К стенке, к стенке поближе. Ты, друг, заходи с той стороны. Ну!

Диван и шифоньер поменялись местами.

Михаил Михайлович вытер пот с лица и уселся за шахматный столик с видом человека, который шел мимо пруда или речки и, увидев тонущих неразумных детей, спас их.

На следующий вечер в квартире Пузырьковых снова прозвучали три звонка. Заложив руки за спину, Михаил Михайлович постоял на пороге каждой комнаты, потом так же загадочно, как и накануне, изрек:

— Дурак!

— Это ты про кого? — несмело поинтересовался папа Пузырьков.

— Про себя! — добродушно отозвался Михаил Михайлович. — Диван мы передвинули, это правильно. И шифоньер тоже. А книжный шкаф так и будет стоять на пути?

— Почему на пути? Он в стороне.

— В стороне! — саркастически повторил Михаил Михайлович. — Ничего себе в стороне! Весь вопрос, в какой стороне. Вернее, спросим, на какой стороне? Ответим: на южной.

Книги вытаскивали всей семьей и потому справились с этой работой еще засветло. Книжные шкафы оказались нетяжелыми. Но попутно выяснилось, что ковер повесили явно не на месте, с чем согласилась даже бабушка, а ведь о ее упрямстве передавались в семье легенды. И торшер приткнулся в угол «как неприкаянный». Следовало внести коррективы. К полуночи перестановку закончили, и Михаил Михайлович, так и не дав мата Алексею Ивановичу, ушел домой, сопровождаемый несколько даже чрезмерными благодарностями Пузырьковых. (Не спала даже Надя, за что и была на следующий день наказана двойкой по арифметике.)

До субботы Дубов приходил ежедневно. Он принес вычерченную дома «схему реорганизации». Дедушка стал звать его Мишей и помогал снимать и разбирать люстру. Под руководством его и бабушки женское население квартиры определяло, как лучше передвинуть газовую плиту на кухне. («Для двух газовщиков работы на полвоскресенья».)

— В воскресенье же мы собрались пойти в цирк… — захныкала Надя.

— Отложим, невелико дело, — неуверенно сказал папа Пузырьков.

В выходной утром раздались три звонка.

Дедушка, не спавший по стариковской привычке с пяти утра, как-то судорожно дернулся, одетый снова лег в постель, натянул на себя одеяло и сделал вид, что задремал.

Бабушка побледнела и тихонько прокралась в комнатку рядом с ванной.

Мама, накрывавшая на стол к завтраку, встала у косяка и безнадежно закрыла лицо руками.

Сам папа Пузырьков замер, держа зубную щетку на полпути ко рту, как будто беднягу поразил паралич.

Несмышленыш Надя проговорила, тараща глаза.

— Ничего себе, это он!

— Т-с-с! — легчайшим шепотом остановила ее мама.

Раздалась вторая серия из трех звонков. Потом третья.

Никто не шевелился, точно вся семья играла в живые картины.

На лице папы Пузырькова, отделенного от гостя непроницаемой дверью, блуждала блаженная улыбка.

Мама заулыбалась тоже и нежно посмотрела на папу.

Из дальней комнаты в столовую, одетый, но скинув туфли, в одних носках прокрадывался дедушка Пузырьков. Его душил смех, но старик крепился изо всех сил.

А звонок надрывался. И все сериями: три звонка, три звонка, три звонка…

С тех пор Дубов обиделся и больше не приходил. Папе Пузырькову пришлось подыскать себе нового партнера для шахматных баталий.

Бастион Пузырьковых отстоял свою независимость. Очередной реорганизации не произошло.

ГРОБЕ-ЦИЦЕРО

В субботу, когда Сережа совсем уже собирался домой, редактор вызвал его и строго сказал:

— Вот что, юноша, вы теперь репортер со стажем: месяц проработали. Есть серьезное задание: районный прокурор прислал статью. Тема важная: борьба с нарушением трудового законодательства. Но слог, признаться, корявый. Выправьте деликатно, а в понедельник забегите к прокурору и согласуйте.

И прибавил поощрительно:

— Не все вам сидеть на мелкой хронике.

Сережа испытал горделивое чувство — доверяют! — и в то же время расстроился: только что он спускался в типографию, заглянул к корректорше Зое и условился в воскресенье с утра отправиться на речку. А когда же править?

«Ничего! — подумал Сережа. — Возьму статью с собой и после прогулки, не заходя домой, — прямо в редакцию. Часа за два сделаю».

Утром он с Зоей плавал, калился на пляже, бродил по лесу. Завтрак в соответствии с заранее составленным планом организовали на берегу реки в уютном местечке. Зоя стала вынимать из сумки разную снедь.

— Эх, память девичья, — самокритически заметила она, — салфетку, конечно, забыла.

В карманах Сережи тоже не оказалось ни салфетки, ни скатерти. Но он с деланной небрежностью вытащил статью районного прокурора и положил на траву:

— Используем этот научный труд. От этого он ничуть не потеряет своей актуальности.

Уже по одной такой фразе можно было предположить, что и лице Сережи растет фельетонист — будущий сатирический гений районного масштаба.

На листки, усеянные мелкими машинописными буковками, были положены пирожки с жареными солеными огурцами — коронный номер кулинарного искусства Зоиной мамы, — а кроме того, колбаса, сыр и поставлены бутылки клубничной фруктовой воды. Сережа налил в бумажные стаканчики шипучку и провозгласил тост:

— Как друг, ты, Зоенька, должна чокнуться и выпить за поворот в моей журналистской карьере.

Чокнулись.

— Пью! — торжественно ответила Зоя и осушила стаканчик.

Так как в сумке была припрятана еще одна бутылка воды, тосты следовали один за другим: за будущее, за полет космонавтов на Марс, за благополучную сдачу Зоей экзаменов в пединституте.

Завтрак прервали для внеочередного купания. Потом Зое взбрело в голову плести венки, и она кидала их, поддразнивая Сережу и загадывая, скоро ли пристанет венок к берегу и выйдет ли опа замуж в этом году.

Потом, все так же дурачась, Зоя сложила из бумаги кораблик и пустила по реке. Но кораблик почему-то быстро пошел ко дну. Пришлось вслед ему пустить второй, и тут девушка загадала на Сережу: если кораблик пристанет к берегу, значит, Сережа в этом году женится, а если потонет, подобно первому, следовательно, газетная карьера его лопнет.

Второй бумажный крейсер — увы! — пошел ко дну. Зоя вскрикнула.

— Ты что? — снисходительно улыбнулся Сережа. — Веришь в приметы?

— Кораблики-то были из твоей статьи… — прошептала девушка и испуганно поглядела на Сережу.

— Прокурорской? — трагическим шепотом спросил Сергей. — Ой, что ты наделала!