Хотя щедрыми патронами пиетизма являлись короли из династии Гогенцоллернов, движение не стало популярным среди старого духовенства, которое сомневалось в его ортодоксальности и опасалось его влияния на либеральное духовенство. Этот страх проявлялся в эпитетах, которыми критики наделяли Шпенера: «квакер», «розенкрейцер», «хилиаст» (член секты, ожидающий наступления тысячелетнего царства Христа) и «фанатик»{291}. Союз со светской властью затянул пиетистов глубже в политику. Там им пришлось полагаться на моральные ограничения и сдерживающие начала, привязанные к кабинету князя Реформацией и Контрреформацией для обеспечения должного разделения церкви и государства. Эти ограничения изображали князя, как христианского управляющего мирянами, которому доверяет общественность. Его гражданско-политические цели может разделить церковь и помогать без угрозы для ее духовной миссии. Каждая сторона могла многое получить от этого сотрудничества, но также и многое потерять, если партнер вышел за рамки{292}.
Влияние Гогенцоллернов на духовенство из пиетистов и церкви иногда вынуждало к компромиссу с миром. Говорят, Франке вел двойную компромиссную политику (а значит, лицемерную), балансируя между церковью и государством, один день водя дружбу с самодержавными королями, а на следующий пытаясь помочь сиротам на улице{293}. Критики также считали, что перфекционизм в пиетизме делает его уязвимым для объединения с Просвещением. «Мы обязаны достичь некоторой степени идеальности», — любил писать Шпенер, под этим он имел в виду осознанный моральный долг в осуществлении нравственных действий, которым руководит Святой Дух. Здесь он предвосхитил светскую идею категорического императива в сознании Иммануила Канта, требуя универсально применимого ответа на моральный вызов{294}. Однако в двойственности Франке можно различить скорее диалектического, чем «злого» немца. Иными словами, он был немцем, верившим, как учила церковь, что человек должен жить в одно и то же время в параллельных религиозной и светской вселенных.
Просвещенный король
После 1740 года рискованные военные операции и гражданские реформы Фридриха Великого завершили трансформацию Пруссии в главное германское государство и одну из великих держав Европы. Годы формирования не позволяли предположить такой триумфальный результат и, если бы не скрытая рука истории, то он вполне мог бы быть сегодня известен, как Фридрих Малый. Он вырос в королевской семье, раздираемой конфликтами, страсти и ссоры угрожали испортить его жизнь и даже погубить. Его мать и бабушка были принцессами Ганноверскими, их братья стали английскими королями. Эта родословная давала веские основания для получения влияния дома и за границей. Жизнерадостная и полная сил мать Фридриха некомфортно себя чувствовала в суровом, угрюмом мужском мире мужа и не давала прусским добродетелям задушить ее детей. Она хотела брака с представителями королевской семьи Англии для своих старшей дочери и старшего сына — с принцем Уэльским для Вильгельмины и со старшей дочерью короля — для Фридриха. В отличие от нее, их отец намеревался сохранить династию чисто немецкой и остаться в хороших отношениях с Габсбургами, которые тогда переоценивали свой союз с Великобританией{295}.
В борьбе родителей за сердца и сознание детей, Фридрих Вильгельм оказался своим собственным худшим врагом. Он оказался способен настроить против себя и сделать врагом сына даже без вмешательства потворствующей и попустительствующей матери. Отец беспокоился, что потворство, потакание королевы в воспитании ребенка лишают мальчика мужества, «феминизирует» его отпрыска и наследника и, таким образом, ставит под угрозу Прусское королевство. А соседи Пруссии, как король говорил мальчику, когда ему исполнилось двенадцать лет, «хотят только уничтожить нас». Но, наблюдая за геополитическими маневрами Англии и Франции, Фридрих Вильгельм, как отец и король, выражал самый древний из германских страхов: «Я положу пистолеты в колыбели своих детей, чтобы они могли помочь не пустить иностранцев в Германию!»{296} Он рано направил Фридриха на обучение искусству войны, передав его в руки солдат-гугенотов. Фридриха учили его на протяжении детства и отрочества возраста математике, экономике, фортификации, прусскому праву и современной истории. По настоянию матери ему передали в личное пользование библиотеку из нескольких тысяч книг, и это дало ему возможность Фридриху еще подростком прочесть ведущих французских, английских и немецких писателей{297}.
