– Отчего она? – фривольно спросил дзма и постучал, судя по звукам, о дверь спальни. Саломе вскрикнула то ли испуганно, то ли с наслаждением. Кто этих двоих теперь поймёт?

– Это комната Вано, – проговорила она севшим голосом и звучно ахнула, когда любовник дёрнул ручку, которая без труда поддалась. – Что же ты делаешь?

– Твой брат ещё не скоро вернется. Чего же терять время даром?

Игривый смех усилился, потом щёлкнул засов, и Шалико испытал очередной приступ тошноты. Даже за закрытыми дверцами шорох и скрипы не переставали изводить его, и юноша сполз по стенке вниз, прикрыв уши руками.

«Как ты мог, дзма?!.. Как ты мог?»

13

Торнике Сосоевич и его сын уезжали в спешке. О своём желании вернуться в Петербург они сообщили вечером того же дня, как в столицу после неудачного выступления отбыл Вячеслав Константинович. К счастью, его демонстрация, закончившаяся кровавой перестрелкой и множеством жертв, не коснулась ни их, ни дружественных Джавашвили. Вано и Пето явились в Сакартвело поздно вечером и в два голоса поклялись, что знать не знали ни о каких националистах. Кто-то поверил им, кто-то – нет, но в одном не сомневался никто: назревали перемены, а поспешный отъезд родственников лишь усиливал это предчувствие.

– Как же так! Уже уезжаете? – возмутился Константин, когда дзма велел вынести дорожные чемоданы. Во дворе стояла карета с крепкими скакунами, ведь дорога до Петербурга стояла неблизкая. – Всё так быстро! Мы ещё не отстроили Мцхету, чтобы показать вам нашу виноградную беседку! Вы бы только знали, какое из тамошнего винограда получается вино!..

Торнике тяжело вздохнул, распрямился (всё это время он увлечённо всматривался в сумки, не забыл ли чего?) и протянул брату руку, не ведясь на уговоры.

– Ваша Нинель… – пренебрежительно заговорил старый князь, и Шалико, которому резануло ухо столь фамильярное обращение, заметно ощетинился. От него уже два дня никто не слышал ничего, кроме упрёков, и родной бидза не избежал этой участи.

– Нино, – мягко поправил его юноша.

Дядя удивлённо глянул на племянника, не ожидая от него такой раздражительности, и нехотя вернулся к теме разговора. Давид, стоявший по правую руку от брата, настороженно посмотрел на него, но Шалико даже ухом не повёл. Что это последнее время творилось с их учёным дипломатом? Почему он кололся, будто роза с шипами?

– Да, – недовольно проворчал столичный родственник. – Ваша Нино Георгиевна отказала Сосо, а больше нам делать здесь нечего. Ты же знаешь: я приехал, чтобы женить его, но раз не выходит…

Сосо хмыкнул, посмотрел куда-то в потолок, переминаясь с ноги на ногу, но покорно выслушал до конца, какой он непутёвый недоросль. Давид не преминул заметить, что кузен слишком привык к подобным излияниям, чтобы придавать им значение. Скоро вернётся к своей Лизоньке. Скатертью дорога, как говорили его однополчане!

– Мы могли бы найти вам другую девушку, – не терял надежды Константин, хотя Торнике уже схватился за ручку двери. – Ахалкалаки полон невест.

– Нет уж, спасибо, – покачал головой papa, махнув рукой на непутёвого сына. – Хочет умереть холостым и всю жизнь провести в камер-юнкерах? Его право. Пытаться больше не стану!..

Тщетно любезный хозяин потратил несколько минут, чтобы гости хотя бы «посидели на дорожку». Впрочем, все – кроме Шалико – довольно охотно перецеловались в обе щеки перед расставанием, и Торнике с чувством выполненного перед государем долга отправился обратно в столицу.

Давид с отцом и сёстрами от души помахали отъезжавшему экипажу и стояли у порога, пока тот окончательно не скрылся из виду. Дариа Давидовна хлопотала на кухне, переписывая расписание обедов и ужинов, которое с отъездом родственников вот-вот вернётся в привычный режим.

– Ах, – тяжело вздохнула Ламара, облокотившись о косяк двери, когда все зашли в дом. – Говорят, в мусульманских семьях зачастую женят между собой кузенов. Если дядя не найдёт для Сосо жену, то, быть может, я смогу выйти за него? Как думаете, papa?

