Наступила полная тьма. Было восемь часов пятнадцать минут, когда в толпе раздались приглушенные восклицания! «Смотрите! Вот они!» И тут же подобно бушующей волне на сырой песок выбросилась первая партия пингвинов прямо в полосы света, направленного на них зрителями. Маленькие синие птицы ростом не больше тридцати сантиметров, поплескавшись немного в воде, начали взбираться на дюны, тянувшиеся вдоль пляжа, к своим гнездам.

Береговая линия бухты, изогнутая в форме полумесяца, достигала целого километра, и меня привели в восхищение такая смелость и чувство ориентировки этих птиц, из поколения в поколение выходящих на берег каждый вечер в определенном месте шириной менее пятидесяти метров.

Сотни огней освещали пингвинов, а они, отяжелевшие, переваливаясь с боку на бок, с животами, набитыми рыбой для своего потомства, не спеша направились по проходу на дюны. Птенцы с самого утра были предоставлены самим себе. Пустые желудки заставляли их кричать, и они звали родителей во всю силу своих глоток.

Австралийские пингвины (Eudyptula minor, что значит «маленький ныряльщик») лишь отдаленно напоминают своих крупных родственников, обитающих в полярных морях: оперение у них с сине-зеленым отливом. Наблюдая, как они плавают и ныряют за рыбой, можно подумать, что это обитатели только водной стихии.

После появления первой партии пингвинов они еще около двух часов продолжали выходить из моря небольшими группами по десять — двадцать птиц. Казалось, ничто не может остановить их стремления доставить пропитание потомству. Охраняющие их шествие люди следили только за тем, чтобы никто не трогал птиц руками, так как в таком случае они могут изрыгнуть рыбу и не сумеют накормить птенцов.

Я дождался, когда разойдутся последние зрители, и пошел осмотреть гнездовье. Гнезда пингвинов хорошо скрыты в траве, покрывающей дюны. Мне удалось рассмотреть совсем близко несколько птенцов, родители которых, видимо, еще не появились. Они бродили с жалким видом, беспрестанно издавая крики, напоминающие лай изголодавшегося охотничьего щенка. Птенцов покрывал короткий, похожий на шерсть пушок, и они очень мало напоминали молодых черно-белых пингвинов Антарктики.

На следующий день, в понедельник, когда я о семьей снова пришел на пляж снимать наших новых друзей, народу было уже намного меньше. Яркий свет горящего в факелах магния несколько минут освещал шествие птиц, и я попытался запечатлеть на кинопленку комичную походку взрослых пингвинов и забавный вид птенцов. Мы покинули гнездовье пингвинов острова Филлип, совершенно покоренные их невозмутимостью и преданностью этому месту.

К морским черепахам

В программу моей австралийской экспедиции входило посещение Большого Барьерного рифа для съемки морских черепах во время кладки яиц. Научные работники Сиднейского университета рассказывали, что это захватывающе интересное зрелище. Кладка яиц начинается в декабре и заканчивается к концу первой декады февраля. До этого срока оставалось всего три недели, и, следовательно, нам надо было, не теряя времени, трогаться в путь, чтобы вовремя добраться до Гладстона — приморского городка в штате Квинсленд — и успеть затем переправиться морем на Северо-Западный остров. К тому же я опасался задержаться в пути, так как период дождей уже начался и в Квинсленде в это время часто размывает дороги.

Чем дальше мы продвигались на север, тем все более жарким становился климат. Холмы с крутыми склонами покрывала растительность, напоминавшая нам Экваториальную Африку. Мы проезжали плантации бананов, ананасов, леса, состоявшие преимущественно из эвкалиптов, но попадались также древовидные папоротники, лианы и другие растения районов с повышенно влажным климатом…

