Положа руку на сердце, мои слова звучат и в половину не так убедительно, как мне бы хотелось. И все потому, что я сама не слишком-то верю в благоприятный исход. С какой стати Императору нянчиться со мной после того, как комедия с покушением разыграна, а все актеры списаны и закопаны? Мое согласие так же будет просто формальностью. Внушение и ему подобные чары строжайше запрещены, но я скептик и не сомневаюсь, что среди придворных таумати есть соответствующие специалисты. Если я допущу оплошность, меня либо превратят в послушную говорящую болванку, либо будут пытать до тех пор, пока я не соглашусь на что угодно. Если честно, при неблагоприятном исходе первый вариант кажется мне более привлекательным.
— Император категорически против! – рявкает Магрот, определенно взбешенный моей наглостью.
И так я понимаю, что добьюсь своего.
Никогда, повторяю, никогда не говорите своим хозяевам, что они не сделают то или это, тем более, не посоветовавшись с ними. Тем более, когда ваш хозяин еще сам до конца не определился с решением. И уж точно, упаси вас Взошедшие, совершать такую глупость, когда ваш хозяин – семнадцатилетний тщеславный Император, на которого внезапно свалились власть и могущество. Потому что он наверняка сделает все наоборот. И не потому, что крепко взвесит все «за» и «против», а просто вам назло.
Тут уж я не могу сдержать улыбку, хотя, как могу, маскирую ее под приступ кашля.
— Магрот! – Ниберу взвивается с места, словно ужаленный. Его бледное выхолощенное лицо перекошено от злость. Не нужно быть телепатом, чтобы прочесть его мысли – они едва ли не прямым текстом расписаны по его щекам. – Знай свое место, даш!
Вот так поворот. Обозвать советника шутом – так по-детски, если честно, но совсем не по-детски унизительно. Но даже если бы Император надумать вывернуть ему на голову содержимое своего ночного горшка, я бы все равно искренне радовалась этому проявлению «характера». Потому что теперь мне остается лишь смотреть и наслаждаться, как удача сама плывет мне в руки.
Долговязый втягивает голову в плечи и так крепко сжимает губы, что те становятся похожи на куриную задницу у него пониже носа. Наверняка сейчас от всей души хочет дать своему господину крепкого словесного, а, может, и физического пинка, и невозможность реализовать задуманное заставляет Магрота лишь бессильно сутулиться и мрачнеть. Вместо этого он смиренно подходит к Императору, опускает голову и что-то едва слышно бормочет. Я не понимаю ни слова, но догадаться несложно - поучивший моральных пинков Магрот смиренно вымаливает прощение. Ох как же мне хочется своими глазами увидеть его наказание, особенно если оно будет жестоким. Надеюсь, Император не настолько глуп, чтобы действительно устроить нечто подобное прилюдно, иначе эти двое друг друга определенно стоят. Как в той поговорке: какой капитан, такие и гребцы.
После нескольких минут шипящей моральной порки императорское самолюбие, наконец, удовлетворено, и Ниберу вновь вспоминает о моем существовании. Правда, теперь он выглядит совершенно взбешенным и каким-то дёрганным, и эта смена настроения совершенно мне не по душе.
— Я надеюсь, ты понимаешь, что у тебя нет ни монеты, чтобы оплатить свое обучение.
— С вашего позволения, я бы хотела воспользоваться платой, которую мои недостойные родители внесли за мою недостойную сестру. Насколько я знаю, подобный пункт есть в соглашении о зачислении.
Подобный пункт ввели после того, как лет семьдесят назад, когда ректором Аринг-Холла стал некий мерзкий тип по имени Лин эрд’Ордал, он увеличил квоту студентов, чтобы впоследствии «случайно» избавляться от них во время практических занятий и тренировок. Само собой, перечисленные за обучение деньги не возвращались и становились собственностью академии. Ничего удивительного, что с каждым новым предметом интерьера ректорского кабинета несчастные родители роптали все громче и все настойчивей. В конце концов, жадного и не слишком умного ректора замуровали в Стену позора где-то в подвалах Аринг-Холла, а в некоторые пункты соглашения внесли изменения. В частности, там оговаривалось, что в случае гибели студента родители имеют право заменить свободную вакансию другим своим ребенком с полным перечислением уплаченных на обучение денег. С единственной оговоркой: если «замена» сдаст вступительные дисциплины. И в этом крылся самый большой подвох. Сказать, сколько семей я знаю, где бы все отпрыски были достаточно одарены, умны и талантливы? Всего две. И одна из них – моя. Поэтому, хоть поправка и осталась, в действительности ею очень редко пользуются.
