Когда в очередной раз раздался взрыв мужского хохота, Нино заговорщицки кивнула на своего брата и его товарищей.

– Это наш шанс, генацвале, – проговорила она горячо и страстно, а её глаза заблестели, будто созвездия. – Давай… попытаемся ещё раз!

Он тяжело вздохнул, прекрасно осознав, что ему не оставили выбора. Приложив палец к губам, юноша пропустил Нино вперёд, изо всех сил прислушиваясь к разговору в гостиной. Хоть бы рассказы Вано о том, как он одурачил несчастную хануму, никогда не заканчивались! Почти не касаясь ступенек, генацвале юркнула за его спину и, пока Шалико убеждался в том, что их точно никто не видел, уже переминалась с ноги на ногу на втором этаже. Друг присоединился к ней через несколько секунд, и кровь ударила ей в голову, когда он взял её за руку. Они бросились бежать так быстро, что кудри Шалико вконец спутались при беге, а она вспомнила те старые грузинские притчи, в которых парень крадёт ночью свою возлюбленную из дому, только чтобы спасти её от нежеланного замужества.

Они так разгорячились из-за опасности, которую сами себе придумали, что ещё долго не могли унять смех и тяжело дышали. Шалико упёрся в колени руками, тщетно пытаясь перевести дух и не засмеяться, пока Нино громко вдыхала и выдыхала, пряча в уголках губ улыбку. Ах, как давно она не чувствовала себя такой счастливой!

Щёки дорогого друга так по-мальчишечьи пылали, улыбка была такая настоящая, а глаза столь озорными, что Нино позволила следующей мысли проскочить у себя:

«Ну и хорош же мой генацвале! Однажды кому-то очень повезёт!.. Ах, ну ничего. Когда-нибудь и у моего суженого будут такие же глаза и улыбка!»

– Дверь, – обрывисто выдохнул Шалико и поднялся на ноги. – Она не заперта.

Друзья обменялись удивлёнными взглядами, но не стали испытывать судьбу и крадучись прошли внутрь. В комнате всё осталось таким же, как и пару часов назад. Окурки от сигар… и те нигде не валялись, хотя, как они знали не понаслышке, Пето предпочитал трубку. Аккуратно застланная кровать, разложенные на столе бумаги (даже после того, как они здесь побывали!), книжная полка, ломившаяся от литературы политического и религиозного жанра, – всё это невольно приковывало внимание гостей. Сама же спальня вмещала в себя не так уж много мебели, и бóльшую её часть занимал вместительный шкаф, который они тоже обыскали, но так и не нашли в нём ничего… кроме одежды.

Какое разочарование, не правда ли?

Шалико без промедления бросился к кровати, под которой скрывался таинственный ларец, достал его оттуда и сильно потряс в руках. Нино заметила, что ничего звенящего там, судя по звукам, не водилось. Стало быть, спрятать так укромно Пето мог только какие-то бумаги.

– Открывай, – кивнула она и, когда друг взял в руки карманный ножик, чтобы взломать шкатулку, почти перестала дышать.

Но и он не помог. Проклятый ларец всё ещё им не подчинялся!

– Чёрт! – вышел из себя молодой Циклаури и гневно стукнул по крышке кулаком. Миг – и заевший засов податливо подпрыгнул прямо у них под носом. Молодые люди чуть не стукнулись лбами, когда принялись обчищать его содержимое.

Трясущимися руками они достали из пресловутой шкатулки какую-то старую, помятую тетрадку (видимо, личный дневник), стопку писем, по датам совпадавших с теми временами, когда Пето Гочаевич ещё учился в семинарии, и несколько вырезок из столичных газет, заголовки которых прямо-таки пестрели именем Карла Маркса.

Шалико смотрел на попавшее в их распоряжение богатство и не мог поверить своим глазам. Азарт поднял в нём голову с новой силой, и он увидел его отражение в изумрудных глазах Нино. Друзья принялись улыбаться, будто умалишённые, но улыбки исчезли с их лиц, как только звуки приближавшихся шагов раздались под дверью.

– Саломея, прошу тебя! Я же сказал, что я не в настроении! – ворчал Пето, а его голос звучал всё яснее с каждой минутой. Заговорщики бросились к тому шкафу, который вызвал у них в своё время столь большое разочарование своей тривиальностью, и скрылись там от хозяев этой спальни, пока ещё была возможность.

