Преобразование семейного уклада российской знати было необходимо Петру, который стремился придать четкую форму государственному правлению. За фасадом московского самодержавия знатнейшие боярские роды плели интриги ради власти и покровительства, и главными факторами успеха были супружеские и родственные связи. Устраивая браки своих отпрысков, знать блюла фамильные интересы. Практика изоляции женщин и половой сегрегации способствовала поддержанию этой политической системы. Женщины из самых знатных семей проводили жизнь в обособленных помещениях – теремах. Они могли принимать там гостей или обсуждать с мужчинами хозяйственные дела, но в остальном с мужчинами, даже родственниками, не общались. «Я была рождена взаперти, взращена в четырех стенах», – писала своему юному другу-иностранцу княгиня Дарья Голицына (1668–1715). До того, как Петр Великий вынудил ее изменить свой образ жизни, княгиня Дарья отваживалась выходить за дверь всего два–три раза в год, включая посещение церкви и кладбища, а в гостях у родственниц бывала еще реже. В экипаже она всегда ездила с закрытыми или занавешенными окнами, чтобы никто ее не увидел [Schlafly 1997: 255]. Благодаря такому разделению по половому признаку в социальной жизни между мужчинами и женщинами не возникало личных привязанностей, которые могли бы стать помехой заключению договорных браков.

Хотя обособленность женской сферы ограничивала свободу передвижения и контакты, она в то же время могла стать и источником независимой женской власти. Такой властью пользовалась царица и ее дочери, жившие в царском тереме. Как и во многих средневековых дворах, в Московской Руси личная, частная сфера была неразрывно связана с государственными делами. В России благочестивая царица считалась духовной заступницей, посредницей между царем, его подданными и Богом. Как духовная помощница мужа, она выступала порукой спасения царя и его царства, совершая богоугодные деяния, занимаясь благотворительностью и поддерживая социальную справедливость. Кроме того, она обладала пусть и более земной, но не менее значительной властью в своем отдельном царстве. В царском тереме царица управляла придворными и слугами, устраивала свадьбы и жаловала приданое, в которое могли входить крупные земельные наделы. Царицы также обладали по закону независимым статусом. Они самостоятельно распоряжались своей собственностью и вершили суд над своими подданными. Признанные защитницы мира и справедливости, царицы получали многочисленные петиции от российских подданных с просьбами вмешаться в юридические, а то и в государственные дела. По мере того как самодержавие все более бюрократизировалось, а образ царя обретал все бо́льшую суровость, царица олицетворяла собой более мягкую, милосердную форму власти и альтернативный путь к престолу [Tyh ret 2001: 119–123].

Другие знатные женщины зачастую играли в своей гендерной сфере не менее активную роль. Они тоже управляли большими и сложными домохозяйствами и часто брали на себя инициативу по организации браков своих детей, в том числе таких, которые могли открыть доступ к политической власти. Женщины имели право запрещать или одобрять брачные союзы родственников-мужчин, а иногда наведывались в женские владения других семей, чтобы оценить будущую невесту [Kollman 1983: 184]. Матери царей не были исключением. Наталья Нарышкина, мать Петра Великого, выбрала для него первую жену Евдокию, к которой сам Петр был совершенно равнодушен. В деревнях знатные женщины управляли поместьями, пока их мужья служили в армии. Еще большей свободой действий пользовались состоятельные вдовы.

