Я остановился в нерешительности и поднял голову. Навстречу спешили трое. Я вытащил пистолет. Живым не дамся! И тут же выронил…

Впереди мчался Пауль. Его рыжую бороду я узнал бы и за километр. За ним по-журавлиному вышагивал лейтенант Хейде. А третий!.. Третьим с повязкой на голове был… Флориндо.

— Флориндо-о!

— Я же говорил вам, Андриу! В моих жилах смешалась кровь индейцев и черных рабов. Вот и получилось крепко. Контузило, поцарапало голову. Но так, немного…

— Наша взяла! — объявил Пауль. — Теперь домой!..

— Где он? — перебил Хейде.

— Там… В кольце анаконды…

Меня не расспрашивали. Назавтра мы покинули эти места.

«Белые индейцы» разбрелись кто куда уже в Позу-Алегри. Мы с Флориндо вылетели в Розарио, с тем чтобы вскоре расстаться. Он отправился домой, в Потоси, а я в сертаны искать нефть.

Через полтора года, найдя нефть для «Петробраза», правда в другом месте, я тоже вернулся на родину. Помимо нефти для «Петробраза» я нашел кое-что и для себя. Мне пришлось повидать немало жестокого и страшного в затерянном краю у Синих гор, но раз и навсегда я усвоил: человеческое в человеке не убить никаким темным силам, как бы могущественны и коварны они ни были. Не знаю, стал ли Флориндо Эспина «настоящим сеньором», но человеком настоящим он был.

К Новому году пришло письмо из ГДР. Пришло через Бразилию, испещренное многочисленными штампами о досылке и пересылке. Мне писал бывший унтер-офицер Пауль Грюнинг.

«Андрей! Приезжайте к нам, в Котбус. До чего же здорово жить своим среди своих! Я женился. А вы? Тот камушек храню для вашей женушки. Она, надеюсь, не откажется. Приезжайте! Ждем…»

Кольцо анаконды разжалось.

В. Разин

ИМЯ, ВЫЖЖЕННОЕ ОГНЕМ

Очерк

Рис. В. Г. Карабута

Это бывает у всех по-разному. У Ивана Борисовского самостоятельная жизнь началась с его первой телеграммы. С короткой, в несколько слов, телеграммки, посланной матери в памятный день, — Ивану вручили новенькие, чистенькие шоферские права. О машине он возмечтал еще в ту пору, когда мальчишкой возил у себя в степном колхозе жом на быках. После, добравшись на попутке до Волгограда, Иван устроился, как того и желал, учеником в большой гараж, где прошел, что называется, всю автомобильную науку, от «а» до «я».

Второй телеграммой, отправленной уже гораздо позднее, известил мать и сестер о том, что вместе с комсомольским эшелоном едет в Сибирь поднимать целину.

Никогда еще не случалось Ивану услышать и спеть столько песен, как в те яркие, до краев наполненные буйной радостью дни. Особенно полюбилась ему тогда одна:

И мелькают города и страны,

Параллели и меридианы.

Но таких еще пунктиров нету,

По которым нам бродить по свету…

Пел Иван, а про себя думал: «У кого, может, еще и нету, а у меня вот он, уже наметился первый пунктирчик — целина сибирская…»

Все пришлось Ивану по душе на новом месте. Счастливый характер! И первые среди поля палатки, и пельмени, замороженные в снегу, и кроваво-красные неистовые зимние закаты, и горячая, с сумасшедшинкой уборочная страда… Все понравилось. Да пунктир тот целинный нежданно-негаданно пересекся совсем иным.

Иван узнал, что где-то за Новосибирском тянут через тайгу нефтепровод, что, хотя там лютые холода, работа — интереснее некуда. Словом, романтика.

А романтика была такая. Поручили Ивану возить трубы, впервые он сел тогда на трубовоз. И в самую лихую пору, в январе, вышел у него из строя двигатель. Ни гаража, ни даже сарая крытого поблизости не оказалось, пришлось ремонтироваться прямо под открытым небом, в дороге. Три дня работал Иван один, без помощников, при сорокаградусном морозе. Спасался бензином: плеснет в ведро, спичку бросит — греется. Потом снова к железу.