Пожалуй, на этот раз их средняя сестра превзошла саму себя. Это изречение не оставило равнодушным ни одного из членов её семьи.

– В жизни не слышала ничего глупее! – Малышка Софико красноречиво закатила глаза и, прижимая к груди нотную тетрадку, которую успела возненавидеть, в гордом одиночестве поднялась в свою комнату.

– Неужели ты так отчаялась выйти замуж, что согласна даже на Сосо? А, милая моя? – весело подмигнул ей старший брат. Ламара не ответила ему, почему-то задержавшись в дверях. Давиду показалось, что она сделала кому-то жест, но не понял причины. Сестру кто-то дожидался на улице?

Шалико снисходительно покачал головой, крикнув удалившейся Софико в спину:

– Откуда там уму взяться, даико? Она же книгу в руках не держала!

Даже Константин не удержался от улыбки и приобнял дочь за плечи, когда она торопливо захлопнула входную дверь:

– Ну-ну, дорогая! Не всё так плохо! Найдём мы тебе жениха, найдём…

Ламара фыркнула и ушла в рабочий кабинет за отцом, который единственный её защищал. Давид почувствовал укор совести за то, что они так грубо с ней обошлись, но потом его мысли снова занял младший брат.

Он взглядом проводил его до дивана и неторопливо опустился рядом, хотя Шалико явно не очень этому обрадовался. Он старательно делал вид, будто Давида и вовсе не существовало который день подряд! Разве можно оставлять такой открытый бунт против себя без внимания? Если бы он только знал, чем этот бунт вызван!

– Ты не хочешь мне ничего рассказать? Я же вижу, что ты сам не свой. – Лейб-гвардеец участливо коснулся плеча юноши, но тот сбросил его руку, отсел подальше и так разъярённо воззрился на него, что он действительно опешил. Никто и никогда не видел Шалико таким!..

– А вы, ваше сиятельство? – ядовито кольнул его брат. – Не хотели бы ничего мне рассказать ещё до того, как я увидел и – ещё хуже! – услышал вас в коридорах Сакартвело?

Давид подумал, что ослышался. Его голова не сразу прояснилась, и он ещё долго не понимал значение, которое имела эта весть. Наверное, он слишком рьяно не хотел в это верить, или же слишком хотел, чтобы это оказалось лишь игрой больного воображения, ведь он не раз представлял себе этот момент и искренне его опасался, но вот! Вот он всё-таки наступил, а Давид был к нему совсем не готов.

Шалико видел их? Видел их с Саломе в тот день, когда они… совсем потеряли голову? Вах!.. Они могли предположить, что такое случится, но влюблённые часов не наблюдают! И не только часов – им порой наплевать на весь остальной мир! Неужели его младший брат, так горячо любивший Нино Георгиевну, не мог этого принять? Неужели так сложно представить себя на их месте и проявить хоть толику снисходительности?

– Дзма, – хрипло молвил измайловец, пока Шалико нетерпеливо ёрзал на месте, злясь с каждой минутой всё больше. – Ты ещё ничего не знаешь! Позволь мне всё объяснить…

– Знаю! – звучно перебил его брат, а затем поднялся на ноги и бросился к лестнице. – Я знаю даже слишком много!

Это заявление не на шутку растревожило Давида, и он, не задумываясь, кинулся вдогонку, споткнувшись о ковёр. Не всё ещё удалось выяснить, но он надеялся, что их отношения не до конца испорчены. Только бы брат выслушал его!

– Что именно ты знаешь? – Он с грохотом захлопнул дверь и прошёл в спальню. Дзма развернулся лицом, но разговаривать не спешил. Всё выжидал чего-то. – Почему ты не желаешь меня понять?

– Понять? – нервно усмехнулся Шалико, отойдя от окна. – Что я должен понимать? Что ты думаешь тем, что у тебя ниже пояса?

Гордый военный проглотил обиду, хоть и приложил для этого недюжинные усилия. Пусть он гораздо старше и опытнее восемнадцатилетнего парня, от которого терпел упрёки, но так уж и быть. Есть за что. К тому же малой всегда чуть-чуть задирал нос, но старший брат признавал его превосходство во многих вопросах и никогда с этим не спорил. Разве не так?

– Ты никогда не перестанешь быть таким моралистом? – пробубнил он беззвучно, но виновато осёкся и продолжил: – Признайся себе честно: разве ты удержался бы, окажись Нино замужем?