Гендерная сегрегация и требование к женщинам прикрывать волосы и тело также поддерживали коллективистскую, клановую московскую систему, построенную на идеях чести и бесчестья. Знатные женщины носили платья с закрытым воротом, длинными рукавами и юбками, вся их одежда была свободного кроя, скрывающего очертания тела. Чем торжественнее обстоятельства и чем богаче женщина, тем больше на ней было слоев одежды. Поскольку религия учила, что мужчине грешно смотреть на волосы замужней женщины, ее волосы скрывались под приличествующими случаю головными уборами и широкими шалями, иногда покрывавшими и плечи. Женщины, которые одевались и вели себя как предписывалось правилами, сохраняли свою честь и честь своей семьи; женщины, нарушавшие правила чести, вредили не только себе, но и своим близким. Семейная честь имела огромное значение для служивых сословий. Она была мерой, определявшей их статус в социальной иерархии [Kollman 1994: 45]. Система чести обеспечивала также уважение в обществе и право защиты своего достоинства женщинам, живущим по ее законам. Если женщина соблюдала правила, она могла получить законную компенсацию от мужчин, которые эти правила нарушили – например, потянули ее за косу или заглянули в ее карету. По словам Нэнси Шилдс Коллман, «патриархат, служа сам себе, оказывал услугу и женщинам»[3].

Доктрина русского православия, официальной религии, поддерживала эту гендерную сегрегацию, сообщая женщинам весьма противоречивый посыл. Она провозглашала женщин грешницами – распутными, коварными подстрекательницами похоти и скверны. В церковных проповедях женщину именовали «змеиным логовом», «неисцелимым недугом» и «пособницей диавола» [Bisha, Gheith, Holden, Wagner 2002: 22]. Такие высказывания внушали мужчинам страх перед женщинами и недоверие к ним, а заодно и стремление контролировать их сексуальность, чтобы оградить семью от бесчестья и общество от разрушения. Однако русское православие предлагало и положительный образец – добродетельную женщину, все свойства которой были диаметрально противоположны свойствам ее грешной сестры. Добродетельная женщина была скромна и трудолюбива, набожна и целомудренна, предана дому и детям и покорна мужу. Добродетельная женщина щедро помогала нуждающимся и использовала близость к сильным мира сего для защиты слабых и угнетенных. «Домострой» – руководство по ведению домашнего хозяйства, написанное в XVI веке и рассчитанное на читателей из высших сословий, – изображал в качестве идеала жену, держащую в своих руках хозяйство в доме и ведущую едва ли не затворнический образ жизни. «Если дарует Бог жену добрую, получше то камня драгоценного», – так, с цитаты из «Книги притчей Соломоновых», начинается раздел «Похвала женам» [Дмитриев 1994]. Церковь внесла свой вклад и в духовное возвышение цариц, отождествляя их не с греховностью, а с известными православными женщинами-святыми.

Женщины-святые, принявшие мученическую смерть за веру, служили для религиозных женщин высочайшим примером. В житиях святых – книгах, которые чаще всего читались в набожных домах, – они видели образы, воплощающие духовную силу и самоотверженный аскетизм. Святые, беззаветно преданные высшему идеалу, не отступались от своих убеждений даже перед лицом гонений и мук. Такие образы, призванные восславить благочестие, призывали женщин к покорности, однако в то же время могли подтолкнуть и к бунту. Именно они вдохновили весьма состоятельную вдову Феодосию Морозову (1632–1675) на то, чтобы стать мученицей за свои убеждения. В 1660-х годах Русская православная церковь провела модернизационные реформы, пересмотрела и унифицировала литургические обряды, что вызвало ожесточенное сопротивление. Морозова стала самой известной противницей реформ. В борьбе за сохранение древних религиозных обрядов она отказалась повиноваться как религиозным, так и светским властям, несмотря на все призывы родственников покориться. Благодаря огромному состоянию и относительной свободе, которой она пользовалась как вдова, Морозова превратила свой московский особняк в своего рода убежище для раскольников и центр производства и распространения раскольнических сочинений. Впоследствии она стала монахиней. Арестованная в 1672 году вместе с двумя другими главными раскольницами и подвергнутая пыткам, Морозова отказалась отречься от своих убеждений. Вместе с двумя сообщницами ее сослали в дальний монастырь, где всех трех заморили голодом в яме [Ziolkowski 2000]. Старообрядцы, как называли раскольников, признали Морозову святой. Ее биография, написанная примерно в 1674–1675 годах, широко распространялась в списках и стала ключевым текстом в идеологии старообрядчества.