Через год стал возить плети — сваренные в нитку трубы. А зимой заносы, с прицепом мука: застревает. Бульдозеры не успевают дорогу прочищать.

— Да к черту эти прицепы! — сказал Иван ребятам. — Неужто по снегу волоком плети не провезем? Должны пойти.

И пошли. Еще как!

В ту пору сдружился Иван с Михаилом Лабузовым. Михаил, правда, был чуть постарше, зато Иван поопытнее: Михаил еще только начинал, на бензовозе ездил, а Иван лучшим плетевозом считался, премии шли ему в придачу к зарплате.

Михаил полюбопытствовал:

— Как это вы плети возите такие длинные?

Иван задорно подмигнул:

— Поступай в мою школу, научу.

Два дня ездил с Михаилом по пересеченной местности, по бездорожью, учил. Сам же потом попросил технорука посадить Лабузова на трубовоз. А с рекомендацией его считались.

Может, это жизнь в нем воспитала — в долгу себя перед людьми чувствовал, может, еще с детства привилось, но только была в Иване постоянно готовность протянуть руку всякому, кто в том нуждался, в любой момент прийти на помощь.

Ненастной осенней ночью в хату, где спали шоферы, прибрел незнакомый водитель. Он вез какой-то груз и в двенадцати-тринадцати километрах от деревни свалился в кювет. Разбудил одного — не захотел вставать, другого — тоже. В самом деле: после целого-то дня работы! Разбудил Ивана. Тот встал, оделся. Подумал: «Пожалуй, одной машиной не вытянуть». И поднял Михаила.

Только вышли — начальник автобазы.

— Куда собрались?

Так, мол, и так: выручить надо человека.

— Кто такой? Не наш? Нечего ночью машины рвать. Пойдут днем попутные, помогут.

И укатил.

Скатертью дорожка!

Завели хлопцы свои трубовозы, тоже покатили, только в другую сторону — туда, где грузовик засел.

Зимой друзья «семисотку» возили со станции Дупленской. Движение там было большое, одних трубовозов работало десятка три. И вот как-то раз… Дорога. Переезд. Впереди Михаил Лабузов, за ним Иван. Оба нагружены. А трубы в изморози, обледенели. Въехал Михаил на переезд, тряхнуло его малость, и верхняя в кузове труба, как налим, скользь прямо на рельсы. Глянул: невдалеке поезд, да, видно, проходной, летит. По переезду путевой сторож мечется, не знает, что делать. Кинулся зачем-то шлагбаум закрывать. Тут Иван как газанет! Влетел на переезд, притормозил, уперся буфером в торец трубы, столкнул ее с линии. Там насыпь, и труба — с насыпи. Сам — задний ход.

А поезд — вот он уже! Машинист по пояс высунулся, фуражку с головы содрал, все зубы наружу: рад до смерти! И орет что-то, разобрать нельзя.

Кто был на переезде, бросились к Ивану:

— Молодец!.. Герой!

— Как фамилия?.. Откуда?

Тащат из кабины, трясут за руки. Тут уж Иван растерялся, красный стал, как помидор, что говорить, что делать — не знает.

Сторож выручил: открыл шлагбаум. Иван — жать на газ.

На той же трассе встретил он по весне девчонку. Вместе с подружками дорогу строила.

Раз пять проезжал мимо них Иван. Остановится побалагурить и дальше. Приметил: все смеются, отвечают на его шутки, одна молчит… «Чего она молчит? О чем думает?»

После, куда бы ни ехал Иван, все старался свернуть на ту дорогу, где работали строители. Видно, запала в сердце девчонка.

Случилось как-то подвезти эту самую тихоню. Спросил:

— Ты всегда такая тихая?

Та глаза свои васильковые ресницами поприкрыла. И еле слышно:

— А что?

— А то, что если всегда, так выходи за меня замуж: мне тихая как раз нужна.