– Воды, – вновь попросил я, надеясь, что в этот раз мне не подсунут целебный отвар.

– Ой, брат! Очнулся! – Девчонка, охнув, тут же исчезла из поля зрения, и мне стало ясно, откуда пробивается свет. Он просачивался сквозь несколько щелей в потолке и узкую полоску дверного проёма.

Само помещение было круглым и каким-то предельно убогим. Обычная мазанка, каркас которой сплетён из длинных тонких ветвей. Крыша, судя по щелям, была покрыта соломой и, скорее всего, давно не видела ремонта. Убранство хижины тоже не впечатляло. Несколько лежанок, застеленных старыми шкурами и каким-то тряпьём, у одной из стен широкий, метра три, стеллаж, укрытый циновкой. Убогий стол, несколько корявых стульев, и в центре помещения грубо сложенный из камня открытый очаг. Над ним, по идее, должно быть отверстие в потолке, но я его не увидел. Возможно, накрыли из-за теплого времени года.

– Вот, держи. – Девчонка появилась так же стремительно, как и исчезла, и сунула мне под нос глиняную плошку. Я ухватил губами край посудины, и в моё пересохшее горло побежала живительная влага. Один глоток, второй, третий. Я бы пил и пил эту прохладную, живительную влагу, но моя сиделка строго произнесла: – Остановись, брат! Ты уже выпил половину суточной дозы воды. Мама очень расстроится, когда узнает.

– Спасибо, сестра, – произнёс я на ранее неизвестном мне языке. – Прости, но вода показалась мне такой вкусной. Скажи, что со мной случилось?

– В селе говорят, что ты сорвался со скалы, когда охотился с мальчишками за каменными ящерицами, – ответила девочка. Справедливая Айлин, да ей лет десять, не больше. А глаза такие, словно все двадцать. – Но мама считает, что тебя столкнул толстый Сахем, младший внук колодезного Хамзата. Это уже не первый раз, когда толстяк хочет убить тебя.

– Почему? – удивился я. – Зачем Сахем это делает?

– Потому что ты не такой, как все. – Девочка потупила взор, после чего проговорила скороговоркой: – Фархат, раз ты очнулся, я пойду на поле, помогу маме с работой. Отдыхай.

И мелкая, считающая меня своим братом, почти бегом выскочила из хижины. Я же, глядя ей вслед, задумался. Что значит «не такой, как все»? Тот старик говорил, что я отродье хаоса. Что бы это значило? Что-то с телом? Попробовать вновь подняться?

Осторожно, не делая резких движений, приподнял голову. По позвоночнику прокатилась волна боли, но в этот раз достаточно слабой, чтобы пострадавшее от падения тело выдержало, не отключившись. Хм. Очень худые, но жилистые руки, такие же ноги, прикрытые до колен шортами из грубой ткани. Впалый живот, хорошо видимые рёбра – выше пояса я оказался обнажён. На загорелой коже видно множество шрамов, некоторые из них выглядят ужасно. У предыдущего хозяина тела, похоже, была несладкая жизнь.

Закончив с телом, осмотрел кисти рук. Ладони покрыты грубыми мозолями, что говорит о регулярном тяжёлом труде. Костяшки набиты, как у кулачного бойца, что весьма удивительно. Ощупал пальцами лицо. Уши, глаза, нос, рот – на месте, с размерами тоже всё в порядке. В чём же моё отличие от местных, отчего меня называют отродьем хаоса, да ещё с такой брезгливостью? Может, дело в энергетическом строении моего тела?

Опустив голову на лежанку, вытянул руки вдоль туловища и приступил к первой медитации в чужом теле. Непростое решение. Будь я собой, погружение в себя заняло бы чуть меньше мгновения. Теперь же моему сознанию потребуется сначала ощутить связь с телом, затем нащупать хотя бы один поток и по нему попасть в сосредоточие – сердечное ядро.

Ни одна из известных мне практик не помогла, а знал я их больше двадцати. Столкнувшись с чередой неудач, решил использовать метод, которому наставники учат юных, только что пробудившихся одарённых, помогая им первый раз увидеть своё ядро. Это была даже не духовная практика, а, скорее, тонкое вмешательство в энергетическое тело. Такое могло сработать лишь с тем, у кого не имелось защитной ауры.

