Последние капли и последние штрихи
Пруссия соблюдала пакт о нейтралитете с Францией, а Франция нарушила договорные обещания Габсбургам. Австрии пришлось заключить новые союзы с Россией и Англией в последней попытке спасти Империю. Контингенты из Бадена, Баварии и Вюртемберга сражались рядом с Наполеоном в новой франко-австрийской войне, в то время как Пруссия и другие германские государства оставались нейтральными. Это свидетельствует об ослаблении возглавляемой Габсбургами Империи к смене восемнадцатого столетия. Великая битва той войны произошла под Аустерлицем в 1805 году, возможно, это величайшая победа Наполеона. Среди германских государств, получивших австрийские трофеи, был и молчаливый союзник, Пруссия.
В 1806 году Священная Римская Империя официально прекратила свое существование. Наполеон мог бы взять себе императорскую корону после того, как Франц II снял ее в августе. Но из пепла Империи новый император создал Рейнский Союз, еще один буфер между Францией и ее восточными противниками. Из изначальных шестнадцати второсортных государств на Рейне новый союз разросся до тридцати девяти, добавив государства из старой Империи, вместе с Пруссией, Австрией, датским Гольштейном и шведской Померанией.
Сохранив мир и процветая во время французской оккупации, теперь Пруссия просыпалась тяжелее всего из прочих германских государств. В октябре 1806 года французские армии, уже навязав свою волю на юге, разгромили Пруссию в двух сражениях у Йены и Ауэрштадта. На восточном краю Прусского королевства они заняли Кенигсберг (современный Калининград), в то время как на западном создали новое государство Вестфалия, соединив западные прусские земли, Ганновер и двенадцать маленьких государств, где как король правил брат Наполеолна Жером. По окончательному договору после завершения войны в 1807 году Пруссии позволили оставить только восточные земли (Бранденбург, Восточную Пруссию и Силезию), население сократилось вполовину, и на каждого пруссака осталось по четыре француза-оккупанта. Если бы русскому царю не требовался этот остаток Пруссии, чтобы служить буфером между Россией и Францией, то государство пруссаков вполне могло бы и полностью исчезнуть{365}. Такова была цена нейтралитета в продолжающейся германской войне с французами.
На протяжении следующих шести лет французы перестроили оккупированную Германию до основания, в особенности в Рейнланд. Свод законов Наполеона поддерживал сравнительно открытые общества, с большим социальным равенством и большим количеством личных прав (крестьяне были освобождены по всей Рейнской земле), свободной торговлей и веротерпимостью{366}. Под давлением французов Австрия и Пруссия также провели либеральные реформы, по большей части, как компромиссные приспособленческие меры, благоприятные для их освобождения. Простые пруссаки с гораздо большей готовностью пойдут на жертвы, необходимые, чтобы убрать французов, если им дадут большую долю на их земле и роль в их правительстве, — это понимали прусские министры барон Карл фон Штейн и граф Карл Август Гарденберг. Они предприняли шаги для избавления от бюрократизма, освобождения крестьян и расширения среднего класса. Чтобы победить Наполеона, уменьшившейся прусской армии, теперь состоявшей только из сорока двух тысяч человек, также требовалось верить в цель, ради которой сражаться. В армии установилась большая свобода личности и уверенность в себе и своих силах. Звания и повышения по службе давались теперь в основном благодаря личным способностям, заслугам и самопожертвованию{367}.
В то время, как возбуждение территориальной ненависти давно являлось доказанной формулой для поражения немцев, оно также имело историю и пробуждения национальных чувств. В пепле германского поражения тлела и ненависть к французам. Как поняли жители Рейнланд в самом начале оккупации, французы пришли не освобождать и учить, а доминировать и эксплуатировать. Французы и многие современные историки того периода говорят о жителях Рейнланд, приветствующих появление наполеоновских войск. На деле же подавляющее большинство скорее «видело, как грабят и громят их собственность, как портят их урожай, как реквизируют на нужны армии их вещи, их лошадей, телеги, как призывают на военную службу людей, как оскверняют церкви [и] священники подвергаются преследованиям»{368}.
