– Мой эмир… – начала было женщина, но я увидела лишь как он махнул рукой, приказывая ей выйти. И тут же окончательно сбросила с себя оковы сна.

Села на постели, наблюдая за его спешным приближением, поёжилась, когда горячая рука схватила меня за лицо, а горящие гневом глаза впились в него, что-то выискивая.

– Не надо, – попросила тихо, хриплым, севшим голосом. Я представляла, как выгляжу в данный момент, и отчего-то меня это жутко заботило. Хотя ещё не прошла трясучка и жуткий страх, заполнявший до краёв.

А ещё, его пальцы причиняли боль. Его руки почему-то тряслись, и эта информация мгновенно поступила в мозг. Наверное, мне просто хотелось почувствовать заботу, страх за меня. Хоть что-то, что отличается от ненависти и желания убить.

Я понимала, что скорее всего, он просто испугался того, что его игрушку поломают, а он пока не наигрался. Но было что-то в этих грубых, ошалевших жестах приятное. Ласковое, несмотря на их природу.

– Нос сломан? – его стальной тон вмиг развеял всю нежность, и я очнулась, часто заморгав.

– Нет, мой эмир, – тихо ответила ему Саадат, склонив голову.

– Какие повреждения? – повернул мою голову в сторону, потом в другую. Я одёрнула его руку, оттолкнула её.

– Может ещё в зубы заглянешь?! – рыкнула своим каркающим голосом. Связки, как сказала женщина, которая меня осматривала, восстановятся ещё не скоро. – Не выбиты ли!

Шейх снова меня схватил. На этот раз ласковее, но твёрже. Буквально пригвоздил спиной к изголовью.

– Выйди, – бросил Саадат, и та тут же испарилась. А он, склонившись, прошептал мне в губы: – Даже твои зубы мне принадлежат. Покажи. Хочу видеть, что они целы.

Я хотела сказать ему многое. К примеру, то, как сильно ненавижу. Как хочу, чтобы и его вот так душили верёвкой. А я стояла бы и наблюдала за этим со злорадной ухмылкой. Но внезапно захотелось заплакать. Упасть ему на грудь и зареветь. Как говорила Саадат. Показать ему, насколько я слаба, беззащитна. Но промолчать о том, что в этой слабости и есть моя сила.

Показала зубы. И почувствовала, как по щеке скатывается горячая, словно капля кипятка, слеза.

– Ну как? Всё хорошо? – прозвучало затравленно. И взгляд эмира тут же стал другим. Почернел ещё больше. Стал опасным, колючим. Но я ощутила, что ярость эта не на меня направлена. – Ты меня не спас. Ты позволил это сделать со мной. Ты меня изуродовал. Ты знал, на что способны твои женщины и не защитил меня, – выдохнула ему в лицо, тяжело сглотнула, потому что сорванные связки дали о себе знать, и мне пришлось замолчать, чтобы вновь не захрипеть, как искалеченная собака.

Челюсти шейха сжались, по лицу тень пошла. И он ринулся ко мне так, что я отпрянула в ужасе и ударилась о спинку кровати головой. Он тут же подставил руку, обхватил пальцами мой затылок.

– Теперь понимаешь, почему я хочу сделать тебя своей женой? – странно. Дико странно, но я не уловила в его тоне злобы или обиды на мои слова. – Я должен это сделать, чтобы защитить тебя.

– Было бы намного проще отпустить меня домой, – проговорила скороговоркой, откуда голос взялся только.

– Уже нет, Райхана. Теперь ты моё слабое место. Ты знаешь, что самое опасное в моём мире? – спросил со странной улыбкой, а я завороженно качнула головой в отрицательном жесте. – Самое опасное – слабое место. У шейха не должно быть слабых мест. Не должно быть любимой женщины. Поэтому мне разрешено иметь много жён. И любовниц. Чтобы никто не понял, что моё сердце уже кем-то занято, – последнюю фразу он прошептал мне на ухо, прикусывая мочку так сильно, что у меня в глазах защипало. Не знаю, правда, что послужило тому… Его укус или его слова.

– Это ложь, – шепчу так же тихонечко. – Я не верю, что такой, как ты, может любить.

Он отстраняется, некоторое время смотрит на меня с загадочным выражением лица. А после встаёт с кровати, лишая своих прикосновений, к которым я, как оказалось, успела приластиться, словно брошенная, уличная кошка.

