— Разве тебя кто-то хоть пальцем тронул с тех пор, как ты под моим покровительством?

— Эммм… Нет. – Ну не стану же я говорить, что у слова «издевательство» множество значений. И что пригоршня зловонных дохлых гнильников в сумке будет похлеще выкручивания рук. Уж я-то, к сожалению, кое-что в этом смыслю. – Но ведь ты все равно будешь занят. А доставать меня начнут после праздника.

Рэн поднимается, шарит по карманам форменного пиджака и выуживает футляр с филигранной позолоченной росписью по красному металлическому корпусу. Берет оттуда пару сушеных листьев и забрасывает в рот. Что ж, похоже, моя попытка воспользоваться его расположением и хорошим настроением провалилась. Знала бы – ни за что не стала бы умолять. Йоэль, ну и тряпка же ты. Еще немного - и еще бы слезу пустила, идиотка беззубая.

— Прошу меня простить, господин Рэн, больше я не позволю себе таких глупостей.

Я поднимаюсь и, прихватив с собой сумку, шагаю прочь. У меня будет почти три недели, чтобы свыкнуться с мыслью, что новой порции позора не избежать.

— Ты точно, как она, - раздается мне в спину.

— Как кто?

— Тэона. – Каждый раз, когда речь заходит о моей сестре, голос Рэна становится тусклым и неживым. – Она никогда и никому не давала закончить. Вечно вколачивала себе в голову какой-то бред, демонстративно фыркала и уходила. Уходила, чтобы ее бросились догонять. Потому что за ней все всегда бегали как за принцессой.

А вот это вполне в духе Тэоны. Я бы даже сказала, ее коронный трюк. Тысячу раз наблюдала, как вот такими уловками она заставляет мир кружиться вокруг себя.

— Я не настолько бестолковая, чтобы всерьез думать, что кто-то, тем более наследник эрд’Граверр, будет за мной бежать. Всего лишь трезвая оценка твоих жестов и немного выводов из нашего общения – и я увидела ответ. Больше подобное безрассудство не повториться.

— Ты говоришь, как столетняя девственница-зануда.

— Наверное потому, что зануда и девственница. Вот дьявол, надеюсь, не доживу до ста лет. Страшно представить, во что превращусь, если уже сейчас настолько невыносима.

От сарказма следовало избавиться в первую очередь, но он так бережно мною выпестован, что рука не поднялась совершить над собой еще одно изуверство. Лишите меня способности врать, отберите притворство и иронию, отсеките сарказм – и что от меня останется? Бледная тень.

— Я разрешаю тебе не приходить на Праздник, - наконец, говорит Рэн. – И повернись уже наконец, демон тебя задери.

Медленно, опасаясь, что стала жертвой слуховых галлюцинаций, разворачиваюсь к нему лицом. Рэну требуется всего пара шагов, чтобы сократить расстояние между нами до вытянутой руки. В воздухе появляется горьковато-терпкий аромат – должно быть, от тех трав, что он лениво перекатывает во рту.

— Больше никогда так не делай, Йоэль, - предупреждает он. - Сейчас я был как никогда близок к тому, чтобы из злости заставить тебя мучиться. А я, что бы ты там не вколотила в свою голову, не милый добрячок.

— И в мыслях не было считать тебя добрячком. Я понимаю, почему ты так себя ведешь. Сам же сказал, что мы с сестрой похожи, а ты ее любил.

Думаете, я снова «случайно проговорилась»? Черта с два. Это чистейшая и крайне грубая провокация. Для более изящного способа заставить Рэна разоткровенничаться у меня не хватило времени. А упущенный момент хуже испорченной попытки.

— Я… Йоэль, ты что, начала собирать сплетни местных пустозвонок?

И вдруг он смотрит на меня с таким откровенным презрением, что сразу хочется отмотать время назад и заклеить себе рот. Так искусно врать и притворяться даже я не умею, а Рэн, при том, что я считаю его смышленым парнем, притворяться не умеет от слова «совсем».

— Скажешь, это не так? - стараясь быть предельно осторожной, все-таки продолжаю я.

— Скажу, что, если еще раз сунешь нос в мое прошлое, – ты перестанешь быть моей служанкой, лишишься моего покровительства, и твое существование в стенах Аринг-Холла настолько усложниться, что ты и думать забудешь обо всем, кроме выживания. А теперь убирайся вон, пока я еще в состоянии контролировать, что говорю и делаю.

