Некоторое время спустя брат Элаты начал играть на свирелях, и фейри стали танцевать.

Тисл любила танцевать. Движение под музыку освобождало ее душу так, как ничто другое не могло. Кроме, пожалуй, хорошей книги. Она бросилась в водоворот сверкающих улыбок, острых ушей и изящных конечностей, пока холод, темнота и деревья не исчезли, а потом смутно осознала, что лежит на снегу, и на нее накинут не только ее собственный плащ, но и плащ Элаты.

Моргнув, она выпрямилась. Бледный рассветный свет начал просачиваться сквозь верхушки деревьев. Элата стоял на краю поляны, прерывисто шепча кому-то в чаще — фигура удалялась и застывала. И снова все фейри вернулись на свои места и превратились в неподвижные фигуры. В часть леса.

Элата развернулся на каблуках и быстро прошел мимо Тисл, на ходу сорвав с нее плащ. Она бросилась за ним.

В тот день они почти не разговаривали.

В течение следующих двенадцати месяцев Тисл превратила хаотичную мастерскую в упорядоченное пространство с полками, ящиками и коробками, на каждой из которых аккуратно написано содержимое. Она готовила простые блюда из запасов в кладовой, так как Элата не любил использовать свою магию, чтобы ежедневно наколдовывать еду.

— Созданная магией пища восхитительна на вкус и достаточно сытна, — сказал он ей. — Но это не то же самое, что настоящая еда. Слишком долго питаться колдовскими блюдами вредно для здоровья, даже для фейри. Нужно есть реальную еду.

Каждую неделю она с Элатой вместе убирались и вытирали пыль в доме. Это были ее любимые дни, хотя она не позволяла себе признаться в причине.

Однажды, когда они мыли пол в зале, она бросила в него мыльной пеной. Он выглядел таким комично удивленным, что она расхохоталась. Он не улыбался с той ночи, когда разбудил свою семью, но если это случалось — улыбка была широкой и радостной. Ведьмак преследовал ее по скользкому полу, и когда она упала, упал сверху и нарисовал ей брови и нос пеной.

Он задержался на мгновение, его улыбка и ее улыбка превратились в напряженное, теплое осознание, учащенное сердцебиение и горячее дыхание.

Потом он снова поднялся и исчез в своей мастерской.

За исключением дней уборки, Элата всегда работал.

— Акт восстановления питает мою магию, — сказал он ей однажды вечером за ужином. — Я восстанавливаю и повторно использую то, что было выброшено расточительными людьми. Природа одобряет это, и поэтому она дарит мне магию, необходимую для полного преобразования объекта. Процесс медленный, но эффективный. А к середине зимы у меня есть все, что мне нужно для очередного визита в деревню.

После этого объяснения он стал чаще разговаривать с ней — долгие беседы о магии и истории фейри, а также о мире за пределами деревни и леса. Они говорили о кораблях, он показал ей книгу с картами, которую получил. Ведьмак сказал, что она пострадала во время пожара и выброшена как мусор, но он восстановил ее. Они вместе изучали страницы — и иногда, когда Тисл смотрела на него, то подозревала, что он тоже только что смотрел на нее.

Элата иногда выходил из дома, чтобы прогуляться вдоль границы Эмбри-Холлоу. Он называл это «слушанием» и утверждал, что может различать желания жителей находящейся поблизости деревни.

— Так ты слышишь мои мысли? — спросила Тисл, заранее боясь ответа.

— Нет, я не могу слышать твои мысли, — сказал он. — Я получаю впечатления или образы того, чего жаждет человек. И, как я уже сказал, с тобой я вижу только твои поверхностные желания, а не самые глубокие. Прямо сейчас тебе нужна соль.

Он протянул ей маленький горшочек.

— Какой полезный навык, — сказала она, взяв щепотку соли и посыпав ею овощи.

Облегчение успокоило ее нервы. Она боялась, что он может заметить некоторые из самых озорных мыслей, которые закрадывались в ее голову в последнее время. Книга, которую он ей подарил, оказалась сборником любовных историй. Она никогда не читала ничего подобного. Все книги её деда содержали только информацию о чем-либо.

