— Кроме облигаций в доме ничего не пропало? — спросил Соснин. — Может, кража в квартире?

— Что вы? — изумился Леня. — Какая кража, все в целости и сохранности.

— Коли так, наверное, мать их куда-то в другое место положила, а сейчас запамятовала. Придет домой, вспомнит и получите свой выигрыш, — заключил Соснин.

— Вы говорите, таблица вчера напечатана? — обратился к Лене Туйчиев.

— Да, вчера.

— Тогда выплата выигрышей начинается только сегодня, — уже ни к кому не обращаясь, проговорил Арслан. — Надо попробовать...

Когда Леня ушел, Соснин спросил друга, что он задумал, неужели решил заниматься этими облигациями. И, получив утвердительный ответ, сердито заметил:

— Они там друг от друга в сундук облигации прячут на замок, вот пусть и разбираются.

— Ты же сам не так давно утверждал: доказательству подлежит все, касающееся Фастовой? Забыл? Вспомни женщину в театре.

— Но там же совсем другое дело.

— Нет, Коля, я не могу с тобой согласиться. Обстоятельства, действительно, были иные, но если говорить о характере связи, то практически различий нет. Я сейчас свяжусь с управлением сберкасс. Важно успеть.

— Дело хозяйское, — Николай махнул рукой. — Только до этого уточни свою мысль, которую ты высказал до прихода Фастова.

— Что ты имеешь в виду?

— Считаешь, что удар Фастовой нанесла Юдина?

— Судя по всему — так, — задумчиво произнес Арслан.

— Тогда почему она нанесла удар сзади? Что же они, разговаривали спиной друг к другу?

— Механизм образования раны позволяет заключить, что нападавший находился несколько сбоку.

— Слабо, очень слабо, — поморщился Соснин.

— У тебя есть альтернатива?

— Увы, нет, — угрюмо буркнул Николай.

Он набрал номер. Долго вслушивался в длинные гудки. Наконец в трубке послышался знакомый голос:

— Слушаю.

— Здравствуй. Ты почему не пришла вчера? Это что, входит в разработанный план моего обольщения?

— Нет, это был экспромт. В какую-то минуту меня осенило, и я поняла бесцельность, если хочешь, вредность наших встреч...

— Ты читала газету сегодня? — Леня не нашел в себе сил опровергать сказанное и просто сменил тему.

— Нет.

— В девять вечера ожидается звездный дождь, ты должна прийти в плаще.

— Право, не знаю, смогу ли.

— Чудачка! Ведь звезды с неба не каждый день падают. Я захвачу мешок. Представляешь, полный мешок звезд из созвездия Гончих Псов? Жду в девять у курантов...

Зябко поеживаясь от вечерней прохлады, он стоял у телефонной будки. Мила, как всегда, опаздывала. Что за причуды прекрасной половины человеческого рода? Надеются, что их больше будут любить, если они придут позже? Типично женская логика. Двадцать минут десятого. Как у Маяковского: «Приду в четыре», сказала Мария. «Восемь. Девять. Десять». Точность — вежливость королей, но не влюбленных. Влюбленных? Смешно. Мила совсем не похожа на влюбленную. Слишком серьезна и рассудительна. Или рассудочна? В ее больших глазах он часто читал вопрос, но ему неясно: хочет ли она спросить о чем-то или, вглядываясь в него, сама пытается прочесть ответ.

«Глупости, это я рассудочен и не похож на влюбленного. А почему? Ведь она мне понравилась. Не ври, хоть самому себе не ври. Я тогда шел от Иры и познакомился с ней. От Иры...» Мысль об Ире, как бумеранг, возвращается к нему, хотя он дал зарок не думать о ней. Тяжелая, но сладкая ноша, которую он тщетно пытается скинуть. Она все время с ним, эта женщина, вобравшая в себя всего его без остатка, открытый нерв, к которому больно прикоснуться.

Ничего, он его вырвет и обретет покой. В этом ему поможет эта красивая, стройная девушка, которая, наконец, подходит из темноты.

— Салют, Милочка, все хорошеешь?..

— Добрый вечер. Между прочим, молодой человек должен идти навстречу девушке, а не стоять и смотреть, как она к нему приближается.