Меня не нужно просить дважды. Пусть Рэн всего две недели назад появился на горизонте моей жизни, я ни разу не видела его таким взбешенным. Даже когда по своей неуклюжести опрокинула на него отвар из сока ягод шиповника. Чтобы вы понимали, о чем речь, намекну – воняет это похуже чем кошачья моча. И пока мои ноги несут меня прочь от его злости, я все больше убеждаюсь в том, что нащупала что-то важное. Возможно, настолько важное, что ради этого не грех и спину под палку подставить. Но лучше бы после того, как Рэн выполнит обещание избавить меня от колодки, а в кошельке прибавится пара сотен монет.

В общественной лаборатории воздух лежит плотным туманом, воняющим всякими химикатами и экстрактами. Тем, кто зашел бы сюда впервые, следовало хорошенько подумать, прежде чем соваться в эдакий туман. Если, конечно, вы не какой-нибудь гаррой, у которого зрение лучше, чем у кошки. Мне же помогает память: я бываю здесь каждый день и даже с завязанными глазами могу найти свободное место. Сегодня мне везет: стол в углу комнаты, неподалеку от стеллажей с колбами и ретортами, пустует.

На все про все у меня уходит минут сорок. Когда варево приобретает необходимый лиловый цвет, я бросаю в котел четверть унции молотой черной соли, позволяю закипеть еще раз – и закручиваю вентиль горелки. Как раз заканчиваю разливать настойку по склянкам, когда мое внимание привлекает несвойственный этому месту шум. В лабораторию вваливается группа студентов, судя по форме – компания с факультета Боевого таума. Они так стараются перекричать друг друга, что в вакханалии голосов не разобрать ни единого внятного слова. Я старательно закупориваю склянки и, переложив их тряпкой, чтобы не разбились, прячу в сумку. «А вот и повод появился подойти поближе и послушать из-за чего сыр-бор», - глядя на грязный инвентарь, радуюсь я. Мойки находятся как раз за спинами стремительно обросшей любопытными тушками компании.

— Призраки не материальны и не могут никого ударить, - слышу я чье-то справедливое замечание.

— Ты бы видел ее синяк! – пищит одна из девиц. Здоровая, головы на две выше меня, да еще и с Боевого факультета. А верещит, как свинья резаная. А выглядит и того хуже: глаза на выкате, в уголках рта собралась слюна, руки дрожат. Стыд, да и только.

— Значит, тем более не призрак, - сомневается кто-то неверующий.

— Ее кто-то разыграл, - вклинивается еще один женский голос.

— В Архиве никого не было! – как ужаленная, спорит сразу со всеми здоровая перепуганная девица. – Сами знаете, туда заходят только по именным пропускам.

О пресловутом Архиве я слышала всего раз и то немного. Это что-то вроде особенной секции с книгами и свитками. Чтобы попасть туда, нужно прежде оформить дьяволову кучу всяких прошений и, условно говоря, не словом, а делом доказать, что достоин заглянуть в святая святых - в место, где за семью печатями хранятся особенные тайны, которые не следует доверять недостойным умам.

Я почти решаю махнуть рукой на происходящую возню, рассудив, что девчонку просто зло разыграли, но тут спорщица набирает в грудь побольше воздуха и выдает:

— Это Тэона! Она обещала отомстить!

Я ожидаю услышать новый всплеск недоверия и снисходительных смешков, но не тут-то было. Наоборот, в лаборатории становится на удивление тихо – настолько, что оставленное кем-то без присмотра шипящее варево кажется чуть ли не извержением вулкана. Так и есть: одна из любопытных всплескивает руками и бежит исправлять то, что еще можно исправить.

— Лэра отказалась помогать ей – и Тэона поклялась кровью, что отомстит. Вы все слышали! - Здоровая девица вертит головой в поисках тех, кто собирается оспорить эту аксиому.

— Но призраков не существует, - говорит чей-то голос рассудка. Говорит – и тут же тонет в предупреждающем шепоте.

— Моя прабабка поклялась кровью, что отомстит за убийство своего мужа, - с налетом пафоса рассказывает парень, который минуту назад высмеивал истеричку. А теперь желание насмехаться у него резко пропадает. – Она вернулась после смерти. И всех убила, одного за другим. А потом родителям пришлось вызывать экзорциста, чтобы разорвать связь и отправить бабку на покой.