В этой же книге было более трехсот сказок, и Тисл позволяла себе прочитать по одной каждую ночь. Во многих из них говорилось о любви, такой трепетной и трагичной, что слезы капали на страницы. Другие изображали всепоглощающую страсть в таких ярких деталях, что в других местах цвела влага.

В ночь перед следующим зимним визитом Элаты Тисл прочитала историю об обычной девушке, влюбившейся в бога. В сказке были яркие, похотливо детализированные картинки, и у нее был такой печальный конец, что, когда она закончила, ее щеки были мокрыми и алыми, а нижнее белье промокло.

Она захлопнула книгу, встала с кровати и направилась в мастерскую Элаты, пока у нее не сдали нервы.

Он все еще работал, нанося последние штрихи на чертика из коробки. Когда она ворвалась в комнату, он вздрогнул, и пружина на игрушке со звоном разжалась.

Тисл уронил книгу на свой рабочий стол.

— Зачем ты мне это дал?

Элата взглянул на книгу, затем сосредоточился на своей задаче.

— Ты любишь читать.

— В мире много книг. Почему именно эта?

— Я думал, тебе понравится, — пробормотал он.

— Чем? — Она наклонилась к нему. — Посмотри на меня.

Когда он поднял глаза, виноватый румянец горел на его скулах.

Она не знала, как задать вопросы, которые терзали ее душу. Поэтому они просто смотрели друг на друга, пока она не сгребла книгу со стола и не отнесла обратно в свою комнату.

Когда он взял дары середины зимы для визита в Эмбри-Холлоу, Тисл не пошла с Элатой. Она не хотела видеть людей, которые отправили ее в лес с незнакомцем, не переживая о благополучии девушки.

Но когда Элата вернулся, она задала несколько вопросов о некоторых людях. Он рассказал ей, кто умер, а кто родился, и что он подарил каждому жителю деревни.

— Кто-нибудь из них спрашивал обо мне? — поинтересовалась она.

— Нет. Думаю, они побоялись. Возможно, они подумали, что я тебя съел.

— А ты бы стал? — спросила она, прежде чем смогла остановиться.

— Стал бы что? — его горло дернулось от тяжелого глотка, — есть тебя?

— Забыли.

Ее сердце подползло к горлу и колотилось по голосовым связкам.

— Я получу подарок?

Он вскочил, подошел к своему мешку и запустил в него руку.

Сначала он вытащил стопку книг деда и полированную трубку, которую тот обычно курил.

Тисл взяла их с благоговением, с таким комом в горле, что не смогла даже поблагодарить его. Она вдохнула аромат трубки и книг, а потом поставила их на пустую полку.

После этого Элата достал пару золотых сережек, которые подарил ей в прошлом году. Когда он передавал их, она почувствовала легчайший укол в мочках ушей, а когда коснулась их рукой, они уже были аккуратно проколоты. Лишь крошечная капля крови из каждой. Она промокнула кровь и слизала ее с пальца. Элата наблюдал за этим, прикрыв глаза. Затем она закрепила серьги на месте.

— Как я выгляжу?

Он прочистил горло.

— Празднично.

Он быстро отвернулся и снова полез в сумку. На этот раз в его руках было великолепное платье — бархатисто-алое, отделанное чистейшей белой шерстью.

— Для семейного торжества сегодня вечером.

— Оно очень красиво, — прошептала она. — Спасибо.

Она надела его в долину в ту ночь, и, возможно, дело было в ее воображении, но ей казалось, что среди древесного дыма и пряного вина, среди запаха запеченных яблок и веселой музыки глаза Элаты задерживались на ней чаще, чем обычно. Его взгляд одновременно восхищал и пугал.

Тисл потанцевала со всеми членами его семьи, прежде чем он, наконец, поймал ее. И в водовороте вина, смеха и мерцающей магии, в бархатном платье, обнимающим ее фигуру, как любовник, она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. А потом отвернулась, испугавшись собственной смелости.