– Ты права. Такой любить не может. Я рад, что с твоими зубами всё хорошо. Пришлю к тебе слуг, – уходит так быстро, что я даже не успеваю смириться с этой мыслью. И не хочу, если честно…

Поднимаюсь на ноги и тут же хватаюсь за воздух, потому что опора уходит из-под ног. Закрываю глаза, покачнувшись, а, открыв их, обнаруживаю себя тесно прижатой к горячему телу шейха. Только сейчас замечаю, что на нём простая черная футболка и такие же тёмные брюки. Кажется, спортивные. Усмехаюсь.

– Разве шейхи так одеваются?

– Шейхи делают всё так, как им хочется, – отрезает, грубо впечатывается в мои губы. Целует зло, кусая и причиняя боль. А потом, оторвавшись, всматривается в мои глаза. – Всё же с зубами ты целуешься хорошо. Оставим их, – усмехается, прокушенными мной до крови губами и, собрав волосы в свою руку, опускает меня на колени.

Я чувствую под собой мягкость ковра и его касания, запрокидываю лицо.

– Мне уйти? Или остаться с тобой? – это вырывается из него почти со злостью, и у меня невольно появляется улыбка.

– А ты как хочешь?

– Хочу тебя, Райхана.

– Ирина, – поправляю его как бы невзначай, но Халима не так просто поймать, что тут же поднимается во мне волной разочарования.

– Райхана. Твоё имя Райхана.

Смачиваю потрескавшиеся, разбитые губы.

– Райхана, – шепчу, позволяя его рукам забраться под сорочку, сжать мои груди. – Ты можешь остаться.

ГЛАВА 8

К этим чувствам сложно привыкнуть. Они странные и чужеродные, как заноза, попавшая под кожу. Они удивительные, но в то же время пугающие. И к ним очень сложно приспособиться. Почти невозможно.

Халим не понимал, почему именно эта русская стала его наваждением. Какой-то слепой одержимостью, непонятной и враждебной. У него были женщины разных национальностей, и он всегда думал, что попробовал всё. Что нечем уже его удивить. А русская взяла и превратила его в параноика. В человека низшего сорта, у которого есть слабости. Который может зависеть от желания иметь женщину и парализующего страха вдруг лишиться её.

Он может обмануть всех, включая своих женщин, слуг, народ Эль-Хаджа. Но не может солгать себе. Не может от неё отказаться, хотя уже пытался. Хотел оставить её в том борделе. Порывался сделать это несколько раз. И каждый раз эта мысль отзывалась болью в грудной клетке, вспышкой бесконтрольного гнева в голове и иссушающей жаждой в горле.

Никто её не получит. Никому не отдаст свою русскую. Сам не знает, что с ней делать, но точно не отпустит.

В его комнату вошли без стука и без приглашения. Не нужно было поворачиваться, чтобы понять кто это.

– Мой господин, я могу войти? – послышался робкий голос жены.

– Ты уже вошла, Давия.

– Прости меня, мой эмир. Но ты уже столько дней не приходишь в мою комнату… Ты до сих пор не простил меня? Ведь я… Я просто хотела, чтобы ты любил одну меня. А эта русская шармута, она тебя не достойна.

– Заткнись, Давия. И выйди отсюда. Я не хочу тебя видеть. Да, я тебя не простил, – бить её словами не нравилось. Не испытывал удовольствия от того, что унижал женщину, которую сам же своей женой и сделал. Но сейчас Халим говорил правду. Ему её не хотелось. Не хотелось касаться тела своей жены, не хотелось делать ей ребёнка.

Халим не притрагивался к ней с тех самых пор, как узнал, что новоиспечённая жена приказала убить Райхану. Не смотря на то, что борьба женщин за сердце шейха не стала для него чем-то неожиданным, Халим воспринял попытку навредить русской остро, болезненно. Как личное оскорбление.

Узнав, что Давия не забеременела после первой ночи, испытал облегчение. Халим вдруг остро осознал, что не хочет от неё сына. Такая женщина не способна родить достойного наследника. Трусливая, подлая и жестокая самка не может произвести на свет сильного мужчину. Она так боялась понести наказание за свой поступок, что велела убить служанку, которую сама же и заставила предать шейха. Халим не терпел трусливых и подлых людей. Особенно рядом с собой.