Хотя Фридрих Вильгельм и беспокоился о влиянии королевы на сына, угроза перетягивания его на свою сторону врагами королевства, имеющимися при дворе, волновала короля больше. А еще больше отношения осложняло сопротивление молодого Фридриха планам отца женить его на принцессе Брауншвейг-Бевернской, Елизавете-Кристиане. Фридрих хотел, чтобы его женой стала его английская кузина (если вообще думал о свадьбе) и, пытаясь добиться этой цели, он три раза пытался сбежать в Англию в годы, когда стал совершеннолетним и уже способным получить корону{298}.
Еще одним фактором, отдаляющим отца и сына друг от друга, был, очевидно, развивающийся гомосексуализм или бисексуальность Фридриха. Над этим вопросом спорят историки, многие из которых признают только «в целом сдержанную» натуру, в особенности в отношении к женщине, которая стала его женой{299}. Тем не менее, существуют доказательства и известные последствия, позволяющие не отмахиваться от этого вопроса, как от обыкновенных злобных французских сплетен. Сексуально привлекательным для мужчин могло быть то, что отец имел в виду, говоря о «феминизации» мальчика. Возможно, это желание проснулось в процессе тесного общения с учителями по военному делу, мужчинами, по крайней мере, один из которых был известным гомосексуалистом{300}.
Ключевым доказательством является тесная дружба Фридриха в 1729-30 годы с полицейским, который был на восемь лет его старше, Гансом Германом фон Катте. Он, по слухам, имел отношения с Фридрихом «как любовник с любовницей»{301}. Фон Катте сопровождал будущего короля во время третьей провалившейся попытки присоединиться к родственникам королевской крови в Англии. После того, как их вместе арестовали, и было обнаружено, что их побег планировался британским послом, король поприветствовал сына палкой, ударив его по носу. Тогда Фридрих являлся подполковником прусской армии, и его можно было судить за дезертирство и государственную измену. Возможность его казни заставила принцев Европы сплотиться в защиту Фридриха. В буйном восемнадцатом веке казнь королей, в особенности будущего короля его отцом и предшественником, не служила интересам особ королевской крови любой страны.
Хотя отец, в конце концов, простил Фридриха, его поместили под арест, в Кюстринскую крепость на Одере, почти на два с половиной года — с 1730 по 1732-й. Его единственными товарищами были Библия и экземпляр книги Иоганна Арндта «Истинное христианство». В Кюстрине он в наказание жил по строгому режиму, целью которого было превратить его в истинного Гогенцоллерна королевской крови. Поскольку мать и сестра знали о побеге и помогали Фридриху (в дальнейшем король также почтил поркой и Вильгельмину), им на год запретили вступать с Фридрихом в прямой контакт. Однако он мог получать их письма, если те были на немецком, а не на одном из «предательских» иностранных языков. Самый жестокий удар во время заключения был нанесен вначале, когда отец Фридриха приказал казнить фон Катте во дворе тюрьмы и заставил юношу наблюдать за всей казнью из окна камеры{302}.
К концу заключения Фридрих был готов принять волю отца, по крайней мере, внешне. В феврале 1732 года, несмотря на заявления о том, что не испытывает чувств к противоположному полу, он женился на принцессе Брауншвейг-Бевернской. Это, как сообщается, был союз без половых отношений и, конечно, без потомства{303}. К середине 1730-х годов королевская чета жила в Рейнсберге, специально подготовленном замке во французском стиле в сорока милях к северо-западу от Берлина. До этого Фридрих впервые поучаствовал в битве, сражаясь с австро-русскими армиями против французов в войне за польское наследство (с 1733 по 1735 гг.), и получил ценное представление о военной тактике будущих врагов Пруссии{304}.