Боясь разоблачения, они взяли с собой шкатулку, с которой теперь совсем неудобно ютились в душном гардеробе среди множества костюмов и пиджаков, и даже прихватили дневник с письмами, которые Шалико всё ещё крепко сжимал в руках.

Но какое эти неудобства имели значение, когда их лица оказались так близко? Нино пришлось прижаться к его груди, чтобы хоть как-то поместиться в пропахшем парфюмом шкафу. Впрочем, она пожалела, что сделала это, едва заметив, как затрепетали его ресницы и как приоткрылись губы. Взгляд Шалико вдруг стал таким тёплым и даже горячим, что девушка как будто обожглась от него и отвела глаза, пока его жаркое дыхание совсем не растревожило её душу.

«О, нет! – с горечью подумалось княжне, пока она изо всех сил жмурилась и кусала губы. – О, нет, только не это!»

– Это просто невыносимо, Пето! – истерично рассмеялась Саломея, и через приоткрытую щёлочку Нино увидела, как сестра эмоционально всплеснула руками. – Ты бы только слышал, что эта женщина мне наговорила!

Пето, стоявший к жене спиной и молча зажигавший свою трубку, даже бровью на это не повёл и с полным безразличием выпустил изо рта колечко дыма.

– Какая разница, что говорит какая-то ахалкалакская болтунья? Да ещё и татарка! Тебе осталось только в мусульманский квартал сходить и оттуда мне сплетни пересказывать…

Ещё более надрывистый, чем прежде, смешок не заставил себя долго ждать. Саломея попятилась назад, будто увидела перед собой живой призрак.

– Каждый раз мне кажется, что тебе нечем меня удивить, но ты не перестаёшь поражать! – Она порывисто перевела дух и снова приблизилась. – Какая разница, татарка она или грузинка? Армянка или русская? Все болтают о нас одно и то же, неужели ты не понимаешь? Люди отказываются понимать, как мы с тобой живём!

– А им и не нужно понимать, – цинично отрезал Пето, будто не понял её намёков. – В конце концов, это наша с тобой супружеская жизнь.

– Супружеская жизнь? – на этот раз вполне серьёзно проговорила Саломея и так понизила голос, что тайные слушатели еле расслышали её. – Те жалкие потуги… ты и называешь супружеской жизнью?

Нино и Шалико позабыли на время собственные переживания и переглянулись в полном недоумении. Зять грубо оскалился, подойдя к жене вплотную, и зло зашипел на неё.

– Ну конечно же, куда мне… до Давида Константиновича!

Благоверная потеряла дар речи и ахнула от неожиданности. Какая неслыханная наглость! Супруг, впрочем, и сам понял, что хватил лишнего, и бросился к выходу.

– Пето! – с трудом придя в себя, захрипела Саломея. – Ты ведь знаешь, что я не изменяю тебе!

– Откуда мне это знать, ваше сиятельство?! – усмехнулся Ломинадзе, наигранно поклонившись жене в ноги. – Кто на вашем месте устоял бы?

– Мы ведь не закончили! – сорвалась она на крик, пропустив мимо ушей последнюю бестактность мужа. – Ты не можешь вот так просто уйти…

– Могу, дорогая, могу! Ты сама прекрасно знаешь, что этот разговор ничего не изменит, как и целая вереница до него!

– Меня поражает циничность, с которой ты относишься ко всему! Неужели тебе ни капельки не стыдно за то, что загнал нас в эту ловушку?!

– Позволь напомнить тебе, любезная цоли22 , – съязвил Пето с такой горячностью, какая редко обнаруживалась у него на людях, – что ты сама себя в неё загнала. А меня бы… всё устраивало, если бы ты не закатывала мне истерики каждый день!

– Ну конечно, устраивало бы! – дрожа от обиды, вторила супруга. – Тебя бы всё устраивало… Я и не сомневаюсь!

Он фыркнул в сторону и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Тогда Саломея содрогнулась всем телом от рыданий и опустилась на персидский ковёр отца, утешаясь про себя той мыслью, что никто не мог увидеть её слёз.

У Нино и самой встал в горле комок, когда она услышала затяжные рыдания даико, но она так и не придумала, как утешить сестру. Да что там! Она даже не до конца понимала, в чём заключалась беда Пето. Почему он так жестоко обходился с Саломеей? Почему так язвил, говоря о Давиде и предполагаемой измене? Неужели он так ревновал?