ВСТУПЛЕНИЕ В МИРОВУЮ ВОЙНУ
Культурно австро-германский мир конца девятнадцатого столетия являлся миром иконоборцев — бунтарей, борющихся с традиционными предрассудками, которые стали иконами: Ницше — в философии, Зигмунд Фрейд — в психологии, Альберт Эйнштейн — в науке, Рихард Вагнер — в музыке, Манн — в литературе и Макс Вебер — в социологии. Вильгельм II являлся известным покровителем искусств и активно вмешивался в культурную жизнь. Последний император из Гогенцоллернов не обладал талантами этих людей, хотя бросался в мир политики, словно был там самым главным{566}. Увольнение им Бисмарка на второй год своего царствования принесло много разочарований и не сделало его самого героем. Современники кайзера больше замечали неспособность Вильгельма учиться на истории, что отметил старый канцлер в своем снисходительно-покровительственном заявлении об отставке.
Бисмарк сделал Германию сильной, сконцентрировав ее вокруг Пруссии и держа в фокусе внешнюю политику. Он отразил попытки австрийцев и баварцев увековечить старую разваливающуюся Империю с ее древним разделом и соперничающими государствами. Его компактная Империя давала канцлеру свободу в решении вопросов с парламентом и великими европейскими державами. Вместо того чтобы отбрасывать ненавистную тень Империи на Европу, Германия стала в ней честным посредником, использовав географическое положение в Центральной Европе для получения преимуществ в международном масштабе и сохранения мира.
В отличие от него император Вильгельм провоцировал международный конфликт, намереваясь расширять страну. Нацеленный увидеть Германию мировой державой, он погнал Империю в Европу и на захват колоний. Хотя никто не знал, что принесет будущее, все шаги императорского правительства в этом направлении вели к войне.
Однако если сбалансированная Европа Бисмарка начала выглядеть как карточный домик, нельзя в этом винить одного императора Вильгельма. В итоге на провал внешней политики Германии больше повлияли не столько вмешательство и бравада императора, сколько просчеты Министерства иностранных дел. А именно на него полагался новый канцлер императора Лео фон Каприви. Каприви ранее возглавлял военно-морское министерство и был неудачным кандидатом на должность канцлера для быстро меняющихся 1890-х годов. Он быстро попал под влияние назначенного Бисмарком и ненавидевшего его Фридриха фон Гольштейна, который теперь контролировал министерство. По рекомендации Гольштейна Каприви не стал возобновлять договор с Россией, который с 1887 года гарантировал нейтралитет этой страны в случае вторжения в Германию с запада или с юга. Утверждая, что этот договор отдает предпочтение России, министерство скорее рассчитывало на своего исторического союзника — Великобританию, в то время европейскую супердержаву. Была надежда, что та вмешается дипломатически в случае появления воинственно настроенных сторон, и придет Германии на помощь в случае нападения на нее.
В течение пяти лет после прекращения действия договора 1887 года между Германией и Россией, Франция и Россия стали торговыми партнерами, а до того, как истекли еще два, они стали и оборонительными союзниками. Каждая из стран обещала другой нанести удар по Германии, если Германия мобилизуется против одной из них{567}. Внезапно Германия оказалась в огромных мощных клещах, чего так боялась. Подтверждение договора о нейтралитете России помогло бы избежать этой ситуации. Когда для Великобритании пришло время выбирать, чью сторону брать, немцы, к их сожалению, стали ее экономическими и военными соперниками.
В 1894 году Вильгельм показал свое истинное лицо социал-демократам и левым либералам, которые ранее считали его своим союзником. К их отчаянию, он выразил опасения по поводу руководителей промышленности, поддержал новые законы, направленные против социалистов, и законы о цензуре. Ничто из этого не понравилось парламенту. В ходе внутренней борьбы в самом парламенте, при готовности императора раздавать привилегии или предавать как либералов, так и консерваторов, в 1890-ые годы в Германии мало что осталось от демократического правительства, к которому немцы попеременно стремились, и которое подрывали, начиная с середины столетия{568}.