Я представил перед собой безбрежную гладь воды и несколько секунд созерцал её, погружаясь в эту стихию, позволяя ей заполнить всё сознание. Затем усилием внутреннего взора сменил воду на бескрайнее небо. Разум окутала синева без границ, в которую я начал постепенно погружаться, постепенно растворяясь в ней. В какой-то момент к погружению присоединилось чувство напряжения. Поначалу вполне терпимое, оно начало возрастать, с каждой секундой требуя всё больше внимания, пока не заполнило собой всё моё я.

Прорыв произошёл мгновенно. Напряжение лопнуло, и моё сознание окутал первозданный хаос. От неожиданности я чуть не выпал из медитации, с трудом удержав концентрацию в том безумии, где только что очутился. Хаос – я никогда раньше не касался этой стихии. Если и приходилось с ним сталкиваться, то лишь в бою.

Собрав всю волю в кулак, приступил к поиску сосредоточия, сердечного ядра. Нужно найти следы второй стихии, только она поможет мне упорядочить это безумие, окутавшее меня чадным пламенем.

Две стихии формируют ядро одарённого. Чаще всего противоборствующие, и одна всегда подавляет вторую, пусть и незначительно. Но бывает и так, как произошло с моим родным телом: воздух и вода – они гармонично сочетались, дополняя и усиливая друг друга.

Вода. Я почувствовал её через несколько минут поисков, ощутив зов знакомой стихии. А ощутив, уже не сбился с пути. Рывок, и сознание очутилось в сосредоточии, впитав в себя всю силу ядра. Лишь невероятным усилием воли удалось пережить этот момент, не сойти с ума.

В крошечном, словно горошина, сосредоточии безраздельно властвовал хаос. Девять десятых ядра представляли собой кровавое пламя, смешанное с чёрным дымом. И лишь одна малая часть была заполнена изумрудным светом.

Увидев то, что хотел, я медленно скользнул по каналам назад, покидая сосредоточие. Вынырнув из медитации, открыл глаза и глубоко вдохнул. Невероятно, практически невозможно то, что мне удалось увидеть. Когда в сосредоточии одна стихия подавляет другую в два раза, одарённый сходит с ума или умирает в страшных муках. Возможен и третий вариант – лишение дара, но это также равно смерти. Почему же тогда я до сих пор жив и не потерял рассудок? Похоже, мне с этим придётся разобраться в первую очередь.

– Айлин справедливая, мне непонятен твой замысел, – прошептал я, уставившись в стену. – Может, ты хотела убить меня и получить мою бессмертную душу? Но я клянусь, что выживу. И ничто не помешает мне найти виновных в гибели моих…

Я оборвал себя на полуслове, услышав шорох. Кто-то топтался у входа в хижину. Замерев, прислушался, скосив взгляд на узкую щель. Похоже, ко мне пожаловали гости. Вон видно, как кто-то двигается с противоположной стороны покрывала, отгораживающего сумрак жилища от солнечной улицы.

– Да не сдох он, говорю же, – раздался чей-то шёпот снаружи. – Дед сказал, что дышит, правда, через раз.

– А может, не надо, Сахем? – прозвучал второй голос. – Если Фарида поймает нас, то никто не спасёт.

– Я должен прикончить этого выродка, Тир! Это его папаша, шакал, отрубил моему отцу руку, сделав инвалидом на всю жизнь. Я должен отомстить.

– Ну так и мстил бы ведьмаку, а не его отродью! – к двум голосам присоединился третий. – Или ты испугался, Сахем?

– Заткнись, Рахим! Не тебя отец лупит каждый день лишь потому, что у него жизнь не задалась.

– А ты думаешь, что, если прикончишь Фархата, папаша перестанет тебя бить? – За покрывалом раздался смешок, тут же прерванный звуком, похожим на пощёчину. До меня наконец дошло, что пришли ко мне, чтобы убить. Доделать то, что не получилось накануне, перед моим переносом в это исполосованное рубцами тощее тело.

Сжав зубы до скрежета, я, напрягаясь изо всех сил, заставил себя приподняться. Встречать смерть лёжа, как жертвенная свинья, предназначенная богу вина и пьянства, – худшее, что может произойти с воином.

В глазах потемнело от перенапряжения, но я смог, заставил себя сесть. Сбросив с лежанки ноги, отдышался, дожидаясь, когда вернётся зрение. Вставай, глава рода Тай Фун, ты должен достойно встретить свою смерть, глядя ей в глаза сверху вниз.