— Извини, — оправдывался Леня. — Я уже забыл, как должен вести себя уже не очень молодой человек при виде еще совсем молодой девушки.

— Что мы будем делать сегодня? — деловито спросила Мила.

Он каждый раз ждал этого вопроса, и тем не менее Мила всегда заставала его врасплох. Странно, но Леня никогда не мог предложить путной программы; первое время надеялся на импровизацию, однако вскоре понял: у него мало фантазии. Ему просто приятно бродить с Милой по городу: на нее обращали внимание, но ей вряд ли была интересна такая прогулка.

С недавних пор он поймал себя на мысли, что встречается с ней по инерции, — в самом деле, нельзя же прощаться и не назначать время следующей встречи. Зачем он морочит голову этой хорошенькой девушке? Только потому, что ему льстит идти с ней рядом?

— Может, в кино? — неуверенно произнес Леня.

— Уже поздно.

— Тогда в кафе?

Они зашли в уютное кафе в центре сквера, сели за столик. Леня понимал, что молчать глупо, неприлично, но ничего не мог с собой поделать, маленькими глотками пил пепси-колу и изредка упрашивал ее попробовать шоколад, к которому Мила так и не притронулась.

— Где же твой звездный дождь? — В ее голосе чувствовался укор. — Представление, как я понимаю, отменяется?

Они шли по городу, который после могучего дневного ритма мирно дремал. Звенящая тишина позднего вечера убаюкивала.

Он ничего не ответил, привлек ее к себе, поцеловал.

— Ты что, извиняешься передо мной? — Она на какую-то долю секунды прижалась к нему. — Как повинность отбываешь...

«Наверно, она права», — мелькнуло у него.

Домой, когда они расстались, идти не хотелось. Слова Милы тяжелым камнем лежали на сердце. Глубоко задумавшись, он медленно брел по быстро пустеющим улицам. Впоследствии он так и не мог объяснить себе, почему вдруг оказался у дома Иры.

«Зайти? — подумал Леня, присаживаясь на скамейку у дома. — Но что сказать? Как все объяснить?»

Минут пятнадцать просидел он на скамейке, борясь с желанием зайти. Тщетно пытался рассмотреть, что там, за плотными портьерами, где горел свет в ее комнате. Когда же, набравшись решимости, он встал и направился к подъезду, свет в комнате погас. «Конечно, уже поздно», — подумал Леня и даже обрадовался этому: он не чувствовал себя готовым к встрече.

Почему он так ухватился за пропавшие облигации?

Опыт подсказывал: между такими разнородными явлениями, как исчезновение облигаций из квартиры Фастовой, и тем, что случилось с ней в парке, скорее всего нет и не может быть ничего общего, связующего. И все же, когда Леня пришел и рассказал о пропаже, у Арслана появилось пока неосознанное и необъяснимое предчувствие наступления важных событий.

Николай, смеясь, говорил: это от отчаяния. В общем, он не так уж далек от истины. За время расследования было от чего прийти в отчаяние. Практически следствие оставалось на тех же позициях, что и полмесяца назад, когда приняли дело. Кто мог бы подумать, что оно окажется таким сложным. Все в нем теперь необычно. И поведение потерпевшей, и обстоятельства самого преступления. Даже версию выдвинуть трудно. Ограбление исключалось: у Фастовой ничего не пропало. Месть ничем не подтверждалась. Да и способ отмщения, если взять на вооружение эту версию, более чем странный. Как-то Соснин обронил предложение о «нулевой» версии, как тогда, в деле Басова-Бурова, но, поразмыслив, они решительно отказались от нее. Характер повреждений исключал несчастный случай, да и Фастова утверждала, что ее сзади ударили по голове.

Но чем объяснить полное отрицание ею очевидных фактов и нежелание помочь следствию? Таинственность была во всем. Вероятно, поэтому Туйчиев интуитивно связал воедино оба события. Именно таинственность объединяла пропажу облигаций и случившееся в парке.

Спустя несколько часов после ухода Лени, к несказанному удивлению Фастова, Туйчиев решил еще раз с ним побеседовать.

— Давайте уточним, — предложил Арслан, — когда в последний раз вы видели облигации на своем месте.