Удачно соперничая с Францией и Россией в колониальном мире, Великобритания открыла двери для Германии, которая отчаянно пыталась там укрепиться. Без нейтралитета Великобритании прыжки Германии вперед в 1890-е годы — как колониальные, так и европейские — были бы невозможны. Но после смены столетия Великобритания постепенно перестала быть другом Германии. Продолжающееся наращивание Вильгельмом германской армии — теперь самой большой в Европе, — и еще большего военно-морского флота, пугало европейцев. Сделав линкоры национальной навязчивой идеей (к 1900 г. были спущены на воду не менее тридцати восьми линкоров) адмирал Альфред фон Тирпиц нацелился на британские морские силы в соперничестве, которое у Германии не было шанса выиграть{569}. После смелой проверки британской храбрости в колониальной Южной Африке немцы вновь столкнулись с сотрудничеством Великобритании и Франции. Эти страны в 1904 году вместе с царской Россией вошли в Антанту («Тройственное согласие»). Их союз будет только усиливаться и расширяться.
Уже в 1907 году британские дипломаты описывали Германию, как «нацелившуюся доминировать в Европе», в то время как Россия, боявшаяся Германию больше, чем когда-либо, начала сплачиваться с Великобританией{570}. Договорившись о своих владениях в колониальной Азии, две великие державы объединились с Францией, чтобы создать неформальную, но пугающую ассоциацию из противников Германии, которых та опасалась больше всего. Создания подобного союза ранее помогала избежать дипломатия Бисмарка. Теперь, если начнется война, Германии пришлось бы отражать атаки как на восточном, так и на западном фронтах, а союзниками могли выступить только занятая своими проблемами Австро-Венгрия и вечно отступающая Италия (старый и усталый «Тройственный Союз»). Германия сделала себя центром внимания великих держав по большей части благодаря звону своих сабель — и это привело к ее падению.
Немец с улицы мог понять, как сильно затянулась петля, в которой оказалась его страна благодаря правительству, прочитав интервью, которое император Вильгельм дал лондонской газете «Дейли телеграф» в октябре 1908 года. Вильгельм читал британцам лекцию об их колониальных провалах — причем в таком тоне, словно был своим, а не посторонним человеком. В то же самое время он говорил о невинности Германии в милитаристской экспансии и колониальных набегах. Это провальное выступление, в нарушение установленных порядков и недостоверное, так смутило оба правительства, что Вильгельму пришлось пожертвовать канцлером Бернардом фон Бюловым, который допустил публикацию интервью{571}. В 1909 году коммерческая конкуренция между Германией и Великобританией усилилось по всему миру, она дошла до точки конфронтации. Эту перспективу нервно обсуждали внутри дипломатических корпусов и высшего руководства обеих стран{572}.
Конечно, еще никто не призывал к тому, что вылилось в Мировую войну И когда эта война спонтанно началась, то взрыв произошел не в Северной Европе, а на давно находящихся в кризисе Балканах. Атаковали друг друга не великие державы, а малые, давно зажатые Австро-Венгрией и Оттоманской Империей, которые пытались решить местные проблемы. На протяжении десятилетий возглавляемый Сербией панславянский национализм стучался в австрийские ворота, которые, к огорчению сербов, закрывали после 1908 года Боснию и Герцеговину. Присоединение Боснии к Австрии произошло с благословения союзника Сербии — России и союзника Австрии — Германии. За эту поддержку Австрия обещала русским боевым кораблям проход через Дарданеллы и еще один шанс стать Средиземноморской державой — исполнение старой мечты, которую не позволяли воплотить в реальность Великобритания и Франция{573}. В результате великие и малые державы разозлились на Австрию, и «Тройственной Союз» сотрясся до основания.