5 февраля мы наконец добрались до Гладстона, и я вздохнул с облегчением. Если черепахи не изменили своим привычкам, мы не опоздали. Гладстон — небольшой городок; обойти его весь нетрудно, и через десять минут я уже нашел человека, хорошо знавшего прибрежную зону. Его рекомендовали мне в Сиднейском музее. Это был капитан Керр, просоленный моряк. Его рыбачье судно обслуживало многие научные экспедиции. Он согласился отвезти нас на остров и через неделю приехать за нами. Капитан успокоил меня: черепахи еще выходили на берег. По его словам, на острове имелись довольно хороший барак и резервуар для сбора дождевой воды. Сейчас, в сезон дождей, опасность оказаться без воды нам не угрожала, а что касается питания, то там можно охотиться и ловить рыбу. Правда, капитан посоветовал запастись продовольствием, сомневаясь, хватит ли у меня времени да и умения, чтобы прокормить семью на необитаемом острове. Я согласился с ним и решил захватить даже немного воды. Через несколько часов сборы были закончены. Около полуночи мы должны были покинуть Гладстон.

Но прежде чем описывать это новое путешествие, я должен рассказать, что такое Большой Барьерный риф. Так называется полоса рифов, которая тянется вдоль восточного берега Австралии на протяжении свыше тысячи километров. Некоторые рифы похожи на настоящие острова и покрыты растительностью, но большинство представляет собой лишь коралловые мели, и волны, разбиваясь о них, постоянно пенятся там. Большой Барьер в отдельных местах простирается в ширину до ста километров; однако он не образует сплошной стены, как можно предположить, судя по его названию. Отдельные островки расположены порой далеко друг от друга.

Великие мореплаватели, первыми исследовавшие южные моря, считали это препятствие у берегов Австралии очень опасным. Еще и теперь здесь нередки морские катастрофы, особенно в период циклонов. В дальнейшем исследователи побережья обнаружили многочисленные проходы между рифами, и тогда возникли такие порты, как Кэрнс, Таунсвилл, Рокгемптон, Гладстон…

Северо-Западный остров находится в открытом море, почти в самом южном конце Большого Барьера, против Гладстона. Наш капитан объяснил нам, что при благоприятном ветре понадобится не больше шести часов, чтобы преодолеть сто километров, отделявшие нас от этого острова. Я попытался было поподробнее расспросить о предстоящем плавании, но Керр оказался человеком немногословным, и я понял только то, что сейчас, в период дождей и ветров, не следует удивляться, если его шхуна «Лакотой» начнет немного «вальсировать». И все же мы не могли и предполагать, что ожидало нас. Этот переход оказался поистине ужасным и надолго запомнился нам, может быть на всю жизнь.

В полночь «Лакотой» снялся с якоря. Это было скромное рыбачье судно футов сорока в длину с сильным двигателем «мерседес». В середине палубы находилась рубка, где стояли две койки, тут же была крохотная кухня. А пассажиры могли располагаться на палубе или занимать каюту размером два на два метра, проветриваемую через узкий люк, ведущий в трюм. Это помещение, рассчитанное на трех человек, и должно было приютить одиннадцать Маюзье. Мы не спешили забираться в него. В каюте нельзя было продохнуть. Казалось, что в ней скопляются отработанные газы дизеля, а к ним присоединялись ароматы сушеной рыбы и разлагающихся ракушек.

Прошло около часа. «Лакотой» шел вдоль низких берегов бесплодных островов, защищавших нас от ветра. Затем мы вошли в проход между рифами, и наше судно завертело, как ореховую скорлупу. К двум часам ночи качка настолько усилилась, что всех пришлось обвязать веревками, чтобы никто не свалился за борт. Вскоре оставаться на палубе стало совершенно невозможно. Некоторые из Маюзье уже заплатили свою дань океану, так неудачно названному Тихим. И когда мы очутились в нашей вонючей «каюте», у всех сразу же началась морская болезнь. Наша «кают-кампания» превратилась в ад, откуда неслись стоны и вопли, а «Лакотой», лавируя в проходах, с трудом и зловещим треском возвращался из сильного крена в положение равновесия. Так продолжалось четыре часа, но они показались нам длиннее четырех ночей. Потом все забылись сном не в силах больше даже стонать.

Разбуженный дневным светом, я выбрался из трюма на палубу. Чудесное зрелище открылось передо мной! Тысячи птиц носились вокруг «Лакотоя», стоявшего на якоре в поразительно красивой зеленой воде у самого края рифа. А за прозрачной лагуной виднелся крохотный островок, покрытый буйной растительностью. Это и был наш Северо-Западный!