Меня нисколько не пугает перспектива сдавать вступительные дисциплины. Ну хотя бы потому, что альтернатива ей - казнь от «позорного шипа». Тэона всегда больше отличалась красотой, чем умом, и раз уж она справилась, мне тем более не о чем волноваться. Разве что о том, что вот этот надменный красавец-император решит, что сегодня он исчерпал лимит милосердия.
— Хорошо. Твое предложение кажется мне разумным.
Я не ослышалась? Несмотря на то, что перспектива удовлетворительного решения моей просьбы была почти осязаемой, я все равно страшно удивляюсь. Настолько, что тут же бухаюсь на колени и принимаюсь бормотать всякий хвалебный бред. Да я бы подошвы его сапог облизала, если бы от этого зависело, не передумает ли он.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мое согласие дано авансом, и все зависит от твоего дальнейшего смирения?
— Понимаю, мой Император. Я буду существовать лишь для того, чтобы ваши подданные видели живое свидетельство вашего милосердия.
Он делает едва уловимый жест – и в зале появляются мои соглядатаи. Честно говоря, дальнейшее я уже смутно помню, потому что мою голову занимает одна единственная мысль: первый шаг сделан.
Глава восьмая
Глава восьмая
С женитьбой, как можно догадаться, никто не тянет. Я праздную свой маленький триумф под аккомпанемент расчесок, дерущих мои несчастные всклокоченные волосы, и грубые тычки портних, которые подгоняют под мое тощее тело какое-то совершенно невообразимо огромное платье. Никто не считает нужным церемониться со мной, никто не видит ничего зазорного в том, чтобы лишний раз при мне обсудить, как постыдно орала моя мать, когда ее казнили, и что потом сделали с останками моего отца. Наивные мелочные людишки полагают, что дочь Старшей крови можно задеть такими шпильками. Кроме того, понимая, что кое-что у меня выгорело, я вся углубляюсь в обдумывание своих дальнейших шагов. Ведь оттого, насколько последовательна я буду, зависит процент допущенных ошибок. А я никогда не была наивной дурочкой, полагающей, что единичное везение – залог дальнейшего успеха. Напротив, книги по истории наглядно демонстрировали обратное: окрыленный какой-то случайной удачей стратег, как правило, в самое ближайшее время заканчивал свой век заколотым или отравленным.
Я думаю о том, с чего начнется брачная церемония. Никаких пафосных речей, цитирования заветов Взошедших, слез очарованных мгновением девиц и родительских напутствий.
Меня, как породистую кобылицу, приводят в стойло, лишив шанса даже увидеть своего жениха. На голову надевают бархатную маску без прорезей – хвала Взошедшим, хоть не мешок! – и суровый голос священника велит повторять за ним. Все, что я узнаю о своем муже, - лишь что голос у него какой-то подозрительно тонкий и слащавый, а рука мягкая, словно пончик. Можете считать меня больной извращенкой, но, чтобы сдержать разочарованный стон, я всю церемонию предаюсь мечтам о покойнике. Об Ашесе, разумеется, у которого – о, это я знаю совершенно точно! – ладони жесткие и мозолистые, а голос низкий и хриплый. Баллады, в отличие от своего младшего брата, Ашес не пел, зато ежегодно побеждал в Императорском турнире.
Когда служитель объявляет наш союз завершенным и скрепленным, меня усаживают за стол, суют в руку перо с костяным наконечником. Я прокалываю палец и кровью подписываюсь под согласием об отречении от имени и всего имущества в пользу мужа. С горечью приходится признать, что у меня отняли право даже прочесть договор, а сама я не рискую даже поинтересоваться. Боюсь, выкини я нечто подобное - меня ждет бы не Арнинг-Холл, а удавка в ближайшем темном углу.