Пока французские реформы усиливали юридическую и административную модернизацию германских земель, чем больше французы меняли порядок вещей (в особенности — в Австрии и Пруссии), тем больше немцы хотели, чтобы все оставалось по-старому. Такая реакция стала результатом в большей мере личного отношения французов к немцам, а не реформ. Реформы не были ни полностью новыми, ни запретными для немцев. Но если не считать укоренившиеся и въевшиеся германские обычаи и традиции, французская армия оказалась своим собственным худшим врагом. Французы просвещали немцев, консолидировали их земли, придавали гибкость и рационализировали их политические институты, ускоряли промышленное развитие. Но они также грабили, вытесняли, навязывали огромные налоги и против воли призывали немцев во французскую армию. Теперь торговые барьеры превратили ранее международную германскую экономику в узко сфокусированную на французских рынках. Вместе с новыми налогами Австрия и Пруссия также должны были справляться с пострадавшими и понесшими убытки и ущерб от войны людьми и массовым призывом во французскую армию. И, кроме всего прочего, часто возникали конфликты с расквартированными французскими солдатами и высокопоставленными чиновниками, которые стояли над немецкими, как господа и хозяева, пренебрегавшие немцами и презиравшие местную культуру и религию{369}.
Также существовали давно установившиеся структурные и коренящиеся в национальном характере барьеры. Немцы были философски и социологически плохо готовы к революции во французском стиле. К тому же, они исторически враждебно и неприязненно настроены по отношению к реформам, которые стремились к невозможным идеалам и утопическим целям. По мнению большинства немцев, казнь французских короля и королевы и решения французских революционных трибуналов показывали, что Просвещение и революция вышли из-под контроля и стали неуправляемыми. Также против наполеоновского абсолютизма работало германское политически расслоенное общество{370}. Исторически немцы располагали политическую идентификацию и верность ярусами, в одно и то же время являясь обладающими самосознанием жителями деревни или города, подданными определенной земли или государства, а также подданными межрегиональной Империи.
Образованные и профессиональные классы Германии также уводили нацию от французской модели революции. От церковнослужителей и гуманистов, которые служили советниками князьям и курфюрстам в Средние века, до ученых и гражданских служащих Франкфуртского Национального Собрания и меняющихся политических кабинетов более поздней Веймарской республики, образованная элита Германии одновременно бросала вызов и защищала установившееся общество{371}. В этом заключается склонность к тщательно контролируемым переменам, к прогрессу с хорошим порядком, к обществу, которое может быть одновременно либеральным и консервативным.
Между властной французской армией и внутренним давлением инертности и традиций, успех французских Просвещения и Революции в Германии был понятным образом ограничен. Несмотря на всю их привлекательность для немцев, Декларация прав человека и гражданина и Свод законов Наполеона не являлись панацеей для всего, чем болела Германия. Если немцам предстояло сделать большой скачок вперед, им не требовались для этого указания французов. После 1813 года, чтобы совершить этот прыжок из собственной истории и своими ногами, больше всего требовалась свобода.
ГЕРМАНИЯ ПОДНИМАЕТСЯ
Когда немцы снова пошли против французов, возрожденная Австрия выступила первой и первой потерпела поражение, оставив только британцев, которые наступали в Иберии и думали об организации восстания испанцев. У русских получилось лучше, они, в конце концов, спровоцировали Наполеона на худшее решение в военной истории: послать свою великую армию в Россию. На эту миссию отправились, по крайней мере, семьсот тысяч человек, треть их составляли призванные на военную службу немцы, к которым присоединились итальянские, голландские и польские контингенты, дополнившие французскую армию. Они прибыли в Москву в сентябре 1812 года и обнаружили, что город горит и покинут. Армия начала отступление осенью, когда подходило время русской зимы, ее по пятам преследовали казаки.
